trounin.ru

Революция — есть благо в представлениях потомков, тогда как для её современников всё далеко не так очевидно. Алексей Толстой вольно или невольно взялся сравнить два отдалённо схожих исторических эпизода: приход к власти Петра I и аналогичное действие, совершённое большевиками. Пролитой крови оказалось с избытком, но в обоих случаях вершить судьбами брались обыкновенные люди или именно за их решением стояло, кому поручить управление государством. Не так уж Хованщина отличалась от событий, означивших властные полномочия для Временного правительства 1917 года, и не так отличается последующий стрелецкий бунт, обозначивший падение того же Временного правительства и переход власти в единые руки — как раз большевиков. А что же дальше? У власти становится сильная личность, ведущая страну к процветанию, невзирая на притеснение населения и приносимые во имя будущего огромные человеческие жертвы. Иногда требовалось собирать повсеместно люд, чтобы построить нечто великое — город на болоте или осуществить любой другой грандиозный проект, вроде возведения каналов. Обычно в таких случаях говорят: все совпадения случайны. Разве читатель в это поверит, когда речь про роман Толстого о Петре I?

Сей роман прежде всего интересен не наполнением, а вручением за него автору Сталинской премии, причём он стоял в списке первых её обладателей, и принято считать, что даже самым первым. Тем не менее, законченный к 1941 году, роман не являлся окончательным вариантом. Несколько лет спустя Алексей возьмётся за его продолжение, написав ещё одну часть, тем поведя повествование о жизни Петра до взятия Нарвы. Читатель не сожалеет о прекращении работы над этим литературным трудом, и не по причине смерти непосредственно Толстого. Тут скорее следует говорить о перенаполнении. Алексей расширил границы сообщаемой им информации, интересуясь ситуацией вокруг прочих европейских правителей, ставя их бытность в центр описываемого на страницах действия. Безусловно, конфликт между претендентами на королевские регалии Речи Посполитой важен, однако не до такой степени, чтобы ему соседствовать — а где-то и преобладать — с Петром в книге, названной его же именем.

На всём протяжении произведения, несмотря на растянутость описываемых сцен, Толстой расставлял определённые акценты. Он брал некий исторический отрезок, помещал в него придуманную специально проблематику, затем приступал к изложению событий под соответствующим их восприятием. Из романа в итоге вышло лоскутное одеяло, где читателю предлагается не равномерное следование по тексту, а соучастие в определённых сценах. Например, сообщая о детстве Петра, Толстой как бы упустил из внимания Хованщину. Из-за чего она случилась? В результате смерти царя Фёдора Алексеевича случился кризис царской династии, выраженный в непримиримых противоречиях двух сторон: одна поддерживала Софью и Ивана, а другая — Петра. По результатам бунта было решено поставить царями Ивана и Петра, Софью же назначить регентом. Об этом Толстой рассказывает. Что тогда странного? Сам бунт практически никак не рассматривается. На следующих страницах Алексей повествовал уже про детские годы Петра, показывая его любознательность и стремление делать нечто, из всего извлекая пользу. Пока не случится нового стрелецкого бунта, когда, со слов Толстого, в Москве произойдут массовые казни. И ежели при Хованщине стрельцы терзали бояр, то теперь уже бояре собственноручно рубили головы стрельцам. Но всё это воспринимается утрировано.

Так и будет повествовать Алексей Толстой, обсуждая любовные похождения Петра, его деятельность вне России, некоторые походы в сторону Турции, затронет и тему церковного раскола. Основное же — подготовка к строительству города на болоте, как символа преображающейся страны. А что будет после — не так важно. И взятие Нарвы уже не вызовет пристального внимания. Самое главное — побудить народ действовать во благо страны, пусть и через принесение себя в жертву чьим-то амбициям. Лишь бы Россия процветала, грозила шведу и прочая-прочая. Произведение об этом не могло не побудить к ещё большим свершениям.

Автор: Константин Трунин

» Read more

У Алтая особая история. Был он под царским надзором, ибо драгоценные металлы залегали в его землях. Но ещё до того владел сим краем Акинфий Демидов, выжимавший соки из всего, к чему бы не прикасался. И так-то оно так — подумает читатель — да при царской власти и при Демидова владении жил местный люд под одинаковым гнётом. Но как именно? Исторические выкладки о том не скажут ничего. А вот обращение к художественным образам поможет увидеть былое в почти истинном свете. Чему же станет свидетелем читатель? Узнает он историю рудознатца Фёдора Лелеснова, желавшего простого человеческого счастья — семьи, а вынужденного мириться с тяготами ниспосылаемых судьбой испытаний. Не ему одному было таково — каждый житель Алтая ощущал горечь существования, поскольку придя в сии места, покинуть их уже не мог никак иначе, кроме как приняв смерть в муках.

Нет, не всё плохо обстояло на Алтае. Человек, если он пожелает найти счастье, обретёт оное при любых обстоятельствах. Угнетают? Несправедливо с тобой поступают? Не позволяют жить по собственному желанию? Так будет при всяком государственном устройстве, только при различном к тебе отношении. На Алтае знаться с нуждами простого люда никто не желал. Впрочем, времена тогда были не из простых. В России сохранялось крепостное право. В случае заводов дело обстояло аналогично, несмотря на кажущуюся свободу. Просто не говорится открыто, отчего люди обязывались работать в шахтах, на заводах, либо как-то ещё. И не ставилось такой цели. Если о чём и стоит вести речь, то об угнетении людей.

Пётр Бородкин восстанавливал былое, исходя из чувств простого человека. Ведь кто такой Фёдор Лелеснов? Талантливый человек, способный найти руду там, где её другие просмотрят. Он полюбит девушку, а та ускользнёт от его взора. Найдёт ли он её? Или всё же уступит красавице Насте, положившей на него глаз? Драматичность повествования будет только нарастать. Пётр не даст читателю банального сюжета. Отнюдь, жизнь закипит на страницах прежде неведанными представлениями о прошлом. Оживут на страницах и прочие люди, имевшие свои мечты и желания, получая вместо них удары плетьми, присыпанные солью раны и вечное обитание в глубокой тайной штольне, где им трудиться без надежды заново вдохнуть свежий воздух с поверхности.

Порядки обязательно сменятся. Пусть и не в лучшую сторону. О богатствах Алтая прознают при императорском дворе. Тогда-то и перейдут богатые на руды земли под монаршее личное владение. На Алтай приедет Беэр, став местным управителем. Легче местному люду не станет, скорее хуже. Может и желала императрица добра обитателям предгорий Алтайский гор, да человеческая жадность второстепенных людей превыше разума. Будут они искать собственную выгоду, ничего им не дающую, кроме ощущения власти. И как не было счастья человеку, так и не появится. К тому же, герой повествования Лелеснов потеряет друзей, жена его заболеет, а ребёнок пропадёт.

Когда же наступит долгожданное облегчение? Когда действующие лица смирятся с обстоятельствами и не будут искать ничего, кроме обретения краткого ощущения покоя. Для начала им предстоит потерять всё, что они до того любили. Абсолютно всё! Друзей, семьи, даже жизнь должна перестать иметь значение. Ощущение никчёмности и ненужности позволяет спасти человека, если и он поймёт, насколько благом является отказ от существования. Нет, Лелеснов не закончит дни во мраке, он их продолжит в присущей ему лёгкости, ведь потеряв главное, он обретёт новое для него ощущение ему остро необходимого.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Литература многогранна, но писателю следует выбирать не грани, а одну из плоскостей, как и читателю интерпретировать текст не с граней, а с той же плоскости, либо какой иной. Такова литература, требующая определённого восприятия, сколько бы не минуло времени с создания определённого художественного произведения. На этот раз Василий Белов взялся отразить будни советской деревни накануне массовых процессов, связанных со стремлением власти преобразовать жизнь на селе, сделав то для пользы государства. Разумеется, речь идёт о борьбе с кулаками и обязательной коллективизации, когда частные хозяйства объединялись в единое целое с общим имуществом — в колхозы. Пока всё это происходило на добровольных началах. Можно то время считать наполненным позитивными ожиданиями от до того свершившихся перемен. Наконец-то крестьянин получил так долго ожидаемую землю, без которой он оставался в результате отмены крепостного права. Это казалось настолько близким, что никто не ведал, как поиски чуждого элемента на селе принимали всё более обязательный характер. Вскоре суждено свершиться страшному, а пока предстоит наблюдать за пасторалью.

Конечно, Белов лукавит. Он нарисовал на страницах примерно возможную ситуацию. Указанного им села словно не коснулись беды первых лет становления социалистической республики. Просто ушли одни, дав право на землю другим. Без каких-либо продразвёрсток! Случилось идеальное сочетание требуемого. И вот крестьяне зажили на селе, довольные снизошедшей на них вольностью. Зачем Белову потребовалось создавать именно такое впечатление о селе двадцатых годов? А может он сам тогда не ведал, подпитанный мифами советской пропаганды? Он знал лишь о свершившемся крахе крестьянского быта, связанного с курсом проводимой Сталиным политики. А как обстояли дела до того — лишь представил. Как результат — практически утопический образ, та самая пастораль. За единственным исключением — чуждый элемент обязательно будет разыскиваться, ибо среди положительного должно существовать и отрицательное явление.

Неважно, есть чуждые элементы или их нет — следует искать. Читатель понимает, какой размах таковое желание примет после. Дабы не печалить излишне, Белов растянет повествование на долгие страницы, чаще воссоздавая сцены, совершенно ничем не примечательные. Читатель так и решит, наблюдая, например, за карточной игрой, лишённой сути. Согласно её правил: кому достанется красная карта — тот победил, а кому чёрная — проиграл. Вместо краткого описания игрового процесса, Василий надолго остановится на подробностях, не продвигая действия вперед, не сообщая информации к размышлению. Подобных сцен представлено в «Канунах» с излишком.

Белов неизменно стремился показать утопичность представлений крестьян. Когда к ним приходили и заявляли о требованиях, они в ответ показывали газету, где чёрным по белому расписывалась прелесть быта советских граждан. Кто-то требовал искать чуждый элемент? Почему тогда пресса молчит и ни о чём таком не сообщает? Перегибы не касались сознания крестьян, всё они воспринимали за самоуправство отдельно взятых личностей. И ежели кто утверждал о необходимости создания колхоза на селе, его посылали в другие селения, ибо газеты не писали о принудительном порядке. Там сообщалось: всякий добровольно вступает в колхоз, либо не вступает. Поистине, Василий рисовал на страницах золотое время крестьянства… Может такое действительно существовало? Да вот о нём потомки совершенно забыли, воспитанные на обязательной негативной оценке ленинских и сталинских начинаний.

Но переменам обязательно быть. Уже гремела травля троцкистов. Оных выискивать принялись и на селе. Когда сельчане отказывались от добровольного согласия с политикой власти на местах, им грозило, как минимум, обвинение в симпатиях идеям Троцкого, что для них означало наступление теперь уже мрачных перемен.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Гиммельфарб создал мнение — Эмиль Золя писал эротику и слыл за порнографа. Создав, сам же начал подобное утверждение разрушать. Не стал ли Борис делиться с читателем собственной точкой зрения? Он сам сознаётся — наследие французского классика осилить невозможно. Чем неимоверно лукавил. Золя создал не так уж много. Другое дело, что на русский язык он мог быть к 1930 году переведён довольно плохо. Как же исправить ситуацию? Например, написать биографию, представив Эмиля в качестве предвестника социалистической революции. И пусть Золя будет назван только утопистом, зато к нему обязательно следует обращаться гражданам Советского Союза. Потому не должно быть слухов! Лучше заменить знание о чём-то со слов других на выработку личного мнения, посредством знакомства с первоисточником.

Золя — это, прежде всего, обозреватель времени правления Наполеона III. Почти не осталось жизненный сферы, в которую Эмиль не заглянул. На страницах его произведений оживал и сам президент-император, были задействованы и стремящиеся жить за счёт чужого горя, в том числе и ушлые люди, готовые объегорить каждого, лишь бы иметь с того выгоду. Но больше Золя принято ценить за обнажение проблем социального дна. Французы тогда стремились к борьбе за классовые права? Гиммельфарб в таком предположении уверен. Как-то позабыл он про иную страсть французов — в течение ста лет не угасавшее желание объединиться в коммуну. Вот при таких обстоятельствах и вырисовывался портрет Золя, чтобы перейти к изучению оставленного им в наследие человечеству творчества.

Борис предпочёл уделить внимание циклу «Ругон-Маккары». Подробно, смакуя нюансы, разбираясь с каждой деталью, для читателя сплеталось представление о литературном труде Эмиля Золя. Чем полезно именно подобное изложение? Можно лишить себя удовольствия непосредственного знакомства с текстами, согласившись принять авторскую интерпретацию исследователя. Но разве будет виден сам автор? Ответ очевиден: нет. Если о чём и узнает читатель, так это о предпочтениях биографа, желающего утвердиться в одном или разубедить в чём-то других. Оттого и упоминал Гиммельфарб восприятие Золя современниками в качестве создателя эротических романов, тогда как ничего подобного и близко нет. Впрочем, а было ли вообще таковое мнение? Пара романов ведь не может служить характеристикой для творческого наследия вообще.

Для Бориса Эмиль — утопист. Читатель должен знать о романе Золя «Труд», где показано прекрасное будущее — рай для общества. На нём и основывал свои утверждения Гиммельфарб. Может Эмиль и допустил вольную трактовку обязательного к свершению коммунистического будущего, в котором каждому воздастся по потребностям — никто тем не будет обижен. Борис это воспринял утопией. Почему? Остаётся предполагать. Может не стремились советские граждане к подобному, желая видеть своё будущее каким-то иным, либо Гиммельфарб вовсе в подобное не верил.

Говоря о Золя, считается нужным рассказать о деле Дрейфуса. Борис к нему не проявил интереса. Ему показалось лишним говорить о чём-то сверх сообщённого. Если его интересовала жизнь писателя — хватит краткой справки о детстве и о первых шагах на литературном поприще. Дальше имели значение сугубо идеи, к чему и обратился с желанием разобраться Борис Гиммельфарб. Не скажешь, чтобы у него получилось создать для читателя верное восприятие Эмиля Золя. Скорее нужно вернуться к тому, с чего начинался разговор о монографии — создано определённое мнение, должное быть разрушенным. Собственно, Борис мнение создал и старательно его разрушал. Симпатий к Золя он совершенно не испытывал. И антипатий он не имел. Просто сообщил, может быть, о чём его попросили.

Автор: Константин Трунин

» Read more

При жизни Булгаков окончательного варианта романа не предоставил, поэтому бесполезно говорить о каком-либо подлинном полном произведении — все посмертные издания ложны. Существуют редакции, написанные после шестой: они вносят собственное представление о структуре. Но подлинно увязать все главы, и даже текст в самих главах, в единый художественный массив — обречённое на провал занятие. Сам Михаил не раз менял части романа местами, давая приоритет одному, либо другому, переписывая или характеризуя иначе. Тогда как быть читателю? Очень просто. Следует забыть о вариантах романа, именуемых окончательными. Лучше взять шесть первых редакций, не соглашаясь принимать за истину что-то ещё. Нужно просто поверить, написанное после — разбавило повествование, прибавив только полноты, чем лишило многие дополнительные сцены смысла.

Булгаков — это Булгаков. Ни его соратники, с древности на Руси именуемые клевретами, ни прочие исследователи его творчества, не смогут предоставить ими желаемого. Для них словно забыто главное — цельность личности писателя. Чем он жил и дышал, кроме «Романа», выросшего в «Мастер и Маргариту»? Он прожил жизнь — горькую чашу. И по окончании существования, уже смертельно больной, видел одно дело, не дававшее ему покоя — это шесть редакций произведения, которое он всё не мог дописать. Хотя, некоторые редакции настолько хороши, что они заслуживают именоваться самостоятельными, но Булгаков искал нечто ещё, способное привнести элемент нового понимания.

Кажется, Михаил запутался. Он не писал мистической истории, а всё-таки её и написал. Задумав показать иллюзионистов, наделил впоследствии их полномочиями посланников ада. Зачем и для чего? Может сказалось действие морфия, унимавшего доводившую до безумия боль? Желая дописать роман, он писал совершенно не то, к чему некогда стремился. И даже если допустить, что предлагаемая его женой после версия романа должна считаться истинной, то хронология повествования оказывается лишённой смысла, если чему и служащая доказательством, то необходимости верить в существование нечистой силы, в полной безопасности совершающей непотребства в стране, чьё население отказалось от Бога.

Разрушается идея недосказанности. Зачем читателю знать, будто Маргарита замужем, ей тридцать лет, она бездетна и пребывает в апатии от пресыщенности сытым существованием? Она влюблена в скромного писателя, склонного к раздвоению личности. Вместе они жить не смогут, потому как не совладают с бытовыми проблемами. Остаётся их опоить зельем, свести вместе и прекратить земное существование. И куда девается проказничающий Воланд? Он уподоблен должному свести Мастера и Маргариту, чтобы всё им совершаемое утратило значение. Отчего центральный персонаж повержен? Вопросов можно задать бесконечное множество — требовались бы они вообще, когда речь об окончательных редакциях произведения.

Прежде игравшее красками, внутреннее повествование про Пилата разорвано на части, где первая не принадлежит перу Мастера, ставшая оправданием Воланда за убийство Берлиоза, а вторая — более не спор вокруг борьбы за правду сущего, ставшая отличными от создавшегося представления по предыдущим редакциям. Отныне Пилат карал за слова против права кесаря на власть, дозволяя жрецам простить преступника. И Пилату было безразлично, что станется с тем преступником. Его беспокоила необходимость убить Иуду, к прочему так и не проявив интереса. Таковым Пилат оказался в итоге, пусть когда-то и вызывавший сочувствие отчуждённостью от Рима, забытый на жаре вдали от доставшейся ему славы воителя с варварами севера.

Заканчивается роман полётом в потусторонний мир. Видел ли его Булгаков? Думается, морфий оказывал нужный эффект. И умирая, Михаил если о чём и сожалел, то лишь о нанесённых ему обидах, будто бы лишивших права на посмертное признание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Последний год жизни Булгакова — это пьеса о становлении Сталина. Михаил взялся показать возвышение убеждений Иосифа Джугашвили, сперва изгоняемого из семинарии за революционную деятельность, а после всё крепче встающего на ноги. Этого молодого человека питала уверенность в необходимости отстаивать права рабочих, чей труд практически ничего не стоил. Верил ли сам Михаил, что всё было столь красиво в действительности? И якобы существовала та гадалка, которой юный Иосиф отдал последний рубль, дабы она увидела будущее, где он окажется большим человеком. Но общий фон булгаковской театральной деятельности не изменился и в данном случае. Существует мнение, будто Сталин не желал видеть о себе театрального представления. Правда ли это? Совсем скоро, если не уже, на него итак обрушится вал произведений, поэтически и прозаически рассказывающих о его пути.

Пьеса именно о становлении. Михаил в каждом действии описывает определённое событие, давая первую сцену про 1898 год, подводит к финальной, накануне революции 1905 года. Если рассматривать пьесу в отрыве от личности Сталина, то получится проследить изменение настроений граждан Российской Империи. Но всё выдержано в духе борьбы пролетариев с капиталистами, где подобно Сталину выступают личности вроде Николая II, отчего-то жадного до крови императора, желающего топить в крови все акции протеста, а политических заключённых отправлять в ссылку едва ли не навечно.

Было бы возмущение населения на пустом месте. Нет, людей считали за скот. Их гнали на работу, ежели вообще удостаивали возможности трудиться. Стоило случиться производственной травме, человека ждало лишь прозябание. Видеть такое было тяжело, потому и желали люди бороться, правда без какой-то определённой конечной цели. Булгаков о том не сообщал, он отражал характерные явления молодых лет Сталина, позволив Иосифу Джугашвили пройти путь от семинариста под кличкой Пастырь — до революционера со стальным характером и созвучным прозвищем.

Неужели Николай II настолько интересовался Сталиным, как то Михаил прописал в пьесе? Или тут сыграло значение необходимости показать роль рядового борца, к чьей судьбе проявили интерес тогдашние небожители? Ведь Сталин нисколько не показан лидером, способным взять бразды правления. Он один из многих, более сочувствующий, нежели способный переломить угнетавшее население страны положение. В руках будущего вождя его жизнь, и ничего кроме. Он волен принять ниспосланное от Николая II наказание в виде ссылки, и он волен бежать, тогда как для другого в 1904 году не был способен.

Таков Сталин в пьесе Булгакова. Обычный человек с неопределённым будущим, без круга друзей, способных вывести его в люди. Да и в какие люди мог Михаил вывести написанного им персонажа? Кажется, создай Булгаков менее персонализированное произведение, помести в сюжет отдалённо похожего на Сталина человека, определи его не в семинарию, а в рабочие или в солдаты, а то и в крестьяне, покажи трудности быта, обоснуй необходимость революционной борьбы, тем создав литературный труд уровня высокого соцреализма, как жизненный горизонт освободился бы от стянувшей небо мглы. Михаил же обратился к Сталину с лестью, причём не доведённой до конца. Если Сталин в чём и нуждался, то в красочном описании его успехов в год великого перелома и при головокружении от успехов. Прочее ему не требовалось.

Формально, «Батум» — итоговое произведение Булгакова. За ним следует последняя редакция «Мастера и Маргариты», к которой у читателя, знакомого с ходом работы над романом, найдётся особое личное мнение.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда сказать совсем нечего, начинается академизм. То есть вспоминаются материи, далёкие от основного смысла содержания. Наполнение происходит за счёт отсылки к древним временам, порою библейским. Иногда иного не остаётся. О чём же можно было рассказать, сообщая нечто о Пушкине? Казалось бы, рассмотренного прежними поколениями достаточно. Но дух исследовательский остановить нельзя. Тогда можно заново раскрыть темы, уже относительно современного дня, потому как всё связанное с исследуемым объектом трактуется в ином свете. Ежели за дело брался советский пушкинист — он поступал согласно социалистических представлений, с удовольствием находя подтверждение утверждению типа: главным героем в «Борисе Годунове» является народ. Но нужно стоять выше этого — решал Валентин Непомнящий, предпочитая, вместо проведения параллелей между Марксом и наследием Пушкина, обращаться к библейским мотивам, причём начиная сразу с сюжета об Адаме и Еве.

Содержание «Русской картины мира» создавалось на протяжении нескольких десятилетий. А итоговый вариант был удостоен Государственной премии Российской Федерации. И важно увидеть не наполнение исследования, а сказанное Валентином на вручении премии. Ему сталось обидно за культуру россиян, забытую властными структурами. И это Валентин говорил накануне реформы премии, ещё не подозревая, как уже с 2004 года всё станет много хуже. Государство словно забудет о необходимости придавать значение созидающим культуру людям. Но Валентин о том и говорил, что именно государству требуется создавать культуру. А рассуждая далее — государству важно воссоздавать культуру в качестве оценки смысла собственного существования. Достаточно взглянуть на прошлое — прославлявшее достижения социализма в Советском Союзе. Что же, теперь на государственном уровне решено действовать от противного. Может в том и есть смысл, ежели предполагать, будто как раз культура подтачивает основы существования действующего политического режима. А значит культуру нужно уничтожать. Иных мыслей просто не может возникнуть.

И всё-таки вернёмся к пушкиноведению. Валентин сообщает без утайки — оно в кризисе. Есть два ежегодных журнала на Россию, посвящённых жизни и творчеству Александра Сергеевича. Немного задумавшись, видеть даже один журнал — не кризис. Впрочем, пушкинистам в любом случае обидно. Да и всякому было бы обидно — не воспринимай всерьёз его увлечение. Только как серьёзно относиться к людям, посвящающим существование поиску смыслов в чужих текстах? Нельзя с остервенением биться с коллегами за правду, ежели она касается вопроса постановки того или иного знака препинания, будто тем в корне меняется смысл фразы. И Валентин объясняет причину. Оказывается, произведение пушкинист оценивает не столько в комплексе, сколько разбивая его на главы. Думается, вплоть до отдельных предложений. Всё делая для того, дабы найти другими ещё не найденное. Уж такова пушкинистика по своей сути.

Другой аспект — постоянное восхваление Александра Сергеевича. Пусть он — солнце русской поэзии, либо кто другой, но панегирик — это не всегда хорошо. Во всём Пушкин оказывался уникальным. Писал так, что ныне не получится заменить одно слово другим. При таком подходе забывается главное — человек, исследующий другого человека. Вместо Валентина Непомнящего приходится видеть восхищённого читателя, к тому же и склонного к раскрытию творчества любимца через религиозные откровения. Потому и было упомянуто про академизм. Для примера можно взять работы всякого поэта былых веков, писавшего оды российским императорам — вот где полное отсутствие связи с действительностью, при полном уходе в предания предков, причём не собственных, а глубоко мифических. И как-то не очень оказывается удобным соразмерять Пушкина с канувшей в Лету архаикой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

С войны Паустовский словно и не писал отдельных рассказов. Он делился крохами, может устав выражать впечатления, либо полностью отдаваясь крупной форме. Ныне есть выражение — расписывать ручку. По аналогии — Константин не давал засохнуть чернилам печатной машинки. Так в 1954 году он уберегал машинку с помощью рассказа «Днепровские кручи», заодно поделившись размышлением «Рождение рассказа», тем предваряя сборник очерков «Золотая роза». Паустовский серьёзно задумался, глядя на трудящихся вокруг людей. А для чего живёт писатель? Если его просят написать о том же трудовом народе, как он то осуществит, не имея схожего опыта? И придумал Константин написать о писательском ремесле. Какая же это трудная профессия! Нужно грамотно донести до читателя чужие чаяния, чтобы всякий сказал: до чего же правдиво написано! Отправился ради этой цели Паустовский к старому другу, описав всё, что с ним в пути случилось.

В 1956 — году разоблачительного XX съезда партии — Константин поведал рассказ про Ленина, дав ему название «Старик в потёртой шинели». Когда ситуация казалась безнадёжной, на помощь пришёл человек, поддержавший словом. Как после оказалось, им был сам Ленин. В 1957 году рассказом «Уснувший мальчик» Паустовский напомнил про памятник, установленный на могиле художника Борисова-Мусатова. В 1958 — поведал об Италии в рассказе «Толпа на набережной». В 1959 — рассказом «Песчинка» Константин призывал не искать особого смысла в подобных произведениях.

За 1960 год два рассказа: «Рассказ о народной медицине» (пересказ устной истории Довженко) и «Избушка в лесу» (затронута тема рыбалки). Рассказом «Амфора» в 1961 году Константин удивлял читателя доставшимся сосудом, возраст которого никак не меньше двух тысяч лет. О таком обязательно следовало сообщить, как и об особенностях болгар, выражающихся в типичных сугубо им кивании головой при отрицании и мотании — при согласии.

Оставшиеся три художественных произведения малой формы: за 1963 — «Наедине с осенью», где Паустовский старательно отзывался о гениальности Лермонтова; за 1964 — «Ильинский омут»; за 1966 — «Вилла Боргезе» — последний рассказ Константина, прощальное впечатление об Италии, где довелось быть очарованным японкой.

Всего известно о восьмидесяти семи рассказах. Что к ним не было отнесено, то встречается в прочих литературных трудах Паустовского, либо осталось неизвестным современнику и, соответственно, потомку. Забытое обязательно будет обнаружено исследователями, если таковые решат посвятить себя изучению жизни и творчества писателя. Вне зависимости от того, что Константин предстаёт для читателя открытой книгой — это не означает наличия сокрытого от внимания с ним происходившего. Человек редко пишет о себе до мельчайших деталей. То и не требуется. Вполне хватает оставленного наследия, особенно при условии плодотворного труда на протяжении нескольких десятилетий. В случае Паустовского, если вести отсчёт с 1912 года — его творческая активность продолжалась более полувека.

По рассказам замечательно видно, как изначально Константин стремился отражать увиденное. В редкие моменты он предпочитал придумывать, но всё-таки опираясь на известные ему обстоятельства. Зачем домысливать, когда всегда можно найти интересный материал? У читателя не могло сложиться впечатления, будто где-то Паустовский не обращал внимания на допускаемые им перегибы. Все его слова казалась к месту. Ведь должны были быть те старики, юноши, девушки и он сам — как очевидец обозреваемого. И разве не могло быть того лимонного дерева и кружевницы Насти? Не хочется думать и принимать за истину, якобы Константин писал для текущих нужд советского общества, в разные периоды своеобразно тянувшегося из социализма к коммунизму. Нет, Паустовский не слагал гимны, он отражал текущий момент…

Автор: Константин Трунин

» Read more

Теперь, оглядываясь назад, вспоминая прошедшую войну, но не ощущая разительных перемен в обществе, старательно не замечая государства в руинах и не придавая значения предпринимаемым усилиям к восстановлению, Паустовский сосредоточился на собственных чувствах. Он мог обратиться к прошлому, вспомнить юность, либо отдаваться лицезрению природы. Но пока шёл 1945 год, и Константин сообщил о возвращающихся с фронта бойцах, едущих домой, но бывших в совершенной безвестности, к чему они вернутся. Застанут ли в живых родителей, в каком состоянии их жёны, дети, оставленное на попечение селян или горожан хозяйство. Константин настолько не заглядывал в действительность, написав рассказ «Белая радуга». Согласно его сюжета получалось, что солдат ехал через Москву и желал встретиться с девушкой, которая его не знала. Другие рассказы за тот же год — это «Поздняя весна» и «Дождливый рассвет». Война опять уступала место пасторальным впечатлениям.

В 1946 году Паустовский пишет рассказы «Пустая дача», «Собрание чудес» и «Воронежское лето». Может Константин потерялся в мире? Он больше видел себя, тогда как прочее становилось пропущенным через оторванное от обыденности мироощущение. В тот же год им написаны рассказы «Телеграмма» и «Ночь в октябре». Действительность никак не желала восприниматься. Паустовский сам в том признавался, создавая истории о случившейся смерти и ожидании печальных последствий из-за неосмотрительности. Стремление уединиться с природой могло привести к возникновению опасности. Константин так и писал, давая представление о некоем острове, куда он забрёл, спасённый благодаря расторопности девушки, ибо остров должно было вскоре затопить.

Вплоть до 1952 года Паустовский почти не находил возможности писать малые художественные произведения. Ему хватало крупных, итак являвшихся подобием именно рассказов. Тут может у читателя возникнуть недопонимание. Однако, всё волне оказывается уместным. Всё равно Паустовский писал о том же, может быть иной раз пробуя нащупать идею, но оставлял её незавершённой. Потому и рождались отдельные рассказы, не вошедшие в циклы.

Будет правильным просто перечислить рассказы. За 1948 год — «Кордон 273″. За 1950 — «Маша», «Во глубине России». За 1951 — «Шиповник», «Бег времени». За 1952 — «Пришелец с юга». Если только отметить рассказ «Маша», где Константин призвал к спасению зайцев, предупреждая об опасности их истреблять.

За 1949 год написан рассказ «Равнина под снегом» — укор Паустовского Америке. Для читателя пояснялось, как трудно жить за океаном. Ежели кто и воспринимал тамошнюю жизнь раем, то точно не очевидцы, видевшие настоящее положение дел. В Америке мало платят, при этом требуя огромные суммы за оказываемые услуги. Случится заболеть — останется надеяться на благополучное самоизлечение.

В 1953 году Константин продолжил осмыслять окружающий мир. Рассказом «Секвойя» утвердил представление, что данное дерево — доживший до наших дней представитель древности, не дающий потомства, а значит является вымирающим видом. Рассказ «Приточная трава» про находку нового растения. Рассказ «Грач в троллейбусе» — повествование о насущном. Подумать только, среди людей в общественном транспорте затесался грач, но каждый думал о своём. Кому-то могло думаться и о граче тоже. В рассказе «Синева» Константин сообщил о Крыме, войне и чувствах.

Отдельно за 1953 год должен быть упомянут рассказ «Корзина с еловыми шишками». Он про композитора Грига и встреченную им в лесу девочку. Григ всегда обещал людям сделать подарок, а девочке пообещал таковой преподнести через десять лет, когда она подрастёт. Будучи уже восемнадцати лет, девушка услышала специально сочинённое для неё произведение. Вместе с тем она знала — Грига уже нет, отблагодарить за подарок она никогда не сможет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В 1944 году Паустовский вернулся к военной теме. Теперь уже будто бы не настолько серьёзно, делая войну обязательным фоном для повествования. Минуя пафос, именуемый соцреализмом, Константин творил для современников, стараясь отдалить находящихся в тылу от передовой. Ежели где-то гремят бои, то на просторах Союза остались места, позволяющие человеку порыбачить для удовольствия. Как раз о том читатель мог узнать из рассказа «Степная гроза».

Произведением «Нет ли у вас молока?» Паустовский дал представление об иной стороне войны — детях-сиротах. Согласно сюжета к девушке-регулировщице прибилась трёхлетняя девочка. Накормить ребёнка нечем. Осталось просить проявить сочувствие мимо проезжающих. Через житейскую шутку, призывая к сочувствию, девушка сумела убедить солдат в необходимости забрать девочку и найти для неё приют. Константин придал дополнительную окраску событиям, наделив регулировщицу материнскими чувствами. Читатель оставался в уверенности, что стоит войне закончиться, как девушка разыщет ребёнка и возьмёт над ним опеку.

С лёгким сумбуром были написаны рассказы «Стеклянные бусы», «Бриз», «Бабушкин сад» и «Фенино счастье». Кто-то страдает от чехарды с бусами, кому-то мнится красота природы, а на чью-то долю пришлось ожидание прихода немцев, чего так и не случилось. Война продолжала оставаться фоном и в рассказе «Подпасок» — отец юноши воюет под Сталинградом, фронт растянулся на пятьдесят километров. Рассказ «Молитва мадам Бовэ», опубликованный много позже написания, сообщал читателю о женщине, эвакуированной из Франции под Москву.

Разительно от прочего, вышедшего из-под пера в 1944 году, отличается «Рассказ о лимоне». Паустовский написал если не притчу, то сказку современных ему дней, притом в манере действительно должного иметь место быть. В центре повествования лимонное дерево. Оно прежде не цвело, хотя росло продолжительное количество времени. И стоило городу оказаться под ударами немецких бомбёжек, лимон украсился цветками. Стало это дерево символом надежды, особенно оно радовало старика, нашедшего последнее упоение в любовании растением. Но повествованию не стоять вокруг хваления лимону. Главным героем становится парень Стась, влюбившийся в регулировщицу Настю. Однажды её не стало на посту. Как оказалось, рядом упала бомба, и Настя теперь в больнице в критическом состоянии. На глазах читателя обязательно наворачивается слеза, пока не становится известным — спасение в лимоне. Где же его найти? В городе лимонов нет, кроме единственного — уже растущего на дереве старика. Что делать? Пойти на злодеяние, сорвав единственный лимон с дерева? Или допустить кажущееся неизбежным? Старик поймёт и простит. Вскоре девушка пошла на поправку, а вот Стась заболел и слёг.

Паустовский обязан был добавить сказочности в сюжет. Вернее, следует говорить иначе. Константин давал зелёный свет поступкам во имя сочувствия к человеческому горю. Старик не только простит Стася, он оценит достоинство совершённого им деяния. Даже лимонное дерево отзовётся благодарностью — оно расцветёт множеством цветков и подарит много лимонов. Тогда-то читатель и понимал — отказавшись от дорогого, получаешь в ответ избыточное количество блага. Этим Константин словно давал советскому обществу надежду на лучшее будущее, когда понесённые потери воздадутся сторицей. Хочется так думать. Да и думается — как раз так и было.

Публикация «Рассказа о лимоне» пришлась на первое января 1945 года, потому, если будет угодно, его можно считать святочным. Пусть культура подобного произведения могла оказаться утраченной для советского общества, зато при остром ощущении скорого достижения победы в войне — становилась полезной. Слёзы уже не наворачивались у читателя, всё подходило к завершению.

Автор: Константин Трунин

» Read more