Tag Archives: литература ссср

Михаил Лозинский — перевод «Божественной комедии» Данте Алигьери (1936-42)

Лозинский перевод Божественной комедии

Поэзия сложна для восприятья, как не пытайся осмыслять, как не раскрывай свои объятья, дабы поэзию лучше научиться понимать. Это явно в случае ином, когда в переводе поэзия даётся, каких только вариантов не найдём, каждый раз похожих строк там не найдётся. Вот был Лозинский — академизма поклонник, Данте поэму он взялся переводить. Сразу было видно: Михаил сторонник, что мосты культур желал наводить. Проблема в другом — в восприятии стиха. У читателя ведь мнение должно иметься. Действительно, строка у Лозинского легка, вполне может свободно пропеться. Перевод отличен, если при себе оставить возражение, но ужасен, коли правдиво сказать. Никак не идёт на ум переведённое стихотворение, за следующей строкой можно смысл поэмы вообще потерять. Такова правда, её не избежать никак, Михаил может и сумел поэтично произведение связать, да какой же это подлинный в сущности мрак, в переводе Лозинского поэму Данте читать.

Что поймёт читатель? Может то и поймёт. Данте для него — искатель… искатель длиннот. Взяв начало ни с чего, странствуя по окрестностям в бреду, становился он очевидцем всего, причём самому себе на беду. Вокруг да около бродил, едва не опередив Сааведру, излагая мысли, пыл истощил, в чём-то уподобившись Федру. По пути измышлений всё ниже он шёл, совсем до низменностей пав, вполне уместным отчего-то Данте тогда счёл, сказку про бытие на собственный лад рассказав. До мракобесия опустился Италии сын, Флоренции опальный радетель, не стал жалеть чужих он спин, наваждений свыше ставший свидетель. Видел картины, с глаз их долой, мифология греков пред ним оживала, впору распрощаться за такую крамолу с судьбой, но вот ясна дорога дальнейшая стала.

Чистилище! Ад! Владения Астарота! Кто же будет рад, прибыв в преддверие сатанинского грота? Новый взгляд на былое, тут вам не Европы тёмные века, взращивать естество своё положено злое, будто это было всегда. И Данте воспрял, нащупав нить торжества, то он и искал, злобы своего естества. Накипело больное, душа исходила на пар, измыслил поэт в сердце такое, отчего мог вспыхнуть пожар. При жизни снизошёл Данте до чистилища, не ведая, что к нему идёт, он сам — и только он — судья того судилища, управу на всякого теперь он найдёт. То кажется ясным, чему Лозинский мешал, стал Данте словно безучастным, помыслов его никто, увы, не понимал.

Данте в аду непонятен. Неясен Данте в раю. Наоборот, Данте злосчастен, потерявший любимую свою. Он бредёт, бредом полнится мыслей поток, думает — найдёт, но остаётся к себе в прежней мере жесток. Он погрузился в из фантазий водоём, совершенно оставшись без сил, теперь в разных переводах о том мы прочтём, выбирая, какой перевод нам покажется более мил. Но комедия Данте — есть драма жизни его, не всеми осознаваемая, если вообще понять способен окажется кто, пусть и поэма его всеми узнаваемая. Лозинский лепту от себя внёс, нисколько не помогая разобраться, потому не найдёт читатель и каплю для слёз, не зная, отчего горестям дантевым ему ужасаться. И всё же в комедии должно быть многое понятно, если взять перевод другой, где суть поэмы излагается внятно, написано с любовью — ведь есть перевод и такой.

Не будем грозно судить, не нам на то право иметь, проще огрехи чужие забыть, чем напрасной злобой кипеть. Имеет человек право, если берётся за дело с душой, не важно — лучше ли после того стало, был и будет познать то способ другой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Константин Симонов «Дни и ночи» (1943-44)

Симонов Дни и ночи

Писать во время войны о войне… должно быть тяжело. Сообщать о том, что происходит сейчас — в данный момент — не где-то там, а буквально за окном, есть невозможное к осмыслению действие. Как представить, что рвутся бомбы, враг силится продвинуться вперёд, а силы родного для тебя государства всё больше увязают, отчаянно не желая уступать и пяди земли? А Симонов писал. Не выдавал для читателя сухую хронику, сообщая о передвижениях войск. Нет, он созидал памятник отчаянью рядовых солдат и полевых командиров, пытающихся отстаивать здание за зданием, не представляя, к чему это приведёт в итоге. На данном фоне развивалась история любви двух молодых сердец, должных научиться существовать рядом друг с другом, неизменно сохраняя понимание необходимости отстоять Отечество от вторгнувшегося противника.

Константин уверен — с неизбежностью следует смиряться. Все понимали, им предстоит погибнуть. Они могли переправляться по реке на речном транспорте, осознавая, как скоро по ним ударит вражеская артиллерия. Каждый мог точно высчитать, в какой именно момент по ним угодит снаряд. Так и происходило. Требовалось лишь быть готовым спастись при крушении судна. Не спасёшься сам, тебе помогут товарищи. Такова война, каковую с первых страниц взялся показывать Симонов. Причём, война сложная для восприятия. Не будет простора для передвижения, только ограниченное пространство для манёвров, редко расширенное до размера двух домов. Нельзя ничего сделать, кроме удерживания или захвата ещё одного клочка. Вот и воюй, прекрасно осведомлённый о смерти, поджидающей тебе в момент, тебе точно хорошо известный.

Война действительно не из простых. Командир может требовать выполнять приказ «Ни шагу назад!», сам неистово рвущийся в бой. Таковых хватало в годы сражений с Третьим Рейхом. Как результат — бессмысленная гибель людей, кому лучше бы стоять на смерть, чем оказываться убитыми в претворении чьих-то амбиций. Не из простых война ещё и по той причине, что некуда было бежать. Чего могли стремиться избегнуть люди? Идти на обратные позиции — принять тот же неизбежный исход. Если только животный ужас, при виде обезображенных трупов, побудит бежать сломя голову, не отдавая себе в том отчёта. Тогда за это будут судить. Но не расстреляют и не посадят в застенки — отправят обратно в бой, поскольку некому следить за провинившимся и никто не имеет права напрасно расходовать материал.

Но без чего на войне не обойтись? Это покажется странным — без любви. Ради чего вообще тогда воевать, как не из-за стремления оберегать близких? И так уж случается, близкие люди на войне способны появиться в той же мере. Вне воли, ибо иначе никак, происходит сближение, побуждающее подстраивать мысли под совершенно другие задачи. Два сердца станут желать спасти друг друга, поступая непригодным для мирного времени способом. Лучшее спасение — постараться тому не способствовать. К себе не приблизишь — убьёт вместе с тобой. И не отпустишь, рискуя потерять. Как тогда быть? Очень сложно ответить. Константин Симонов пытался это объяснить, дозволяя мужчине и женщине встречаться и расставаться, пока кругом гремели бои и умирали люди. Могли погибнуть и они сами, чему долго писательская воля сопротивлялась.

Предстоит провести дни и ночи на сталинградских развалинах. Сможет ли Советский Союз противостоять широкомасштабному вторжению, дошедшему до критически важной точки? На момент написания Симонов мог ещё не знать, а когда заканчивал, то стало очевидностью. Советский Союз выстоял, миллионы человек пали: об этом обязательно следовало рассказать. Константин выбрал наиболее пронзительный вариант для повествования.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Константин Симонов «Русские люди» (1942)

Симонов Русские люди

Драматургия от Симонова продолжала оставаться кинематографичной. Ничего в происходящем не говорит за то, к чему желает подвести автор. Скорее из текста следует извлечь мораль, до прочего внимания не обращая. Берём для примера пьесу «Русские люди». Действие начинает разбег с отвлечённых разговоров, раздаётся сетование по поводу отцов, опозоривших фамилии. Как теперь сыновьям людям в глаза смотреть? Благо или нет, но война способна смыть прошлое, к которому уже не будет смысла возвращаться. Разве важно, чем занимались прежде люди? Особенно, если речь про войну, уровня планетарного. И так уж сложилось, что когда на Россию идут войной, за плечами имеют блеск щитов всей Азии или Европы. Иначе на Русь никогда не ходили. Как тут сказано, таким образом и Симонов ведёт повествование. В итоге внимающему истории предстоит оказаться свидетелем быта партизан, на чьи плечи ляжет задача сохранить мост.

Как же обстояли дела на войне? Без однозначной интерпретации. Симонов это хорошо понимал, в отличии от коллег по цеху, любящих валить со здоровой головы на больную. Не может знать человек, правильно ли он сейчас поступает. Даже совершай он действия из лучших побуждений, дано ли ему предполагать, как было лучше поступить на самом деле? Например, есть мост на территории, оккупированной врагом. По логике нужно его подорвать, дабы сорвать продвижение врага. Дело воспринимается за весьма важное. И для претворения идеи подрыва отбирается человек, он должен осуществить приказ, но план срывается. Как быть? Вполне очевидно, диверсанта-неудачника расстрелять. И тут с логикой не поспоришь.

Однако, война — понятие переменчивое. Сегодня одни идут в атаку и захватывают позиции, завтра — другие. Первые возводят баррикады, вторые их занимают. Баррикады снова захватываются первыми, и сравниваются с землёй. Да нельзя всё подвернуть уничтожению, пускай война к тому и стремится. Если необходимо брать города, они будут уничтожены. Так и мост. Для своих войск он нужен не меньше, чем врагу. Как же быть? Ведь случится непоправимое, тогда своим мост вовсе не увидать. И будешь жить с угрызением совести за упущенную возможность.

К тому и склонял Симонов внимающего истории. Нет правды на войне, поскольку будь она на самом деле — зачем тогда разделяться на два лагеря для объяснения её сути друг другу? Мост будет приказано сохранить, будто враг пожелает взорвать. А ведь мог и взорвать, чтобы замедлить контратаку. Немцы начинали проигрывать ту войну, чему и спешил радоваться Симонов. Константин словно кричал — не уничтожайте имущество советских граждан, теперь оно послужит для уничтожения врага.

Симонов вообще имел желание рассказывать о войне, где тяжесть ответственности не на плечах генералов. Константин повествовал о лицах, наделённых правом командовать, но при этом оставаясь на передовой. Там в бою, вне основной группы войск, возглавляется отряд, действующий по собственному усмотрению, исходя из известной ему оперативной обстановки. Из-за этого невероятно притягательно показывать особенности ведения партизанской войны. По сути, если разобраться, партизаны действуют по собственному разумению, согласно внутренней совести совершая те или иные действия, вполне без необходимости следовать общей армейской линии. Так есть, хотя бы по причине скудной осведомлённости о текущем положении армии.

Что получается? Русские люди ведут борьбу за правое дело, как бы они его не пытались совершить. И за ошибки не следует наказывать сгоряча! Вполне возможно, всякая оплошность просто обязана произойти, тем самым показывая более лучший путь к победе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Твардовский «Василий Тёркин» (1941-45)

Твардовский Василий Тёркин

Вот война, ещё немножко, тяжело в бою солдатам, скажешь ёмко, точно, броско, а тебе в ответ — куда там. Что сказал? Сказал ты слабо. Всё на фронте, брат, не так. Не добавил там, где надо. Получился, в общем, мрак. А возьмись за Тёркина, про него Твардовский писал, ведь не иголка ёлкина, кою в стоге сена не сыскал. Там вся правда о войне, ведь была на земле война, такого не прочтёшь нигде, оттого и поэма Твардовского нужна. Сбился прицел, стал протяжённым слог, о чём критик фальшиво пропел, с тем Твардовский умело справиться смог. Начал он рассказ, стоило бомбам немецким упасть, и повествовал по тот час, пока Рейху Третьему не пришлось пасть. Сложенными о солдате стихи стались, в них героем был — рядовой солдат, знакомые черты в нём каждому казались, подобных Тёркину много, о них всегда с гордостью говорят.

Возьмём Русь древних времён, били кочевников славно богатыри, о монгольском иге в той же мере прочтём, на подвиги Евпатия Коловрата, читатель, взгляни. Что до Тёркина, ведь и он — богатырь былинный. Ох, иголка ёлкина, богатырь всесильный. Что ему за танк стоило усесться? А реку, чуть ли не во льду, переплыть? Мог и под гармонь соловьём распеться. Мог и про свои подвиги забыть. Такой герой — славящийся удалью парень, похожим был матрос Пётр Кошка в Крымскую войну: мягкий характером, но твёрдый, что камень, покажет всегда подвигом натуру свою.

Остались ли такие Отчества сыны? Грянь сеча бранная в наши дни вдруг. Не выдержать ведь русским никакой войны, если возьмёт их враг на испуг. Остались! Уверенность в то тверда. Объяснение тому есть простое. Докажет твёрдость духа лишь война, тогда как в миру у русского настроение чаще злое. Появятся тёркины, куда же без них, и лихостью не станут хвалиться, может сочинит кто про них стих, иначе вновь в безвестности им раствориться. Не в том беда, что пишут книги, злобствуя изрядно, просто лучших забирает война… всех тех, кто написал бы о войне преславно.

Пройдёт Тёркин войну из начала в конец, невзгоды преодолевая, вроде не зрелый муж, скорее юнец, геройствуя, о жизни толком не зная. Его сила в том — познать печаль не успел. Значит, не мог побывать отцом, о потере родителей он ещё не сожалел. За его плечами — жизнь привольная, нечего ему терять. Минула лишь пора школьная, ему бы продолжать с друзьями играть. Война планы оборвала, бросила в пекло сечи жаркой, не спросив, на передовую увлекла, где бой штыковой являлся свалкой.

Обо всём пытался Твардовский писать, сперва делая акцент на герое, потом стал акцент смещать, показывая, что бывает на войне обстоятельство другое. Вот случилось нечто, кто-то себя проявил, не назвался он беспечно, но читатель знает — Тёркин это был. Так во всём, поступки находя, достойные подвига на войне, не щадил Твардовский себя, Тёркина повсеместно возвеличивая, неважно где. Выходил сборник постепенно, рассказ дополнял рассказ, и читатель знакомится с ним теперь непременно, без творения Твардовского никто не обходится в школах сейчас.

Можно закрыть книгу, она по отрывкам известна, вникать в неё чрез меры не следует уж точно. Характеристика Тёркина и без того лестна, слава о нём гремит в читательских сердцах прочно. Об остальном промолчим, понадеявшись на сохранность в человека душе стремления совершать благие деяния. Должно быть стремление к подвигу всегда таким, чтобы ни орден и ни медаль не служили предметом для ради них сугубо старания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Рыльский «Слово про рiдну матiр», «Свiтова зоря», «Свiтла зброя» (1941-42)

Рыльский Слово про рiдну матiр

Напал враг на Советский Союз, скрепит отчаянно народ. Вторжение — как непосильный груз. Нельзя пускать врага всё дальше на восток. Воспел тогда же Рыльский, во стихах взывая к Украины сынам, он ободрить их брался, поскольку шёл на помощь братьев многоликий стан, против чтобы враг не продвигался. Священной войны настала пора, и надо крепость обретать, врага одолевая, партии помощь подоспеть должна, ведь не поможет сторона другая. В чём сила страны Советов? В братстве народов Союза! Вместе идут таджик и башкир. Одолеть получится и немца, и даже француза, как некогда было, когда России покорялся мир. Теперь же, когда враг небывало силён, помощь не видится, но воззвать всё же нужно, украинец не Советским Союзом ограничен в выборе своём, и из Америки придёт на помощь украинец, пусть и ступая с натугой грузно.

Так обращался Рыльский во стихах, писал он для газет, и сборниками после оформлял, его сборник «Слово про рiдну матiр» с августа берёт разбег, когда враг на Союз уже напал. Уверен был Максим, воспрянут города, отхлынет враг от Киева и Ленинграда, и от Минска отойдёт беда, лишь бы не коснулось советского люда желание разлада. Обращался Максим к полякам даже, о некогда величии их предков напоминая, хоть сейчас и много под врагом им гаже, но освободят Украину, к Польше подступая. И тогда, стоит врагу от границ отойти, наладится жизнь в прежней силе, пока же приходилось коротать дни, ожидая, нахождение осознавая во враждебном мире.

«Свiтова зоря» — темы продолжение. Взывал Максим к надежде на лучший исход. Писал о том он каждое новое стихотворение, уверенный, победа над врагом народы Советского Союза ждёт. Призыв о том должно быть слышно повсеместно, вещает радио пусть, нисколько не станется не грешно, пустой надеждой уверенность вернуть. Заря явилась, коли снег зимой пошёл, и армия врага остановилась, словно этого враг не учёл. Но была осень, славное время года, когда природа бунтовала, и это радость для советского народа, хоть и не такого отпора врагу душа поэта желала. Так славу воспеть портрету Ленину следует, не откладывая на потом, взирает Владимир Ильич с каждой стены, его взгляд обязательно поможет в деле святом, отстоять величие советской страны.

Рыльский вне Украины, грустил по родному селу, Москва прибежищем на время стала, вынужден был уезжать он в Уфу, всюду его рука призывы во стихах писать не уставала. И рад он был, когда увидел близость дня, что Украине скоро быть свободной, он к этому взывал, себя нисколько не щадя, война советского народа — являлась истинно народной.

Есть сборник ещё — «Свiтла зброя», погибший в Воронеже под налётом. Не стало напечатанного тиража. Его публикация, во времени том сложном, была необходима, но сталась как-то не нужна. Беды в том нет, в иных сборниках новую жизнь стихи увидят, так будет и тогда, когда собрания сочинений начнут создаваться, а Рыльского нисколько его потомки не обидят, им есть для чего его именем в веках дальнейших восхищаться. Сын Украины, ратовавший за благополучие её, добившийся того, в ожидания победы годы, он укрепил в народной памяти и имя тем своё, славить должны его и прочие советские народы. Без лишних красок, обходя острые углы, Рыльский был до нужного постоянно краток, оттого и не коснулись гневом его народа украинского сыны.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Рыльский «Путешествие в молодость» (1941-44, 1956-60)

Рыльский Путешествие в молодость

Годы назад повернуть, что прошли. Прошли незаметно те годы. Остались они где-то… где-то вдали. Ушли, оставив невзгоды. И больно о том говорить, и больно вспомнить о том, сможешь лишь себя укорить, отправившего былое на слом. Ведь там, за горизонтом надежд, казавшейся карой небесной, прекрасного было полно для невежд: поделимся правдою честной. Тогда кнут помещика бил Шевченко Тараса, царский указ в солдатскую степь отправлял кобзаря, не ведало будущее светлого часа, как встанет над всем справедливо заря. Осветится всё, пребудет земля в солнечном свете, покажется милым день, сменяющий ночь, сам человек пребудет в ответе, сам сможет беду превозмочь. Так станется, а пока… пока гремит война и края ей не видно. Рука помещика была легка! Но всё равно за прошлое обидно.

Былое далеко, не ближе собственное детство, мила должна быть сердцу хата, и всякое мило должно быть сердцу действо, касавшееся тебя когда-то. Так есть, с тем спорить сметь не нужно, какое детство не возьми, оно прекрасно, несмотря на буйство, днём нынешним рождённое в груди. Прекрасны дни, прелестны очи близких лиц, и небо синевой пронзавшее сознанье, пусть приходилось падать ниц, чудесным было и земли лобзанье. То греет душу, кипит от дум о прошлом кровь, и злобой наполняет вены, как будто в этом стоит искать новь, забыв про существование дилеммы. Что день вчерашний распрекрасен, иным он и не кажется совсем, что день сегодняшний ужасен, такое не заметит тот, кто слеп и нем. Отнюдь, есть дети вокруг нас, и настоящий день для них прекрасный, но и для них наступит обязательно тот час, и скажут, привирая: вчерашний день до омерзения ужасный.

Но в прошлом есть моменты, о них не судишь сам никак, ты слушаешь других, вникаешь в аргументы, и всё равно не сообразишь ты о былом. Как так? Что было в детстве Рыльского… война? С японцами война тогда случилась. О чём же думает Максим, важна ли для него она? Он говорит — в тумане словно снилась. Что было следом? Агитаторы явились. Они призывами пленяли люд сельской. Но и они в воспоминаниях в тумане растворились, в былое унеся всё, оставив в памяти лишь след простой. А были на селе ещё такие люди, их звали инженерами… они… уж точно не режима царского должны быть слуги, но в казематах сидельцами оказывались быть должны.

Запомнилось другое, самое обычное, чему в мальчишеском сердце есть приволье. Гремит нещадно, ухает широкое и зычное, стен не имеющее — для души раздолье. Рыбачить, с другом дело делать сообща, охотиться, грибы искать и прочие забавы. Если ловить, то окуня с ладонь, такого же леща, то делая без задней мысли, не для славы. А как приятно матери наперекор пойти, в холерный год арбуз запретный есть с товарищем, сокрывшись с глаз. Такие в прошлом дни и хочется найти, чего не обнаружишь в день сегодняшний, сейчас.

Прекрасно прошлое, и надо на него смотреть без фальши. Зачем нам мерить, не касающееся нас? Уж лучше думать, что ожидает дальше, что дети понимают в данный час. Всё прочее — пустые разговоры. Они лишь повод для разлада. Мы раздаём опять укоры, а собирать осколки предстоит от града. Растает лёд, обида не растает, но дети наши вспомнят о другом: где рыбой речка лучше прирастает, как мечтали вместе с другом справиться со вселенским злом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ванда Василевская «Просто любовь» (1944)

Василевская Просто любовь

Самое страшное последствие войны — навсегда потерянные люди: одни — вследствие смерти, вторые — ставшие калеками. Как быть? Остаётся смириться, ведь утраченного не вернуть. Но если предоставить выбор, как на него ответит человек? Лучше умереть или жить с физическим и/или душевным уродством? А как ответят самые близкие люди? Лучше бы умер, или пусть вернётся, неважно насколько обезображенным? Говорить о том просто, особенно спустя время. Ванде Василевской пришлось говорить на серьёзную тему. Множество людей возвращалось с войны калеками. Они не смогут жить полноценной жизнью, их будут сторониться, они потеряют и самое важное — любовь близких. Но так ли это? Василевская уверена — это не так.

Ванда предложила вниманию читателя медсестру из госпиталя, куда доставляют раненных, чаще обречённых на скорую смерть, нежели на выздоровление. Медсестра старается облегчить страдания умирающим, читает им письма, подбадривает словами. В той же мере она говорит с жёнами, чьи мужья умерли на её руках. Но и ей предстоит пройти через схожие круги отчаяния — она получит письмо о смерти любимого человека. Смириться с такой вестью непросто, придётся испытать душевные терзания, дабы наконец-то смириться с потерей. Но так и не покинет ощущение, будто смерти на самом деле не случилось. Следом приходит письмо, что её любимый находится в госпитале, он ещё жив. Правда письмо по дате отправки было написано раньше.

Буря из эмоций терзает девушку. Уже смирившаяся со смертью, она встретит новое испытание — её любимый искалечен: лицо обезображено, нет руки и ноги. Ясно одно — жизнь превратится в долгий уход за калекой. Нужен ли такой человек? И нужен ли он сам себе такой? Может ему стоило умереть… или его не стоило спасать? Ответить на это невозможно, пока сам через это не пройдёшь. Василевская не позволит медсестре успокоиться, продолжая её мучить другими испытаниями.

Основное испытание — сделать выбор между полностью здоровым мужчиной, который сделает ей предложение, и калекой, к которому она некогда питала самые нежные чувства. Предать прежние представления о любви или забыть о них, как о юношеской глупости? Нельзя оглядываться назад, когда предстоит продолжать жить. В действительности всё могло быть гораздо мрачнее, нежели предложила читателю Василевская. Ванду бы и не поняли, откажи она человеку, пострадавшему на войне. Нет, калека должен быть любим! Каждый на фронте должен помнить — его всё равно будут любить, как бы его не изуродовало в бою. Требовалось показать пример того, чему и должна была помочь повесть «Просто любовь».

Так почему калека заслуживает любви? Ответ на вопрос столь же понятен, как если спросить: а почему калека должен лишаться любви? Так решила описать проблему войны Василевская, посчитав, что любовь побеждает все предрассудки, заставляя иначе смотреть на искалеченное тело. Но промолчала Василевская о другом — о проблеме выбора для девушки, чей солдат вернулся с войны, тогда как другие навечно потеряли любимых. Разве будет рациональным — отказаться от своего, отдав предпочтение другому? Пусть другого берёт вдова, тогда как внешнее уродство не станет причиной для отказа от любимого.

В 1944 году война ещё продолжалась. Было рано говорить о будущих проблемах в семьях, где мужья или жёны стали калеками. Как обычно и бывает, за обретённым на последней странице счастьем, кроется ворох затруднений, преодолеть которые будет гораздо труднее, нежели само осознание необходимости смириться с доставшейся долей, но Василевская не могла и не должна была об этом говорить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Борис Горбатов «Непокорённые» (1943)

Горбатов Непокорённые

Человеческое общество — крайне противоречивое определение, которое не может быть всеобщим. Не суждено человеку пребывать в дружеском отношении к себе подобным, неизменно оставаясь на позиции сопротивляющегося вторжению, либо вторгающегося к сопротивляющимся. В критические периоды истории — это называется войнами. Предельная концентрация ненависти возросла к тридцатым и сороковым годам XX века, когда исчезло понятие войны за территорию, и возникло понятие войны из-за ненависти по национальным признакам. Так случилась серия вооружённых конфликтов, названная Второй Мировой войной. Для её осмысления от потомка требуется пересмотреть понимание самого себя. Не нужно видеть идеологию немецкого нацизма, итальянского фашизма и японского империализма, нужно увидеть способность человека отстаивать для него важные интересы, не считаясь с правом человека на существование общего для всех людей социума. Такого ещё не было в истории, и может быть не появится. Пока можно ознакомиться с повестью Бориса Горбатова «Непокорённые», как одним из примеров отсутствия в людях подлинной солидарности.

Есть два противоборствующих лагеря — Советский Союз и Третий Рейх. Обе силы — есть порождение социалистической гидры. Они могли быть единой силой, не мешай лидерам этих государств чувство личного превосходства, связанное с имеющейся в их руках возможностью к осуществлению долгосрочного плана, с помощью которого они смогут навязать свою идеологию всему человечеству. Исторически сложилось так, что Третий Рейх вторгся на земли Советского Союза, имея целью нанести быстрое сокрушительное поражение. Как раз на этом эпизоде и предложил остановиться Горбатов, показав быт людей, продолживших находиться на оккупированной территории.

Главное на страницах произведения — пафос патриотизма. Нельзя покориться обстоятельствам, если к ним испытываешь отвращение. Не мог советский человек смириться с волей, исходившей от немецкого командования и рядовых вторгнувшегося государства. Таким и показал Горбатов одно из действующих лиц, что с презрением смотрит на всякого, кто соглашался сотрудничать с нацистами. Он и сына, вернувшегося из плена, встретил укором. Таковой отец истинно считал, будто лучше умереть, нежели сдаться врагу. А если бы заметил дочь, получающей преференции от немцев, он мог собственными руками её задушить. Когда же ему вменили обязанность работать на нужды Третьего Рейха, он не свёл счёты с жизнью, а юлил, всячески стараясь создать вид неполноценного работника, только бы избежать необходимости помогать врагу.

Горбатов сделал акцент — таких людей на оккупированной территории было больше. Были и те, кто сотрудничал с немцами, может ради облегчения условий существования, либо несознательно. Неосознанность пришлось объяснять на примере сошедшей с ума матери, что ходила следом за девушкой. Той девушке немец подарил красивую кофту. И читатель узнавал, как та кофта изначально принадлежала дочери теперь сошедшей с ума матери, как её дочь расстреляли в этой кофте. После таких сцен читатель уже не мог поддерживать соглашателей, убеждаясь в важности борьбы с нацистами.

Теперь нужно остановиться и придти к заключению — война стала идеологическим явлением. Не чьи-то интересы начали отстаиваться, не благо государств и не прочее, а сугубо интересы, ради воплощения которых в жизнь, приходилось заражать людей чувством патриотизма, по сути — ложного, поскольку национальные интересы только и способны приводить к войне на почве ненависти. Действующие лица произведения Горбатова питались обоюдной ненавистью, как поступает человечество и много лет спустя, обращаясь к событиям Второй Мировой войны. Человек XXI века сохранил такие же убеждения — и случись быть глобальной войне, на первое место снова выйдет ненависть человека к человеку по национальному признаку.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Шукшин «Любавины. Часть II» (1974)

Шукшин Любавины

У романа «Любавины» было продолжение. Так предлагается думать, тогда как сам Шукшин к тому читателя не подводил. По его смерти из архива были извлечены документы, проведены изыскания и вынесено решение — продолжение «Любавиных» Шукшин писал. Так ли это? Приходится сомневаться. Определённо точно, Василием написан ряд повествований, жестоко критикующих быт русского человека. С подобного рода литературой выступать проблематично, вполне разумно опасаясь читательской реакции. Говорить прямо в лицо русскому, что он — вор, берущий всё, что плохо лежит, и берущий даже то, что лежит довольно хорошо, причём без всякой надобности, лишь бы взять, чтобы крепко о том забыть и более никогда не вспоминать. Таков уж характер у русского человека, о чём Шукшин говорил, нисколько того не опасаясь, поскольку сообщал то сам себе, может размышляя наедине с собой.

Для исследователей его творчества становилось ясно — всё, ими найденное, является отдельным произведением. Не рассказами, как оно должно восприниматься, а именно ещё одним романом от Шукшина. Так на страницах нового произведения зажили жизнью как потомки Любавиных, так и хорошо известные читателю персонажи, причём той же жизнью, какая знакома слово в слово по уже опубликованным рассказам, а то и по киносценариям. Яркий пример — Пашка Колокольников, отводящий горящий бензовоз, попадающий в больницу и травящий сопалатникам байки. Зачем такой сюжет в очередной раз доводить до читателя? Об этом стоит спросить составителей.

Из других сюжетов — скупость действующих лиц. Молодым потребуется дом, для его постройки потребуются деньги, потребуется нанять работников, возникнет потребность договариваться. Вроде бы добротно рассказано о затруднениях. Вроде бы нет в том проблемы. Бери требуемую сумму, оплачивай работу и вселяйся, не зная горестей. Но как так? Шукшин придумает способ, каким образом приобретение дома сделать дешевле. Брёвна можно сплавить по реке, с мастером сторговаться. А какой из этого выйдет результат? Он остаётся вне читательского внимания. Впрочем, думается, дому тому долго не стоять. Потому как скупой платит дважды. Первый раз — за неудавшийся результат. Второй — уже не скупясь, за должное быть всё-таки приобретённым.

С другой стороны, обидно платить деньги за то, что итак должно предоставляться бесплатно. Ведь Советский Союз уверенно шёл к коммунизму. Ежели так, когда-нибудь всему быть общим. Значит, дом возводить придётся на любых других условиях, кроме денежных. Не оттого ли перед населением ставился вопрос о принудительном и скорейшем переходе к совместному хозяйству? То есть к обустройству колхозов в совхозы. Шукшин постарался обговорить и этот аспект. Должно быть ясно, за совхозами будущее. У Василия далеко не так. Он рационально объясняет, какими это грозит бедами, если делать переход в спешке, лишь бы было. Подводных камней излишне много. Но с такой поступью, с какой намеревался быть совершённым переход, оного и вовсе могло никогда не произойти.

Теперь вполне понятно, к чему и о чём мог думать Шукшин. Очень обидно, если писатель умирает в цвете лет, как раз подходя к тому возрасту, когда наступает пора думать о жизни под грузом пережитых испытаний. Сорок пять лет — как раз такой срок, когда некоторые люди вообще задумываются стать писателями. И Шукшин готовился к неизбежно должному наступить переосмыслению. Собственно, он и размышлял, чему исследователи творчества придали компилятивный вид, назвав второй частью романа «Любавины».

Что не свершилось — тому суждено остаться для домысливания. Читатель волен определяться, каким он запомнит Шукшина: жадным до описания людей, с кем имел знакомство, или правдолюбом, чьё видение не должно было выходить за рамки на уровне понимания сугубо деревенской прозы.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Шукшин «Любавины. Часть I» (1965)

Шукшин Любавины

Короткая форма — особенность творчества Василия Шукшина. Крупная форма — не лучшее из им созданного. Такое мнение возникает, ежели, вслед за полюбившимися рассказами, берёшься за чтение романа, каковым стали «Любавины», допущенные до публикации в 1965 году. Шукшин долго вынашивал идею создания, пытался писать, вкладывая душу. В итоге получилось совсем не то, до чего читатель пожелает прикоснуться. Это нечто далёкое от творчества Василия. Это вакханалия на человеческих пороках, незнамо зачем пестуемая. Всяк на страницах оказался волен поднимать руку на всякого, требовать определённого, убивать без надобности и просто прозябать, прикрываясь надуманными материями. Вполне понятно, почему до произведения не снизошли ведущие литературные журналы, должно быть посчитав «Любавиных» неуместным протестом, скорее сказкой для взрослых, мол, как всё было плохо в Стране Советов, покуда не смогла власть большевиков взять контроль над заигравшимся в вольность народом.

Было бы всё хорошо, создай Шукшин цикл из рассказов, объединив их общей идеей. Тогда бы появилась возможность к каждому из них подойти отдельно. Вместо этого, вниманию читателя предстаёт протяжённая канва, вовсе странная, разрушающая восприятие способностей Василия. Вполне уместно заметить, роман — не тот жанр, к которому Шукшин должен был подходить. Ещё куда не шло — повесть или киносценарий, представляющие компиляцию рассказов, удачно переплетённые под видом общего сюжета. Когда дело подошло к цельной истории, должной именоваться громким словом «роман», Василий не нашёл сил для полноценной реализации. Отнюдь, как не воспевай творчество Шукшина, иметь холодную голову всё-таки следует. Вполне понятно желание показать себя большим писателем, нежели мастером рассказа. Пока это ещё не получалось, либо повинно в том длительное написание произведения, в том числе и без твёрдой уверенности в необходимости. Более похоже, что Шукшин писал, не питая надежд на публикацию. Это частично может объяснять, почему продолжение романа публикации не подлежало, чему обязан был стать ледяной душ из читательского восприятия разудалого повествования с излишне борзыми действующими лицами.

Читатель может заметить — писал Шукшин историю, пропитанную криминалом. Каждый на страницах жил жизнью, взращенной на принципах сверхчеловека. Коли мужчина желал взять женщину — он её брал. Хотелось ему отнять чужое — отнимал. Требовалось кого убить — убивал. Бояться ответственности не приходилось — до осуждения преступления никто жадным не становился. В таких условиях людям приходилось существовать, соразмеряя силы с возможностями. Вполне очевидно, почему в центре повествования оказалась семья, которой все старались сторониться. Ещё бы, некоторые её представители могли пустить человека в расход, не задумываясь о прочих способах разрешения конфликтных ситуаций. Они могли при людях нанести смертельное ранение, а то и отвести в сторону, совершив деяние, которому быть на слуху, без какого-либо наказания виновному. Впору читателю задуматься, насколько расхлябан русский человек, забывающий о праве на месть. Но в русских селениях не принято мстить, только безропотно принимать ниспосланное провидением.

Шукшин был неумолим. Понятие закона для Любавиных он полностью отрицал. Его действующие лица абсолютно беспринципны, лишённые всех норм морали, живущие ради текущего мгновения и нисколько не задумывающиеся, к чему склонится их жизнь в итоге. Можно пытаться отыскать своеобразную романтику в поведении Любавиных, придумывать для них оправдания, а то и возвышать изобразительный талант Шукшина, создавшего красочные портреты действующих лиц. Это не отменяет сути наполнения произведения — оно о том периоде истории, когда человек сам решал, насколько он вообще человек. Может того и не было, но Шукшин захотел описать именно подобное состояние человеческого общества.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 14 15 16 17 18 57