trounin.ru

Проблематика литературы формируется за счёт сохранения творчества одних писателей, забывая о других деятелях от литературы. И ещё понятно, когда забывчивость формируется спустя десятилетия или века, но ежели такое происходит в течение пяти лет, года, а то и вообще моментально, тогда и приходится говорить о существовании проблематики. Особенно, если желаешь поговорить о читательских пристрастиях, всё чаще вызывающих недоумение. Закономерность ясна — любовь к произведениям сменяется обязательным отторжением у последующих поколений. Бывает обратное — неоценённое современниками в будущем становится объектом особого поклонения. Однако, чаще труды литераторов напрочь забываются. И чаще всего из-за банальной причины невозможности раздобыть искомый текст.

«Годовые кольца» Владимира Костина — это сборник, состоящий из повестей и рассказов. В виду невозможности раздобыть сам сборник, приходится доверяться посторонним источникам информации. Примерно он должен выглядеть следующим образом (даётся перечисление произведений в алфавитном порядке наоборот): Что упало — то пропало, Тоска зелёная, Стихия, Рожок и платочек, Против солнца, Остров смерти, Огорчённая на Волге, Музонька, Ленину и без вас хорошо, Годовое кольцо, Вальс-бостон, В центре Азии, Бюст, Брусника, Бригада.

Рассказываемое Костиным можно охарактеризовать жизненными историями. Берётся нетривиальная ситуация, описываемая в детальной точности, чаще на игре чувствами действующих лиц, не старающихся понять, почему в мире существует такое количество недоразумений, ежели они сами вроде бы разумны.

Допустим, повествование про мужчину, не имевшего средств расплатиться за проезд в такси. В залог он оставил меховую шапку. Разумеется, шапку ему никто не вернёт. Зато сколько душевных переживаний ему предстоит испытать. Обвинит всех, начиная от друзей, которые ушли раньше, нежели он мог у них занять, но так и не сможет признать собственной неосмотрительности. Ничего определённого читателю подобная история не даст. Разве только научит не разменивать крупные вещи на мелочь. Проще говоря, носи с собой мелкие купюры — целее будешь.

Есть повествование про место, имеющее печальное прошлое. Некогда там во множестве гибли людей. И ныне потомки боятся туда приближаться. Проще рассказывать друг другу страшные истории, чем провести изыскательные работы, каталогизировать и придать былому вид наглядной демонстрации недопустимости подобного снова. И Костину проще поделиться услышанным, чем предложить способ разрешения насущного затруднения.

Ещё одна из историй рассказывает о жизни женщины, буквально от первого мужа до последнего. Оных ей пришлось сменить порядочное количество. Были и пылкие влюблённые, и прагматичный слепой, и психиатр, и самоубийца. Все приходили, чтобы уйти. Читателю придётся самостоятельно выработать вывод, что существуют женщины, вроде бы вдохновляющие на существование, являющиеся музами. Да отчего-то иные музы позволяют не вдохновение находить, а окончательное отдохновение — в буквальном понимании испускания духа.

Подобным Костин не ограничивается. Всего в сборнике пятнадцать сюжетов, каждый из которых примечателен чем-то особенным. Иной раз и не догадаешься, о чём тебе Владимир расскажет. Ему вполне по силам сообщить жизнеописание бабушки из Харбина, решившей на склоне лет посетить родные края предков. Поэтому удивляться наполнению не приходится. Осталось пожелать всему придавать законченную форму, сообщать нечто важное, не ограничиваясь одним лишь желанием.

Как бы не хотелось говорить о грустном, но писателю следует писать о больном. Если отказаться от этого принципа и не задевать за живое, тогда и читать твоё творчество не станут. Так случилось и со сборником «Годовые кольца», вроде бы добившимся читательского внимания, но почему-то именно читательского внимания и не видно. Как же такое могло произойти?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №6

С 1923 года Паустовский ощутил одиночество. На оставшуюся ему жизнь он отныне один. Мать и сестра умерли, поэтому предстояло окончательно определиться, куда направиться. И Константин выбрал Москву. Но кто он? Знакомый для столичных литераторов одессит. Вот самая яркая его характеристика. Но именно благодаря обретённым в Одессе знакомствам, Константин получил возможность обрести почву под ногами. А устроившись работать в «Гудок», попал в требуемую для творчества атмосферу. «Гудок» тех лет — больше чем периодическое издание. Только отчего-то Паустовский следующий этап жизни воспринял за время скитаний. Тому стали причиной поездки на залив Кара-Бугаз и на болота Колхиды.

Теперь, как и раньше, на страницах воспоминаний появляются Бабель и Багрицкий. Вот и Женька Иванов — в качестве редактора газеты «На вахте». Булгаков рядом, чей жизненный путь вызывал у Константина чувства от радости до глубокого сожаления, ввиду первых успехов и последующей опалы. Встретился Паустовский и с Грином — кумиром детства. Не обходится повествование без литературного объединения Конотоп, созданного по аналогу Арзамаса. Пришвин выскажет Константину недовольство красиво описанной Мещёрой, куда теперь понаехали люди, загубив природу массовым строительством.

На страницах «Книги скитаний» Паустовский делится мыслями о Есенине, умершем за пять лет до Маяковского. И о самом Маяковском. Рассказывает про гениальное литературное чутьё Гайдара и Роскина, погибших на полях сражений Второй Мировой войны. Это заставит пожалеть о достающейся писателям доле, никогда не успевающим сообщить читателю всего ими желаемого. Есть у Константина слова про смерть Ленина. Он же вспоминает о единственной встрече со Сталиным.

Жизнь в окружении замечательных людей оказывается связанной с претерпеванием нужды. Константин не стал скрывать своего увлечения. Он любил куда-то идти, по пути собирая окурки. Ему не нравились жадные курильщики, ничего после себя не оставлявшие. А вот делавших несколько затяжек Паустовский даже уважал. Что он делал с окурками? Давал им новую жизнь: потрошил и делал самокрутки. И это он говорит читателю, вскоре переключая внимание на посещение во Франции тех мест, где прежде не ступала нога русского человека.

Но более важным Константин считал период жизни перед написанием «Кара-Бугаза» и «Колхиды». Это можно воспринять в качестве предисловия к соответствующим книгам. Паустовский сообщает о побуждающих причинах, каким образом собирал материал, чему приходилось становиться свидетелем. Зная о собственной манере изложения, Константин сам опасался, как бы не рассказать прежде им сообщённое. Он итак сказал достаточно, чтобы не потребовалось повторяться снова.

Завершит Паустовский «Повесть о жизни» беседой с Максимом Горьким. Тогда читатель в очередной раз поймёт, как быстро пролетели дни, описанные в шести книгах. Поймёт и то, что Константину предстояло жить ещё долго. Невольно возникло чувство недосказанности, забытых Паустовским оставшихся лет, проведённых в иных скитаниях. Как пример, вынужденная поездка в Сибирь и Среднюю Азию. Чем-то ведь жил и дышал Константин, когда создавал литературные произведения, вместо чего возникает единственное мнение, будто жизнь Паустовского завершилась с началом публикации его первых трудов, вроде пробы пера на заказ в «Блистающих облаках», ну и разумеется в написанных следом «Кара-Бугазе», «Колхиде» и других работах, в которых Константин показывал жизнь уже не свою, а некогда живших и боровшихся за присущие людям идеалы.

Значит, жизнь литератора трудно назвать жизнью. Скорее её следует именовать существованием. Всё забывается и отодвигается на второй план ради написания текста. Откуда только потом биографы находят материал для жизнеописания?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №5

Паустовский прибыл на Кавказ. Он начинал с Сухума, дабы дойти до Батума и Тифлиса, и далее в сторону Армении. Что он мог отметить в здешних местах? Разумеется, первое — это нравы кавказцев, вроде кровной мести. Второе — красота природы. Третье — богатая история. Всему этому Константин посвятил очередную книгу из цикла о собственной жизни.

Революция пришла и сюда. Но каким образом? Как резали друг друга из-за свар, так и продолжали. Нельзя разом изменить сложившиеся веками традиции. Ежели попытаешься — будешь едва не сразу убит. Поэтому с кровной местью придётся смириться. И с почётом в отношении представителей княжеских родов… их продолжат уважать, будут вставать в их присутствии. Если чему и суждено измениться, то не в столь короткий срок.

На Кавказе Паустовский начал страдать от приступов малярии. Периодически у него будут случаться обострения, из-за чего он в течение нескольких лет окажется вынужден претерпевать высокую температуру и галлюцинации. Это не остановит его от посещения красивых мест с красивыми названиями, от вкушения яств. У читателя обязательно сложится впечатление авторской нарочитости. Даже возникнет недоумение, из-за расхождения данного в предисловии обещания показать столкновение с революциями.

Лишь в Батуме Константин опомнится. Вспомнит про Бабеля, газету «Маяк» и приюты для моряков. Если с Бабелем всё понятно, газетные страсти вокруг периодического издания в той же мере ожидаемы, то про приюты предстоит узнать порядочно. Впрочем, более будет сказано о непорядочном. Приют для моряков — это публичный и питейный дом вместе с вытрезвителем под одной крышей. Попадают туда отставшие от своих кораблей.

Отдельно Паустовский рассказывал про лейтенанта Шмидта. Знает ли читатель, насколько Шмидт стремился помогать людям? Как он отказывался видеть плохое, неизменно придавая всему позитивное восприятие? О том и говорит Константин. Сообщается о жене Шмидта — бывшей проститутке. Несмотря на желание изменить человека, Шмидту пришлось смириться. Всё должно было катиться под откос, и, как известно, бунт на крейсере «Очаков» обязательно случится, вследствие чего Шмидту вынесут расстрельный приговор. К чему вспомнился Шмидт Константину? Может по причине двух дней сидения за решёткой, куда Паустовского определили в виду революционной сумятицы.

Напоследок читатель прочитает историю про Армению, её исторические ценности, про любовные чувства. Святыни армянской нации расположены на территории соседней Турции. Это и возвышающийся на горизонте Арарат, и развалины древнего города Ани. Видом Арарата Константин насладился, побывал он и на развалинах под пристальным наблюдением турецких пограничников. Имелась и любовь к девушке Мари, отчасти разбившая ему сердце.

«Бросок на юг» завершается на печальной ноте. Паустовский принял решение уехать в Киев. Он слишком долго не посещал родных. Ему желалось увидеть мать и сестру. К таким мыслям он не стал подводить читателя, понимая, сколько тягостных слов ему предстоит о том сказать в следующей книге цикла.

Что остаётся сообщить дополнительно? Константин с трудом подходил к завершению «Повести о жизни». Он сообщал читателю далеко не то, о чем требовалось рассказывать. Да и жизнь не заканчивается в юном возрасте, её течение переходит в зрелость и в ту же старость. Но Паустовский излишне старался придать всему им сообщаемому вес важности, отчего часто не сходил в повествовании далее определённого рассказываемого обстоятельства. Ничего тут уже не изменишь, с мнением автора читатель всё равно не может спорить.

Но вот спрашивается, почему Константин так спешно покинул Боржом? Он мог остаться на Кавказе если не навсегда, то не намного меньше.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №4

Пока Паустовский дописывал «Романтиков», Одессу покинули деникинцы. Установление новой власти не затрагивало мыслей Константина. Он трудился в журнале «Моряк». Беспокойная юность продолжалась, став теперь временем больших ожиданий. Но чего ждать, когда кругом разруха? Журнал печатался на царских чайных бандеролях, зарплату не платили, приходилось воровать дрова. И цены тех времён устремлялись к небесам. Миллион рублей уподоблялся ветру. Остаётся смотреть на происходившие в Одессе тогда события, поскольку ни о чём другом Паустовский не рассказывал.

Читателю предстояло узнать про корпус русских солдат, просидевших всю Мировую войну в Париже. Правда перед этим они совершили почти кругосветное путешествие через Тихий и Атлантический океаны, так и не сумев добраться до полей сражений. Как раз становление третьего десятка в XX веке побудило французов вернуть солдат домой, попутно переслав помощь белому движению. Это лишь первая история, которых у Константина с избытком.

Рассказывает Паустовский про встречи с литераторами. Он познакомился с Файнзильбергом — будущим Ильёй Ильфом. Особенно выделял Бабеля, неизменно с добром о нём отзываясь. В дальнейшем Бабель ещё не раз окажется на страницах воспоминаний. Где только не будет сводить его жизнь с Константином, как в Москве, так и на Кавказе. Есть в тексте и слова про Блока и Багрицкого. Отзывается Паустовский даже на творчество Куприна, с детских лет оказывавшего на него благоприятное воздействие. Кто бы знал, ведь и Константин того прежде не знал, у него с Куприным имелся общий знакомый Сашка-музыкант, тот самый из «Гамбринуса». С горечью, поскольку Сашка умер, Константин осознал, что близкий для него герой литературного произведения оказывается был настоящим, всегда находившийся рядом.

Всяких событий стал свидетелем Паустовский. Видел он и самый настоящий бунт на корабле. Не слишком ли сохранилось в памяти свидетельств? Ещё понятно: запомнить трудности работы в журнале, чехарду в творческом процессе, сохранить представление о коллективе, но пронести через годы столько деталей о прошлом, дабы поделиться ими через сорок лет. Это кажется удивительным. Впрочем, «Повесть о жизни», как бы не могло казаться, отнюдь не о всей жизни. Она обрывается на самом расцвете способностей Константина, не требующая продолжения. Поэтому с четвёртой книги, речь про «Время больших ожиданий», читатель должен быть готов к скорому окончанию повествования.

Не долго проработал журнал «Моряк», вскоре его закрыли, а после снова открыли, но уже иной по духу и содержанию. Паустовский нашёл себя в «Станке». Отныне он плавал по портам Чёрного моря, собирая материал для публикаций. Ему могло желаться воспеть каждый городок, известный малому кругу людей, если бы тем не занимался другой знакомый ему писатель. Приходилось наблюдать за становлением советской власти. Обстоятельства складывались так, что куда бы не отправлялся Константин, там вскоре его настигала революция. Он пережил этот период не один раз, поэтому ещё успеет подивиться подобной особенности своей жизни.

Впереди Паустовского ожидал «Бросок на юг». Ему предстояло расстаться с Одессой. Обо всех, с кем ему довелось встретиться, он ещё обязательно расскажет. Пути одесситов разойдутся, чтобы сойтись в Москве. К шестой книге воспоминаний Константин измается воспоминаниями, видимо позабыв, о чём он собственно хотел рассказать. Его юность излишне затянулась. Каким бы слогом он не владел, он всё-таки продолжал жить, чего по «Повести о жизни» не скажешь. Возникает ощущение, словно Константин выбрал момент во времени, предпочтя на нём навсегда остановиться. Пока это Одесса начала двадцатых.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О глупости можно и дальше притчи слагать, о них ведь и глупое допускается сказать. В притче «Хвастун» похвальба за границей достигла предела. В притче «Новое лекарство» от пьянства уберечь не сумело. Где это видано — горести в вине топить? От такого лечения только дураком и быть. В притче «Лягушка» захотела статься быком, надулась для того, да вот лопнула потом. В притче «Мышь и бык» случилась глупость не хуже, там мышь быка укусила и скрылась из вида. Бык злобой пылал — его мышь оскорбила. Он стерёг её, словно пристало гиганту думать о вшах… подумал бы лучше о для него насущных делах.

Всякому свой удел, выше него не лезь. Хорош, если собьют просто спесь. Могут ведь пожрать, не оставив места живого. Но для глупого создания в том нет ничего такого. Как в притче «Кошка» ловила мышей — за то хвалили её. Советовали, дабы умение заменила она своё. Хватит ловить мышей, пора отправляться охотиться на львов. Кто бы к такому совету оказался готов? Если умна кошка — удовлетворится славой ловца мышей. Ежели нет, тогда славы ловца львов точно не добиться ей.

Глупость не перебороть. Голова тому мешает. Как избавить от тягот таковую никто не знает. Как в притче «Совесть боярская» взыграла совесть боярина, кому надо было татарина идти бить, чего он не хотел, не понимающий, зачем ему к тому причастными быть. Ему известна Москва, может Тула знакома, но Рязань… не видать сего града из окна его дома. Коли так, то нечего за неё бороться, не надо Руси за счёт спасения далёкой земли показывать удали своей высокое свойство. Глуп боярин, знал бы он лучше, что Туле не стоять долго. Мудрость эта, пожалуй, высшего толка.

Есть притча в четыре строки «Общая судьба». Она довольно проста. Что моё некогда было, то у меня для тебя жизнь попросила, но наступит завтрашний день, попросит жизнь у тебя для других, потому и нужно понимать, насколько требуется сохранять преемственность благ таких. Впрочем, не к тому Сумароков вёл, он сказал читателю, где в человеке засел его истинный осёл.

Вот притча «Мыши и кот». Мыши кота решили убить. Да мышам ли кота убивать? Мышам то неизвестно, не дано им такого знать. А знать нужно, ибо цена не в красе или силе природой сообщённого естества, как в притче «Олень и собака» та истина преподнесена. Любовался олень рогами, ноги кривые хуля. Когда же убегал, то рогами запутался, значит ноги он ругал зря. Ему бы ценить то, отчего он нравственно страдал, тогда он красу рогов своих не признал. Такой же сюжет в притче «Сосна и хворостина», где сосну оценили за те качества, которые она возносила. Потому не стало сосны, срубленной топором. Теперь и ценить не за что, не узнать её нипочём.

В притче «Ёж и змея» пустил ёж змею обогреться в норе. Понятно должно быть, пришлась нора по нраву змее. Уже не ёж просил её удалиться, теперь змея вынуждала ежа с норою проститься. Отчего всё так? Очень легко объяснить. С притчей «Ослепшая фортуна» усвоишь, кому суждено удачу приманить. Некогда фортуна выбирала — разборчивой слыла. После дурак выбил фортуне глаза. С той поры слепа она, слеп и выбор её. Посему не ищи для призвания удачи в себе ничего. Призывать и Юпитера можно на помощь. В притче «Посулы» разбойник именно так поступал. Юпитер не слышал обещаний, может устав верить им. Тогда не к нему, к Плутону разбойник глас посылал.

Есть ещё притча «Посулы Эскулапу». Муж болел, готовый сто быков за здоровье отдать. Того жена не хотела слышать, волю супруга не собиралась она признавать. Зачем сто, не отдаст и быка одного. Её здоровье крепко, потому быков не получит никто. Всякое случае, в притче «Кургузая лисица» случилось лисе потерять хвост, чему не нашлось печали. Стала лиса советовать, признаваясь, как хвоста движения мешали. Избавляйтесь от хвоста: давала всем лисица совет. Сему хитрому способу превозносить недостатки, мода следует не одну тысячу лет.

Не легко за чужое дело браться! По притче «Портной и мартышка» то стало лучше казаться. Задумала мартышка портного искусство исполнить на себе. Результат понятен. Лучше мечтать стараться во сне. Или подобно сюжету притчи «Пугливая лягушка» поступать — быкам бегущим дорогу стараться уступать. Нет, бежали мимо быки, никак не мешая другим, но лучше в стороне стоять, существованием дорожа своим. Мало кто такого придерживаться будет, тогда притчи «Лисица и ёж» напоминание он не забудет. Задумала лиса отведать ежа — вкусной показалась ей сия еда. Исколола морду, так мяса и не вкусив, могла ведь и не делать усилий бесплотных таких.

В притче «Услужливый комар» случилось карете застрять. И комар взялся в том помогать. Искусал всякого, пока не тронулась карета в путь. Значит комар помог. Сомневается ли в том кто-нибудь? Или вот притча «Тяжёлый комар». Там комар в кроне дуба поселился, тут же ветер налетел, и дуб тот повалился. Кто свалил дерево? Комар! Тем он сам хвалился, и хвалиться он тем не переставал. В притче «Кукушка и ребята» решила кукушка гордиться, кукованием заполняется лес. Разве станут её голосу подражать? Значит есть в том людей интерес. Сумароков строг, про бездарей возглашая. Проще хвалить доступное тебе, высокое искусство за тяжесть исполнения всё чаще отвергая. Притча «Сова и зеркало» про обыденность сообщает. Сова красива, и в зеркале красоту свою наблюдает. А не понравится, так зеркало разобьёт. Не хватало ей будто больше забот.

«Отчаянная вдова» — притча о том, как умерший муж деревянной статуей пришёл в дом. После случились холода, отправилась статуя тогда на дрова. Отчаянными выглядят и «Деревенские бабы» в притче о них, они голосят всех громче о проблемах своих. Взялись бы бабы сами всё делать, за что произносят укор. Вот бы посмеялся на селе про их дела каждый двор.

Для ума полезно притчу «Скупой и кружка» прочитать, дабы просящих о чём-то натуру узнать. Случилось одному задумать людей провести, серебряную кружку он оброненную в воду просил проходящих найти. Не отказывал никто, кружку прибрать желая, с мыслями о серебре они погружались, ныряя. Когда всплывали, кружки не найдя, не находили и одежды, за доверчивость себя кляня. Для ума пригодится и притча «Слепой и зрячий». Вот её сказ: колотил слепой зрячего в ночи, пока не настал зрячего час — стоило пробудиться солнцу, слепой преимущество потерял, уж тогда-то зрячий ему бока и намял. Ясно должно быть — держись доступных возможностей тебе, не окажешься тогда ты в беде.

Пригодится уму и притча «Жалостливая девушка» — про женскую она суть. Может начнут юнцы разбирать достающийся в их распоряжение путь. Принимала девушка подарки — к ней парень любовью пылал. Взаимностью не отвечала — любви накал её скорей забавлял. Такая девица отравит мужскую душу, не дав ничего взамен. Спрашивается, доколе следует соглашаться? Иных разве не хватает проблем?

«Мышачья просьба» — ещё притча о глупости одна. Пожалуй, жизнь очень сложна. Как её не облегчай, легче не станет. Никто никого в том никак не обманет. Желали мыши короля, чтобы всем их желаниям соответствовал он. Как не старались, выбор их был обречён. Не устраивали короли, пока не стал королём кот, тогда и поняли мыши, может и читатель поймёт. Похожий сюжет в притче «Дворовые птицы и куропатка», где птицы гоняли зверя не под стать сараю, обижали его, собирались против в стаю, и выпорхнул обиженный, незачем ему среди столь дикого зверя жить, лучше в небо подальше от свар подобных воспарить.

Дабы четвёртую книгу притч завершить, о последней притче нужно сообщить. Имя ей «Мид», на Мидаса она намекает, того царя, что ушами осла обладает. Случилось цирюльнику уши увидеть, как тут же разнеслась о них молва. О чём бы добром… но толпа, увы, толпа.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О всех притчах трудно рассказать, с каждой книгой Сумароков не перестаёт нас удивлять. Всё равно не получится одолеть их все разом в один присест, тут не о Крылове речь — басни Крылова за пару часов и малое дитя съест. Попробуй осилить множество сюжетов, дать оценку им сумей. Пожалуй, нет для читателя к выполнению просьбы сильней. Если брать для примера четвёртую книгу притч, там оных пятьдесят восемь дано. Придётся согласиться, знакомиться с ними не так-то легко. Пусть краток Сумароков, главное к сути подводит он, потому приходится сетовать, что потомку притч его сюжет плохо знаком, либо знаком, но о Сумарокове никто не вспоминает. Надо бы помнить, но нельзя забыть, чего никто не знает.

Взывал прохожий к Зевсу, дабы бурю тот отвёл, но знал бы, что тогда бы он обрёл: в кустах сидел разбойник, стрелу в него пустил, ветер стрелу ту с цели сбил. Так вот о том и речь, что мирись с неугодным тебе, поживёшь ты тогда на радость всем и самому себе. Притчи «Прохожий и буря» о том сюжет: не ищите помощи, как бы не случилось от помощи бед.

Змея, что цирюльником была, убить решила не кого-нибудь… слона. Притча «Змея и слон» как раз о тех жизни эпизодах, когда надо в желаниях придерживаться разумных подходов. Убьёт она слона, а дальше как быть? Слону, убитому, останется упасть и змею раздавить.

Вот кошка и лиса. Одна полезна дома, другая — нет. Только собакам безразлично, возьмут они за лисой да за кошкой след. Куда не старайся бежать, спасения трудно сыскать, был бы повод морду от мыслей к телу близких задирать. Притча «Лисица и кошка» напомнит, как прока мало от хотений, просто будь готов к возможной перемене мнений, лучше с недругом найти общий язык. Впрочем, зверь с зверем в природе дружить не очень привык.

Низкий умом пред высшими низок, а пред подобными себе дюже высок. Как в притче «Заяц и лягушки» бежал косой, покуда убегать он мог. Его лягушки хвалили, завистью хоть полнись, если бы не понимание, что от трусости в том беге у зайца поджилки тряслись.

Любят люди говорить: на его бы месте я. Слов не стыдясь, говорят. Для таких людей у Сумарокова притча «Александр и Парменион», где о том же галдят. Это как вообразить собою Александра, Македонским кого мы зовём. Но, хотелось бы знать, он тут вообще-то причём? А дело такое: за других судить не берись. С такими мыслями лучше простись! Добейся того же, тогда и сможешь сказать. До той поры лучше будет молчать.

Притча «Генрих IV и вдова»… в общем, не делите того, чего не дано справедливым судом поделить никогда. В притче «Пучок лучины» есть совет держаться друг друга, тогда не будет в одиночества туго. «Змея согретая» о змее на груди, как не согревай — она вонзит в тебя клыки. Притча «Шалунья» про такую особу, что по-французски говорит, не зная, какой смысл за каждым словом иностранным стоит. «Медведь-танцовщик», как медведь приехал к своим, где-то погостив, стал порядки тамошние наводить… да ему сказали: не надо нам наставлений твоих.

В притче «Господин-лжец» барин попросил слугу поправлять, ежели где врёт. Что же, у слуги от поправок не замолкал рот. В притче «Невеста за столом» невеста ела, а наевшись, более невестой быть на свадьбе другой навек перехотела. В притче «Слепой и безногий» сошлись, соответственно, слепой и безногий, порешив, что безногому ноги нужны — они есть у слепого, а слепой не может сам идти: без глаз проблем в мире много. Так лучше соединить усилия, в недостатках достоинства обретя, весьма поучительной оказывается мудрость сия.

«Друг-невежа» — о медведе сказ, он с мужиком дружил. Как-то мух отгонял, ну и по роже мужицкой хлопнул изо всех сил. Что тут пенять, коли старался друг. Хорошо, ежели от такой заботы мужика хватил только испуг. Притча «Паук и служанка» всё про того же паука муку, не может он усвоить простую науку. Как не плети красоту, не хвастайся ею: сметут в один миг, по достоинству не оценив твою затею. «Красильщик и угольщик» — притча об оценке мира: про то, как оценивают, довольствуясь лишь внешним видом. Ежели чёрен снаружи, значит и душа черна. Ежели красив — и душа красна. Хотя чаще бывает наоборот, попробуй в том переубедить народ.

Вот притча «Ось и бык» гласит: кого везут, тот строит господина, а кто тащит… ну, скотина — он, и есть скотина. Так ось скрипела всю дорогу, тяжко ей трудиться, трудно колёса крутить. Бык молча тащил повозку, не думая жалоб предъявить. В самом деле, лучше молчать, выполняя порученное дело, нежели ничего не делать, зато кричать о тяжести труда своего громко и смело.

Про собак устанешь притчи сочинять. Однако, «Собака на сенокосе» — притча про собаку опять. На носу пир, но не до того, надо сено охранять, в пустую лаять приятней всего. Коли про еду, то притча «Жар и стужа» гласит: муж дома голодный, зато у любовницы сыт. Немного о другом, в притче «Возница пьяный» хлестал лошадей, без дела — так ему веселей. И ещё одна про «Французский язык» — о наболевшем для русского прежних веков она гласит. Во Франции достаточно язык знать, как все дороги открыты. Ни науки не надо, ни прочих сует. А в России учиться полезному люди привыкли, да от знаний русскому толку не было и нет. Кто французским владеет — почёта достоин. Очень заметно, Сумароков этим весьма недоволен.

Притча «Арапское лето» о солнце представление даёт. Солнце везде одинаковый жар раздаёт. Так думали девицы, понимая явно, одинаково повсюду должно быть холодно и жарко. «Посол осёл» — притча про возмущение граждан страны одной, куда прислали посла с ослиной душой. Рассудили все — ослов итак порядком у них, и без таких послов понятен должен быть сей стих. Ежели так, то притча «Дурак и часы». С солнечными часами свои сверял дурак, и понял он, отстают солнечные часы. Бывает и так. Либо ещё об одной глупости притча «Цыганка». Женщина обратилась с просьбой помочь, желает ребёнка, никак его сделать с мужем невмочь. Рассудила цыганка о бессилии своём, женщине цыган — лучший помощник в деле таком.

В притче «Брат и сестра» брат мотом был, никто его им перестать быть не убедил. Сестра сказала — мотом не будь, он ей ответил — любить позабудь. Потому мотом в притче брату суждено навечно остаться, каждому своим страстям дано предаваться. В притче «Ребята и рак» случилось раку укусить кого-то из ребят, за то его наказать решили. И знаете как? Утопили беднягу, далеко не отходя. Понимала ли, какой поступок совершила, ребятня?

«Муж — пьяница» — ещё о глупости притча. Жена решила придумать, как мужу с водкой проститься. Только заснул, она его в гроб положила, и, само собой, почти похоронила. Опечалился муж, в гробе очнувшись? Отнюдь, водку затребовал, так ни разу умом в нужную сторону не повернувшись.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В действительности, как не смотри на литературное наследие Фаддея Булгарина, он писал больше, нежели ныне может быть известно. Приходится опираться на имеющееся, понимая второстепенное значение его творчества, имевшее успех у современников, но совершенно не ценимое потомками. Одно из важных лиц литературы начала XIX века, Фаддей исторически уступил своё значение прочим именитым писателям своего времени. Но стремится дать хотя бы краткую характеристику его трудам определённо следует.

Написанное по горячим следам «Горестное воспоминание, или Письмо к приятелю о наводнении, бывшем в С. Петербурге, 07.11.1824″, напоминает читателю о случившемся в тогдашней столице происшествии. Ничего не предвещало беды, лишь чрез меры обильный дождь должен был насторожить жителей. Но осознание пришло в тот момент, когда вода стала заливать улицы. Стоило ли удивляться необычному подъёму Невы? К такой мысли подвёл читателя Булгарин. В пору высказаться в афористичном стиле: не гляди уныло на обильный дождь, лучше для спасения от наводнения заранее всё приготовь.

«Невольное убийство» (1825) с подзаголовком «Истинное происшествие» о имевшем место быть в 1814 году — короткие и скучные истории о фронтовых буднях. Такими же скучными историями стали «Беседы у больного литератора» (1825). Пусть не сам Булгарин был свидетелем описываемых им событий, однако должную форму тексту он всё-таки придать не смог.

Заметка «Мысли о характере Суворова» (1826) полностью называется «Мысли, родившиеся при чтении книги «История российско-австрийской кампании 1799 года, под предводительством Суворова-Рымникского», изданная Е.Б. Фуксом». Пересказывать её содержание, равносильно повторить сказанное Фаддеем, давшим краткий пересказ произведения Фукса. Но так как с трудом Фукса можно и не ознакомиться, поэтому придётся всё-таки сказать снова. Звезда Суворова зашла в годы царствования Екатерины Великой, он первым стал применять тактику, заключающуюся в необходимости каждого командующего самостоятельно решать, как он выполнит поставленную задачу. Такой опыт, вполне может быть, перенял у Суворова сам Наполеон, поступавший похожим образом. И, как же без этого, Суворов не просто командовал армиями, он исходил от чувств каждого участника предстоящих сражений. И это при условии военных действий, когда человеческая жизнь чаще всего становится разменной монетой для победы или неизбежного поражения.

Вольной фантазией следует назвать следующие произведения: «Где она? или Призрак счастья» (1826), «Благородный бедняк, или Счастье трудолюбивых» (1826) и «Янычар, или Жертва междоусобия» (1827). Самым примечательным тут оказывается «Янычар» — художественно обработанный текст для хоть какого-то понимания происходящего внутри турецких войск. Российский читатель интересовался делами Турции не меньше, нежели европейскими, вынужденный становиться современником очередной русско-турецкой войны.

Драматическое изложение в одно действие «Бегство Станислава Лещинского из Данцига» (без точной даты первой публикации) напомнило про Петра Великого, имевшего влияние на происходившие в Польше политические процессы. Противостоянии России Швеции не давало спокойствия и Речи Посполитой, где сменялись короли Август II Сильный и Станислав Лещинский. Повествование интересным окажется для жителей Польши, тогда как русский читатель напрочь утратил пристрастие задумываться над историей западного славянского соседа. Конечно, польский народ сам избирал себе королей, но тот принцип выбора зависел не от положения населявших Польшу людей.

Без точной даты и «Очерк характера Петра Великого», как произведение для юношества. Булгарин в возвышенных тонах возвеличивал деяния первого российского императора. Дано ясное наставление — деяниями Петра следует гордиться. В подобном духе всегда писали о русских царях современники и ближайшие потомки, особенно учитывая то обстоятельство, что при Романовых было нельзя никого критиковать из их предков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Встреча между Булгариным и Карамзиным имела место в 1819 году. Тогда, вернувшийся из поездки по Европе, Фаддей не знал русских литераторов лично. Возможно, он и к литературе не имел стремления. Тому имелись особые препятствия, выражающиеся через неудобство выражать мысли на не совсем родном ему языке. А писать Булгарину приходилось по-русски, благо он по праву рождения оставался подданным Российской Империи. Но вот перед Фаддеем Карамзин — человек с античным профилем и чистейшей русской речью.

У Карамзина была привычка утром до девяти часов совершать прогулки. Присоединиться к нему не представляло трудностей. Получалось вполне в духе перипатетиков, когда за Аристотелем следовали ученики, слушая его наставления. Так и в случае с Карамзиным. Но читателю не настолько важно, при каких условиях складывалась с ним беседа Булгарина. Важен сам факт оной, к тому же интересно краткое представление о содержании разговора.

Говорить приходилось о французах и русских. Эти два народа наиболее ярко выделялись среди европейцев. Имеющие сходные черты, они друг от друга разительно отличались. Да и происходившее в недавнем прошлом противостояние пробуждало дополнительное внимание. Карамзин следовал собственному мнению, в целом правдивому и сохраняющему актуальность по сей день.

Булгарин отметил и то обстоятельство, что переубеждать Карамзина оказывалось бесполезным. Наоборот, сам Карамзин отстаивал собственную точку зрения, никогда не соглашаясь с мнением оппонента. Никакого послабления или мельчайшего намёка на допущение существования чужой правды.

Не зная Карамзина лично, Булгарин имел о нём представление. С его слов известность распространялась от берегов Вислы до Камчатки. К тому же он был осведомлён о «Письмах русского путешественника», приучивших соотечественников красивым слогом выражать ими увиденное и испытанное в поездках. Знал Фаддей и «Историю государства Российского», на тот момент насчитывавшей восемь томов. Посему не из простых побуждений Булгарин наградил Карамзина званием исполина Русской Словесности. Пусть и не со всем соглашаясь, Фаддей отдавал должное сему человеку.

Впрочем, «Встречу с Карамзиным» Булгарин описывал спустя два года после его смерти. Говорить отрицательно о чём-то, имеющем отношение к России, он не смел, всячески превознося едва ли не всё. Полностью положиться на слова Фаддея не получится. Да и многое ли он мог доподлинно точно вспомнить о событиях девятилетней давности, не додумав часть деталей уже от себя, успев с того времени набраться иных впечатлений.

И всё же, примечательным моментов встречи является не утренняя прогулка, и не первое знакомство в доме Сен-Мора. Карамзин пригласил Булгарина на вечернее чаепитие к себе домой. Жил он тогда на Фонтанке, близ Аничкова моста. Оказалось, что Карамзин дозволял всякому присоединяться, не предупреждая о визите. Посему тогда же там оказались чиновники, литераторы и подданные иностранных государств. Самое удивительное, Карамзин с каждым собеседником разговаривал на равных, сам поддерживая беседу, позволяя того же придерживаться и другим. И надо отметить, Булгарин позабыл, когда ему вообще доводилось участвовать в подобном мероприятии, где забывались разногласия, уступающие место непосредственному взаимному обогащению мыслями за счёт обыкновенного общения.

Знакомство с Карамзиным должно было повлиять и на Фаддея. Появилась цель, к которой требовалось стремиться. Так ли уж необходимо обижаться, когда обида ничего в себе не несёт? Булгарин сам по себе представлял сборище противоречивых чувств, стремившийся найти связующее, обречённый сталкиваться лишь с разногласиями. Ежели он терпел неудачу — его желали утопить ещё глубже, а если обретал успех — старались задевать за живое и больно обсмеивать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Чаще всего писатели начинают литературную деятельность с того, что им наиболее близко, то есть с собственных воспоминаний. Порою, когда жизнь скучна и не даёт какого-либо разнообразия, тогда приходится опираться на чужие произведения, либо заставлять работать фантазию. Булгарин имел за плечами армейский опыт, поэтому на протяжении первого десятилетия преимущественно сообщал свидетельства прошлого, особенно примечательного тем, что начало XIX века для России стало порой сражений и побед, достойных постоянного о них повторения. Булгарин тут пришёлся как нельзя кстати.

Начать следует со статьи «Знакомство с Наполеоном на аванпостах под Бауценом 21 мая 1813 года» (1822), имеющей подзаголовок «Из записок польского офицера, находящихся еще в рукописи». Читатель должен был воспринять данный текст за откровение самого Фаддея. Согласно сообщаемых свидетельств, французская армия терпела поражение, приходилось спешно отходить. Тогда-то и довелось автору сих записок встретиться с Наполеоном. Касательно же смыслового наполнения ничего кроме данного обстоятельства особенным не является. Просто был факт краткого знакомства и более ничего.

Статья «Военная жизнь» (1824) с подзаголовком «Письмо к другу моему Н.И. Гречу» — сообщение о тяготах армейских будней. Автору письма довелось участвовать в сражении, быть контуженым, после пришедшим в себя и пытавшемся найти утерянную им лошадь. Так же Булгарин отметил, что на войне легко быть убитым ядром или оказаться затоптанным копытами.

Статья «Пароход, или Рассказы грека о прежних битвах» (1825) стала объединением статей «Пароход, или Всякий молодец на свой образец» и «Обед в трактире, или Рассказ грека». Описаны боевые действия на воде. В тексте присутствует радость за развитие корабельного дела, об утрате значения парусников. Теперь нет нужды путешествовать по морям на пакетботах, где все вынуждены были ютиться на одной палубе. Ныне они уступили место удобным пароходам, в которых имеется собственная прелесть, а на недостатки и вовсе можно закрыть глаза.

С подзаголовком «Из воспоминаний старого воина» вышли невымышленный анекдот «Военная шутка» (1823), рассказы «Ещё военная шутка» (1825), «Ужасная ночь» (1826), «Опасность в чужой беде» (1826). Продолжили фронтовые воспоминания произведения «Страшные истории» (1826) и «Развалины Альмодаварские» (1827).

Быль «Приключения уланского корнета под Фридландом, 02.06.1807″ точной датировки написания не имеет. Булгарин взялся прославлять силу русского оружия. То сражение унесло жизни и ранило около двадцати двух тысяч солдат со стороны армии Наполеона и армии Российской Империи, Россия принуждена была подписать мирное соглашение с Наполеоном в Тильзите на выставленных им условиях. О проигранных битвах хорошего не скажешь, но Фаддей стремился давать читателю возвышенное представление о боях, неизменно каждый раз заставляя гордиться за проявлявших отвагу соотечественников.

Ещё одна статья без точной датировки — «Переход русских через Кваркен в 1809 году», воспевающий умелые действия русских, за одни сутки преодолевших по льду залив Кваркен (шириной в двести вёрст), вследствие чего Российская Империя в ходе войны со Швецией закрепила за собой финскую землю.

Как видно, Фаддею было о чём рассказывать. Он пока ещё не созрел для крупной прозаической формы, но должен был к тому стремиться. Наработать слог у него получилось. Разумеется, не всё им рассказываемое оказывается интересным читателю. Вернее, сообщаемая им информация представляет интерес для узкого круга лиц. Вместе с тем, Булгарин излишне стремился защищать слабых, находя слова в их поддержку. Как то было в отношении испанцев, так касательно и русских, ежели они проигрывали сражения. Такие же снисходительные выражения он искал для французов, стоило уже им претерпевать неудачи.

Но это ещё не всё, что касается мыслей Фаддея о войнах.

Автор: Константин Трунин

» Read more