trounin.ru

Жил на Руси юродивый Михаил, по монастырю Клопским названный. Происхождения неизвестного был, а то и происходил от лица знатного. Отрешился от мира, поступив своеобразным образом. Не взял он обет молчания, иначе истолковав необходимость придти к смирению. Стал он повторять слова других, к нему обращённые. Спросят имя его, он спросит в ответ, слов не изменяя. И так во всём, отчего нельзя было понять, что он из себя представляет. Так бы и жил в монастыре, почитаемый за усердие своё, не узнай его однажды пришедший. Да и нет доказательств, будто действительно узнанным юродивый был, ибо молчал о себе, продолжая за другими повторять. Повесть о том сохранила свидетельства, о самом монастыре почти никаких сведений не сохранив. Но память о Михаиле Клопском жива, о том есть сообщения, чудесами прозываемые.

Первое чудо — пришествие Михаила в монастырь. Второе — избавление от разбойников. Сказывают, пришёл нуждающийся в еде, просящий помощи, прося оказать оную и его товарищам. Когда согласись в монастыре помочь, привёл тот ещё многое число людей, и было у каждого из них оружие. Собрались они ограбить братию, сперва всё же еды истребовав. А как наелись — свело животы им. Возопили о целебном напитке каком, лишь бы унять нестерпимое. Нашли для них решение, пусть постриг примут. И свершилось чудо — унялась боль. Так бывшие разбойники приняты были в число монастырских служителей.

Третье чудо — чудо узнавания. Узнан оказался юродивый, Михаилом он звался, как оказалось. И возросло к нему уважение братии, поняли они, какой человек к ним в обитель пришёл, насколько сильна воля его и самоотречение, ежели о жизни сытой предпочёл забыть, отдавшись для дела Бога служению. Это ли не чудо, коли знатный человек отказывается от мирской суеты, предпочитая усмирять плоть и помыслы свои?

Но не всегда Михаил юродивым сказывался. Вёл он и речи разумные, когда того требовали обстоятельства. На запрет правителя земель рыбу ловить, где монастырь находился, сказал он ему предостережение, погрозив рук и ног немощью. И случилось чудо, для князя неприятное, онемели конечности, чувствительность утратив, став недвижимыми. Осталось выпрашивать у монахов прощения. Целый год пришлось слёзно молиться, дабы самому поправиться. Посему ещё сильнее зауважали монахи Михаила, видя в нём человека Богу угодного.

И дабы понять, насколько Михаил являлся божьим человеком, следовало привести свидетельство о его чудодейственной силе, помогающей людям, стоит к нему обратиться с молитвою. Когда умер юродивый, некий купец терпел бедствие на воде, бурей терзаемый. Вот уже судно его должно на дно отправиться, как вспомнил купец про Михаила, к нему обратив молитвы свои. Утихла стихия, вода сгладилась, небо от туч очистилось, стал ясен и светел горизонт. Это ли не чудо, требуемое для признания особого положения Михаила Клопского среди христианских святых.

Сие житие знакомит с деяниями мужа древности, отрёкшегося от мира и жившего согласно представлениям о благости. Не делал он большего, нежели требуется человеку. Во всём себя ограничивал, в том числе и в словах, найдя им требуемое для них применение. Положение юродивого позволило совершать всё ему угодное, но никогда не для претворения в жизнь поступков лишних. Всему своё деяние требовалось, о чём Михаил не мог забыть. Правда на его стороне оказывалась. Пусть говорят, что надо подставить вторую щёку, когда ударили. Михаил подставлял, но и в ответных мерах себя не ограничивал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Уж год сменил который год, в народе неприязнь к себе живёт. Приятнее слушать русскому люду таких, кто про грязную Россию сочиняет стих. Кто хуже скажет, того выше поднимут на руках, найдут правду, истину узрят в его словах. Вот и Кушнер, желанию толпы потакая, говорит народу, ничего от него не скрывая. Но говорит тяжело, с рифмой никак не вступая в лад, словно строчки представляют из себя предложений парад. Ни красоты слога, ни речи лаконичности нет, Александр — говоря о взятом конкретно сейчас моменте — так себе поэт. Он выбрал тему для стихотворений, чтобы вольностей поэтических никто не заметил. В сумрак погрузил действительность, не представляет, будто мир окружающий светел. Создавая очередной стих, не мог он вспоминать про вдохновение, того требовала повседневность — специально выбранное мгновение.

Обидой сквозит между строчек, обидой и строчки полны. Кушнер открыт, не скрывает, какие думы каждый день ему важны. Он обижен на власть, обижен на правителей советского государства, не давших ему ничего, кроме права узреть последствия их общего коварства. Потому и нет в России светлого — всё мрачно. В Италии и Англии светлее… Однозначно! Милее каналы Амстердама, водой блеска маня, никого из проживающих там до зубовного скрежета не доводя. Так видит Александр, забывая о другом, живи он там, где ему нравится, найдёт причину огорчений он и в том. Таков человек, не станем скрывать, просто надо лучше жизнь стремиться понять.

Что Россия, чем там плоха? Пугает, со слов Кушнера, Запад она. Позорит Восток. Стыдно за Россию всем. Россия — источник многих проблем. Но как так получается, страна причиняет страдания её населяющим? Тем самым, её же потому ругающим. Какой-то разлад происходит, не удаётся уразуметь, люди сами соорудили себе из предубеждений клеть. Встают по утру, пьют чай и миру не рады. Едут на работу, смотрят в окна — кругом одни гады. Трудятся, обедают, уходят домой. Приходят к постели, ложатся, и слышится вой. Снова встают, лучше не стало, обижаться потому им на мир пристало. Нет, не то направление мысли, порочно оно, человек сам желает, то личный выбор его.

И вот Александр, хандру отогнав, вспоминает, всегда о том знав, имена людей, славных в веках, среди них те, чья слава не только в словах. Фет и Зощенко, Пушкин и Блок: малый список, но для самосознания будет урок. А если не они, то человечеству хватит имён, среди них француз Гюго и древний грек Платон. Есть к чему стремиться, не летай низко человек, на страдания нынешние он один сам себя обрек. И Кушнеру бы возвыситься, не лебезить перед жизнью границ с чуждой для России стороны, как не желай того слышать — не чуждые — сограждане свои.

Теперь, коли понял читатель поэта речь, хотя тот и не смог её ладно облечь, начни проявлять уважение, как бы не хотелось ругать, нельзя, унижая, страну возвышать. Это ты — Россия, это ты — её позор, ежели принимаешь на веру унижающий достоинство вздор. Это ты — Россия, это ты — её лучший представитель, когда не хвалишь других тем, для Родины в чём бываешь хулитель. Если нравится где-то, где нравится жить, там и жить нужно, но только не ныть. Не мила Россия, так мука к чему? Можно подумать, беда сия ясна одному. Заграница ход мысли исправит, достаточно с десяток лет за границей пожить, дабы понять, надо было радоваться прежде, ибо не было причин грустить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Укор всем желающим добиться лучшего из возможного. Накал борьбы, уносивший жизни людей, привёл к воцарению тирана, чьи амбиции не имели сходных черт с избранным идеалом. Стоит ли доверяться обещаниям, когда всё в итоге оборачивается в ужас повседневности? Не сейчас, но завтра, не тут, тогда там — приходят к власти люди, повергающие былое себе на пользу, топя в крови всё их окружающее. Это только кажется, будто достижение мечты возможно, на деле к оной человек если и приходит, то встречается с гораздо худшими условиями. Наглядный пример — государство Советов, доставшееся в руки Сталину. Не представляя из себя ничего, Сталин поверг во прах всё. Как? Волкогонов о том и рассказывает.

Кем же был Сталин? Он собирался принять священнический сан, ранее того захваченный революцией и более ни к чему не стремившийся, кроме овладения властью. Сама мысль о том не будоражила его на первых порах. В терпящей крах империи хватало лидеров, способных подхватить регалии правителя из ослабших рук Николая II. Именно наличие силы сгубило всех, позволив человеку без способностей над ними воспарить. Говоря так, Волкогонов безжалостно минимизирует значение умений Сталина. Не получится понять, каким образом могло случиться, чтобы «статист» вышел из-за спин и оказался выше прочих. Дмитрий смотрит на то время только через призму присутствия в ней Сталина. Сама жизнь способствовала устранению сильных, давая дорогу слабым, чьё всё дальнейшее существование сведётся к подавлению любой воли, способной проявлять силу политической мысли.

Первые годы у власти — борьба с сопартийцами. Главный удар следовало нанести по Троцкому. Мнительность приведёт советское общество к скорому краху. Приходится удивляться, как начало тридцатых годов оказалось воспринимаемым в качестве максимального подъёма всех сфер человеческой жизни в государстве, тогда как то основывалось на угнетении населявших страну людей. Было ли то самоотречением, заставлявшим советских граждан ютиться в бараках, создавая мощь для давшей им приют страны? Волкогонов ничего подобного не замечает. Для него важным выступает необходимость принять чистки тридцать седьмого года, благодаря чему он сможет сказать основное, практически никем не рассматриваемое.

Рядовой читатель может испытывать подъём морального духа, стоит ему начать рассказывать об отверженности людей на полях сражений и в тылу в годы Великой Отечественной войны. Невероятных усилий стоило переломить ход противостояния, отодвинув Третий Рейх от Москвы. И тут стоило бы задуматься, почему сорок первый год оказался провальным. Дмитрий тому знает причину, продолжая повествовать про год тридцать седьмой, который похоронил больше генералов и офицеров, нежели унесла война за пять лет. Казалось бы, ни о чём не сообщающий факт, а между тем — без подъёма народных масс Советскому Союзу не одолеть врага, правда в том не стоит искать заслугу Сталина, делавшего далеко не то, что от него требовалось.

Таковое суждение разбивается при упоминании великих советских строек. Могущество страны создавалось на костях. Вполне допустимо утверждать, пускай и кощунственно, человеку жизнь даётся ради всеобщего блага, а не для воплощения личных интересов каждого отдельного лица. Пусть так. Ведь говорят ныне — того требовали обстоятельства, государство очищалась от наносного. Сталин подписывал бумаги со списками из тысяч имён и фамилий, отправляя их в лагеря или ставя к стенке для расстрела. Складывалась непонятная ситуация, согласно которой исчезает понимание необходимости существования вообще. Человек всегда жил, дабы показать свою исключительность другим. В случае Сталина приходится недоумевать, кому он это доказывал, когда устранял всех, включая родственников.

Запущенный механизм требовал продолжения принесения жертв. Убрав с пути внутренних врагов, Сталин получил возможность официально расправляться с карательными органами, чьи перегибы послужили им же на погибель. Так закончится тридцать седьмой год, на нём же завершит повествование Волкогонов, дав читателю время на передышку перед второй книгой, где будет продолжен рассказ о Сталине.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Русский и иностранец в одном лице — Николай Карамзин. Знающий о России, решил прикоснуться к образу жизни живущих за пределами родной ему страны. Что там? Блестящее общество и образ для подражания? Или адово место, побуждающее наконец-то захлопнуть прорубленное Петром окно, покуда не полезла оттуда разномастная нечисть, вроде постоянно пребывавшей шантрапы, не нашедшей места среди собственных сограждан. В Германии Карамзина принимали за немца, во Франции — за англичанина. И даже в Англии и Швейцарии никто не верил в его происхождение, готовые отказываться от признания данного факта вплоть до последнего из возможных аргументов. Но достаточно было зачитать эпические стихотворения Михаила Хераскова, как сомнения исчезали. Карамзин действительно русский, а язык его народа — достойный права называться поэтическим.

Всякая корчма служила Николаю возможностью переосмыслить увиденное и испытанное. Он садился за стол и писал друзьям, считая необходимым информировать близких ему людей. Не скрывая чувств и эмоций, Карамзин делился через письма увиденным и услышанным. Пока он не истратит всех имеющихся в наличии средств, до той поры продолжит познавать заграничную жизнь. Одно огорчало более прочего — нравы извозчиков. Не он первый такое обстоятельство отметил, привыкший к лихой езде русских кучеров. В Европе извозчик всегда медлил, непременно посещая каждое питейное заведение на пути, пропадая по часу и более. При этом никак нельзя было поспособствовать ускорению сего процесса или искоренению сей дурной привычки — все путешественники оказывались заложниками ситуации.

Города и веси сменялись перед его взором. Практически нигде он надолго не останавливался. В Германии и Швейцарии предпочитал встречаться с литераторами, сразу покидая поселения, уже не испытывая к ним прежнего интереса. И вот перед ним Франция, страна контраста. Некогда Фонвизин подивился местным нравам, отметив бедность крестьян, чьё положение много хуже участи крепостного России, он же не мог смириться с постоянной грязью и вонью французских городов. Примерно такого же мнения и Николай Карамзин, дополнительно упомянувший в письмах пикантную деталь — француженки до ужаса некрасивы.

Самая длительная остановка пришлась на Париж. Сей город кипел от бурления страстей. Через каких-то два года королю Людовику XVI отрубят голову. К тому всё собственно и шло, если вчитываться в послания Карамзина. Мог ли Николай пропитаться аналогичным духом революционной борьбы? Вполне. Таковым настроем Россия пропитывалась на протяжении предыдущих поколений, воспитанных той самой шантрапой. Именно чернь губила Францию, готовая в будущем уничтожить и Россию. До того требовалось ещё дожить, чему Карамзин успеет побывать свидетелем.

Вслед за Францией путь лежал в Англию. Основное лондонское впечатление — прелесть англичанок. Правда и им далеко до русских красавиц, чьи лица украшает зимний румянец. Немудрено видеть столь пристальное внимание к противоположному полу. Совсем недавно Карамзину исполнилось двадцать три года. И он уже научился писать проникновенные письма, заставляющие восторгаться ладностью слога спустя столетия. Особенно удивительно то, что в сущности ничего с той поры не изменилось. Стоит русскому путешественнику отправиться по следам Николая — он испытает схожие впечатления. Только вместо великих литераторов тех дней, он встретит современных уже ему, если вообще будет испытывать к оным интерес.

И вот у Карамзина осталась пара гиней. Он спешно засобирался в обратную дорогу, нашёл корабль, договорился с капитаном и уже не сходил, пока не оказался в пределах Российской Империи. Но ему всё-таки хотелось, чего осуществить так и не смог.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №3

Братьев нет, опираться отныне приходилось на одного себя. Москва гудела от революционных речей. Всякий деятельный человек лез на трибуну, откуда громко вещал, пока его не заставляли замолчать, принуждая уступить место другому оратору. Кто говорил убедительнее, того слушали. Но ровно до той поры, пока не появится среди толпы говорящий убедительнее. А на деле все вещали о разном, не понимая, к чему готовиться. Кто встанет у власти? Доверия никто не имел. Будь Константин постарше, оказаться и ему среди вынесенных к трибуне. Он бы обязательно сказал, неизменно призвав прежде уважительно относиться друг к другу. Но такого случиться не могло. Паустовский имел возможность приукрасить, показав себя горячим борцом за взгляды большевиков, однако он подобные суждения обходил стороной. Он старался сохранить собственное представление о действительности, смиряясь с необходимостью существовать в представленных ему условиях, но не готовый прямо говорить, о чём ему думается. Должны пройти десятилетия, когда он снизойдёт до откровенного разговора.

Константин видел и слышал всё, что происходило в Москве и её окрестностях. Он работал в газете, передвигался на железнодорожном транспорте, ничего не упуская. Так ему казалось лучше понять ожидания народа. Повествуя об этом, Паустовский не счёл интересным делиться подробностями. Читатель ждал другого. Как жила писательская братия тех лет. И так как Константину довелось общаться с многочисленным количеством деятелей от культуры, значит у него была возможность сказать от него требуемое. Так появлялись на свет короткие заметки, дополняющие чужие портреты. Вроде бы ничего особенного, зато лучше показана ушедшая в былое эпоха становления будущего государства Советов.

Паустовский стал свидетелем и речей политических деятелей, принимая участие в качестве слушателя на заседаниях ЦИК. Видел он горячий неуёмный нрав Мартова, не желавшего успокаиваться и продолжая вмешиваться в ход обсуждений, тогда как был раз за разом изгоняем. Случилось побывать в Лефортово, где назревавший солдатский бунт приехал успокаивать лично Ленин.

Довелось Константину увидеть происходящие на Украине события. Находясь в Киеве, ощущая себя гражданином советской России, он оказался между интересами гетмана Скоропадского с одной стороны и Петлюры — с другой. Ни в какую он не соглашался пополнять армейские ряды этих враждующую сторон, находя для того веские причины. Впрочем, служить Паустовскому всё же пришлось. Отправили его в специально созданный караульный полк под начальством некоего сумасбродного командира, чью фамилию Константин точно вспомнить не может. Тот отрезок жизни был слишком коротким, дабы придавать ему значение, но память всё равно сохранила самое важное.

Так можно вкратце сообщить о содержании третьей книги из цикла «Повесть о жизни». Паустовский ещё не уверился, чем ему предстоит заниматься в дальнейшем. Он конечно работал в газете, писал большой роман, находился среди литераторов. Но твёрдо утверждать, будто бы Константин свяжет себя с литературой ещё было нельзя. И в дальнейшем так и окажется. Кто может смело утверждать, что Паустовский именно писатель, а не умелый рассказчик, способный участвовать в различных мероприятиях, умея о них после доходчиво поведать другим? Это как бы и не писательство вовсе, при том — самое настоящее писательство. Впрочем, грань излишне тонка. Ведь живи Константин не в обстоятельствах краха и возрождения империй, а при каком-нибудь застое, когда вроде бы жизнь где-то кипит, а ты в тот момент ничего не ощущаешь, кроме каждый день повторяющихся событий, ничем друг от друга не отличающихся: сложно представить, о чём он мог тогда писать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №2

Написав «Далёкие годы», Паустовский замолчал. О чём он мог сообщить? О многом. Но надо понять, как преподнести читателю воспоминания. Решением стало очевидное — писать с подробностями. Вслед за детством пришла пора юности. Ей и посвятил Константин следующую книгу. И юность он провёл в труде, не зная покоя. Он работал не покладая рук, стремясь прослыть ответственным работником. Итак, всё началось с трамвая.

Вожатый ли или кондуктор — всё едино. Требовалось знать Москву от и до. А ещё лучше научиться по-человечески относиться к людям. То есть как? Спросит читатель. Весьма просто. Ежели тебе известно о безбилетном пассажире, то не следует вступать с ним в спор, и уж ни в коем случае не высаживать. Человечность! Пусть гражданин едет, думая, будто кондуктор считает, словно его обилетил. Усвоив сей урок, в дальнейшем Константин о нём не забывал. Случались, разумеется, оказии, требующие указать пассажирам на недопустимость их вольностей. Вроде беззастенчивой езды утром с денежной купюрой крупного номинала — такого обязательно следует наказать, желательно выдав на сдачу невероятное количество монет номиналом самым малым, сопроводив то вежливой улыбкой и протянутым доказательством оплаты проезда в виде билета. И в этом будет проявление такой же человечности, поскольку нет ничего зазорного в ответной любезности, не допустимо и намёка на грубость.

Вот грянул 1914 год. В Европе разразилась Мировая война. Куда податься — вопрос не стоял. И Константин пошёл вслед за всеми на фронт, только в качестве санитара. Читатель помнит о братьях Паустовского, погибших в один день на разных театрах боевых действий. Теперь становится известно, что умереть мог и Константин, не опоздай он попасть на корабль, на котором собирался проходить службу. Как говорит Паустовский, вскоре он узнал — тот корабль был потоплен немецкой подлодкой, никому не удалось спастись. Фортуна сохранила для нас Константина, а он для нас — историю своего становления. Чем же он занимался в качестве санитара?

Он продолжал сохранять человечность. Ухаживать за ранеными — задача. Особенно когда ты служишь на санитарном поезде, а твой вагон — в противоположной части от кухни. Попробуй пронести съестное через три или четыре десятка вагонов, чтобы еда продолжала оставаться горячей. Ведь ещё требовалось кормить тех, кто того сделать самостоятельно не мог. Как о том не рассказать, поведав в красках? Благо, было о чём вспомнить. Многие в наши дни не могут похвастаться жизнью, по событийности превосходящей любой из прожитых годов Константином.

Довелось Паустовскому побывать в австрийском плену, где он встретил внешне похожего на него человека, причём из рядов противника. Бывал он и в очаге чёрной оспы, вынужденный пребывать среди умирающих, не имеющий возможности оказать помощь, так как его отряд загнали в карантинную зону обманом, не позволив захватить требуемые больным медикаменты.

Юность Константина завершится вместе с отречением Николая II, тогда наступит новый этап его жизни, такой же новый, как для всей страны в целом. Он столкнётся с неожиданными проблемами, о чём он постарается рассказать в следующей книге воспоминаний, названной «Начало неведомого века». Воистину, к чему мог придти Паустовский, прежде помогавший людям, отличившийся стремлением к человечности? Направить свои силы он мог в сторону литературного мастерства, самого доступного из человеку инструментов, дабы стремиться познавать действительность и приобщить к тому других. Будучи романтиком в душе, Константин продолжал смотреть на мир наивным взглядом, хоть и познал ужасы человеческих деяний.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Общество просит написать, Булгарин пишет. Всем пришёлся по нраву сказ про похождения Ивана Выжигина, значит следует продолжать. Но нужно ли заполнять белые пятна или повествовать дальше, перенеся внимание читателя на других действующих лиц? Так родился замысел описать сына Ивана, названного Петром. Этому малому предстоит пройти долгий путь, в том числе принять участие в Отечественной войне 1812 года. И более того — он успеет побывать по обе стороны конфликта, сумев лично пообщаться с Наполеоном. Плутовской роман продолжается, теперь уже скорее должный именоваться авантюрным. При прежних устремлениях, представленный читательскому вниманию герой почувствует многое из того, чему свидетелем был и сам Фаддей Булгарин. Как оно — видеть московский пожар глазами французов? И этому найдётся место на страницах романа.

Булгарин саркастичен. Он побудил Петра выступить против воли отца. Подумать только, родитель пожелал женить сына на девушке княжеских кровей. Причём, девушка — слишком громкое слово. Сам Фаддей стесняется вызывать недоумение, никак не желая назвать возраст избранницы. Пусть будет намёк, якобы она уже лет двадцать встретила своё двадцатилетие, лицом будто бы молода, а в остальном и не стоит далее распространяться. Для Петра положение невесты роли не играло, ему важнее полюбить самому и быть любимым в ответ. Он подобен отцу, поскольку обладает своеволием и способностью идти наперекор обстоятельствам. Особого накала страстей не требовалось — Пётр просто обязан был куда-нибудь уйти, дабы стяжать славу вне отцовского дома, всего добившись самостоятельно. Да вот тяжело даётся пониманию, каким образом участие в войне на стороне французов (иного название сему не найдёшь) поможет ему в будущем.

Понятно, Булгарину то не кажется кощунственным. Участник наполеоновских походов, он не испытывал вражды к русским. Так сложились обстоятельства. Почему подобное не могло произойти с Петром Ивановичем? Чем сей муж, чей первый бой не задался, бывший едва ли не пленённым, ныне обязан заслуживать укор? Ничего подобного Фаддей не подразумевает. Он всего-то написал наполненное событиями произведение, стремясь утолить жажду россиян к сведениям о недавних событиях, имевших существенное значение для всей нации, никогда прежде так далеко вглубь по европейским просторам не продвигавшейся и так никогда и не сумевшей подобного деяния повторить.

Слишком заманчивой покажется идея представлять на страницах Наполеона. Причём настолько, что личность Петра отойдёт на самый дальний план. Куда важнее продемонстрировать устремления французского лидера, не понимавшего, чем представитель русского дворянства отличается от прочего населения России. Не мог уразуметь, отчего такое вообще возможно. И читатель не понимает, как удалось некоторым его советникам разглядеть в простом народе страстных радетелей за родную им страну, готовых грудью встать, предпочитая умереть, нежели допустить врага до своей земли. То, чему впоследствии будут постоянно верить потомки, родилось как раз с помощью народной молвы. Самосознание русских не позволило допустить морального унижения, выбрав борьбу до победного её завершения. Именно в данное обстоятельство заставляли поверить Наполеона, от чего он предпочёл отмахнуться. Как итог, позорное бегство из Москвы и России.

Хотелось услышать новых свидетельств. Похоже, таковых Булгарин не желал рассказывать вовсе. Он прикрыл повествование фигурой Петра Ивановича Выжигина, для пущей верности вынеся его полное имя в название. Не пытался ли Фаддей таким образом отвести глаза? Или не имелось веры, что литературу с таковым содержанием допустят к печати? Фамилия Выжигина творила в те дни чудеса. Книгу не могли запретить! Так как запрети, и её прочтут все.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Великая Отечественная война — разная! Для кого-то: окопы, танки, немцы и отвага. А для кого-то: новые горизонты, восточный фронт, японцы и сокрушающий удар советских войск. Для Астафьева иначе: группа новобранцев, лагерь под Бердском, повседневная суета и бесконечный укор деспотизму Сталина. Из свидетельств о войне лишь сводки об оной: под Сталинградом сошлись миллионные армии, на территории Монголии продолжается отпор самураям. Скорее бы туда, увидеть глазами Астафьева войну изнутри. Придётся подождать. «Чёртова яма» — репетиция должной разыграться трагедии для представленных вниманию читателя действующих лиц. Пока они ничего из себя не представляют, желают иметь интимные отношения с беспробудно пьяными и дурно пахнущими женщинами. Они же каждый день по несколько раз посещают столовую, переживая различные эмоции из-за малого размера порций или по другой — не настолько серьёзной — причине. Страна испытывала агрессию с двух сторон, чего вина лежала на плечах руководивших ею партийных лидеров. Но война — это война, требующая дать отпор, чтобы уже потом разобраться, кому воздать за упущения. Астафьев решил это выяснить сразу, погружаясь не в пекло обречённых солдатских судеб, а без устали сетуя на нечеловеческое к людям отношение в тылу.

Почему бы Виктору не создать понятное произведение с выверенным сюжетом, исключающим вкрапление посторонних моментов? Зачем читателю видеть, как солдаты изучают географическую карту, пытаясь найти на ней Америку? Это такое существенно важное мероприятие? Мол, союзника требуется знать не по названию, а представлять наглядно, где он на планете находится? Объём текста позволял исключить лишние напластования. Видимо, рука Виктора не поднялась. Он считал существенно важным то, что обычно беллетристы вычёркивают. Да как исключишь нечто из столь важного для человечества события? О мельчайшей детали надо сообщить. Причём никого при том не пощадив. Всем требовалось воздать в полном объёме. Не одному Сталину понимать ошибочность им совершаемых деяний, таковое же должны испытывать рядовые, чья порочность сквозит едва ли не через каждую страницу. Похожей порочностью наделено каждое участвующее в повествовании лицо. Не скажешь, чтобы было допустимо перекладывать вину на одного Сталина. Согласно укоров Виктора, Сталин обязывался вести безгрешный образ жизни и заботиться о гражданах Советского Союза как о родных детях. Впрочем, разве мог забыть Астафьев о судьбе тех самых родных детей Сталина? Но теперь не понять, как всё-таки следовало действовать. Легко и просто говорить, зная о прошлом. А вот в прошлом не могли знать о будущем, и о многом том, что Виктору довелось описывать на страницах «Чёртовой ямы».

Где самоотречение? Астафьев желал видеть светлый облик каждого, не умея его разглядеть. Он облил грязью всё население страны. Если Сталин у него — деспот, то офицерский состав — деспоты, и сами солдаты имеют деспотичный настрой. Всякий задействованный в повествовании склонен подвергаться не самоотречению, а скорее саморазрушению. Они сидят в чёртовой яме под Бердском, глядят на Новосибирск и в ожидании проводят дни, не зная, когда их соизволят отправить воевать. Их души должен пожирать страх. На деле же всё иначе. Война или нет, Астафьеву то требовалось для декораций. Он излишне сконцентрирован на мелких проблемах, не позволяя дождаться логического продолжения. И когда солдаты наконец-то поймут — скоро их отправят воевать, сам Астафьев то не захочет принимать, стараясь отдалить неизбежное, описывая прежде забытое им ощущение страха, появившееся тогда, когда необходимо смирение. На этом Виктор завершил работу над первой книгой дилогии «Прокляты и убиты».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Отягощённый грузом знаний, повидавший многое и теперь обосновавшийся в России, Фёдор Эмин стремился делиться мудростью с другими. Будучи человеком просвещённым, хорошо знающим науки и философию, он не жалел времени дабы к тому приобщить других. Ещё лучше, ежели сама правительница — Екатерина II — проявит к нему интерес. Для того он написал «Приключения Фемистокла», надеясь увидеть ответную реакцию. Не простым содержанием Эмин наполнил данное произведение — оно представляет из себя философский трактат, написанный в духе Платона. Действующими лицами выступили изгнанный из Афин Фемистокл и его сын Неокл, отправившиеся искать пристанище на чужбине. Переходя из города в город, они расскажут друг другу о многом, сообщив весьма важные для миропонимания сведения. Таковые оказались полезными не только для царицы, они вполне подойдут всякому потомку, решившему прикоснуться к мудрости. Потому не стоит удивляться, если мужи современности возьмутся за ум и перестанут беспокоиться о нравственности, оставаясь при том безнравственными, и подадут пример, прочитав «Приключения Фемистокла» самостоятельно, приобщив к тому же и подрастающее поколение.

Преданный Афинам, Фемистокл был предан афинянами. Он подвергся остракизму, то есть изгнанию. Верный сын отечества, защитник от персидских завоевательных походов, радетель за лучшую долю соотечественников, конец жизни он встретил среди прежних врагов. Должный подчиниться воле большинства, Фемистокл оказался подданным властителя державы персов. Там он проявил себя с лучшей стороны, получив под руководство несколько городов. Возможно, он даже возглавлял персидские войска. Он и умер, не сумев добиться расположения афинян, поскольку был обвинён в предательстве интересов Афин. Об этом периоде его жизни и повествует Фёдор Эмин, позволив древнему греку рассуждать так, будто он житель просвещённого XVIII века.

Главнее не мнение читателя, важно влияние на Екатерину II. Именно в её адрес писались «Приключения Фемистокла». Едва ли не с первых строк определяется понятие бремени властителя, обязанного заботиться о многих, принимая в ответ неблагодарность: следует заботиться об общем благе, не строя иллюзий; нужно осуществлять требуемое, не задумываясь о должной последовать реакции; надо понимать, угодить всем невозможно — всегда найдутся недовольные. Это не так просто, как кажется. Потому Эмин уверен, выражая мнение словами Фемистокла, что теперь, оказавшись в изгнании, он волен распоряжаться только собственной жизнью, не задумываясь над чаяниями некогда подвластных ему афинян.

Где мог Фемистокл остановиться? Его не прельщало жить в государстве, где властвует коррупция или плохо устроена судебная система. Он желал оказаться среди просвещённых людей, способных понять его взгляды. Для того не требовалось изменять представление о себе самом. Пусть все видят — к ним пришёл просвещённый муж. И если там смогут принять, дать место и позволить созидать благое, тогда он останется. Таковое произойдёт как раз в землях персов. Несмотря на положение врага, оказавшись изгнанником, Фемистокл заслужил прощение, перешедшее в обязательное почитание. Вне всякой злобы, понимая безысходность положения, Фемистокл продолжил наставлять другие народы, которые если и призывать к лучшему образу жизни, то действуя изнутри. Ему было над чем работать, пусть и пришлось усилить гнев афинян, не понимавших, что враг, принявший твои ценности, становится другом.

На своём пути Фемистокл мог скрываться, поскольку был преследуем. Не полагалось ему принимать почёт, так как афиняне желали ему доли Одиссея. Не должен Фемистокл найти постоянного пристанища, вечно гонимый. И лучше, если гнать его будут эринии — богини мести. Фемистокл должен быть сжигаем изнутри, всего лишь осознавая, как он обязан принять неизбежное завершение избранного для него мойрами бытия. Но уж лучше голодать, нежели чем попало питаться, говоря словами жившего много лет после него восточного мудреца. Не станет изгнанник принимать вид нищего или иначе извращать облик, ибо понимает — кто представляется нищим, тот им вскоре станет. А ежели человек не желает испытывать несчастную долю, он с тем никогда не столкнётся. Просто необходимо прилагать усилия для достижения желаемого результата.

Есть в Фемистокле, в представлении Фёдора Эмина, занимательное понимание религии. Не секрет, древние греки видели себя окружёнными богами. Один из них являл общую власть над всеми, другой управлял чем-то определённым. Эмин же предложил новое трактование, приравняв политеизм к единобожию. Как у него это получилось? А вот представьте, будто Бог един. Только у, допустим, эфиопов он чернокожий. Военные прозывают его Марсом. Бог неизменно представляется имеющим черты человека. То есть получается так, что выбирается наиболее приятное уму сочетание качеств. Согласно этой логике иначе не получится. Но, разумеется, Фемистокл не мог именно так рассуждать, ежели он являлся по рождению афинянином. Для выработки такого мнения требовалось пройти множество земель, чего он, будучи недавно изгнанным, совершить не мог.

Может Фемистокл не являлся честным человеком? Будто бы шёл путём наименьшего сопротивления, выбирая ему более выгодное? Совсем нет. Эмин говорит иное. И это иное объясняет происходящее в человеческом обществе, вследствие чего народы не могут найти общий язык. Собственно, для каждого государства понятие честности может отличаться. Ежели афиняне под нею понимали одно, то персы могли понимать в противоположном значении. Правыми оказывались обе стороны, пришедшие к такому мнению через предшествовавшие века жизни их предков. И никак не доказать, будто бы афинянин прав, а перс заблуждается. Как и наоборот. Так и Фемистокл. Он опасался соответствовать чужим ожиданиям, предпочитая сохранять убеждения в неизменности. За это он и был ценим персами, хотя нравы афинян они с трудом переносили.

Если говорить серьёзно, то произведение «Приключения Фемистокла» за авторством Фёдора Эмина следует разбить на составляющие его части, изучая каждую отдельно. Когда-нибудь так и произойдёт. Пока же этого не требуется — всё равно останешься неуслышанным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Загоскин обещал отразить на страницах нового романа быль времён Екатерины Второй. А говоря точнее, взялся рассказать о возможно имевшем место в его юные годы, либо незадолго до того. Ничего подобного не произошло. Начав ладный сказ, представив читателю семейное древо, Михаил ударился в поиски идеи для продолжения повествования. Если где-то и проскользнули эпизоды былого, то они остались незамеченными, за исключением судебной системы, крайне неповоротливой, изнемогавшей под грузом огромного количества дел.

Итак, всё внимание на Мирошевых. В их роду встречались уникумы, умеющие вычислять точное количество чего-то в чём-то. Им не составляло труда подсчитать расстояние из одного места в другое, могли с той же лёгкостью назвать количество оборотов колеса, должное потребоваться для преодоления данного пути. Не являлось трудностью и определение количества капель воды в стакане. Зачем такая информация сообщается? Дабы заинтриговать, чтобы читатель гадал, когда на страницах сие умение сможет пригодиться. Только помнил ли Загоскин, с чего начинал очередное произведение? Кажется, он предался азарту сочинительства, продолжая опасаться реакции читательской публики. Михаил не желал терпеть очередную порцию критики, особенно учитывая возросшую конкуренцию среди русских писателей.

Трудно понять и психологическую травму непосредственно Кузьмы Мирошева. В роду было так принято, чтобы имена Пётр и Кузьма чередовались. Чего не могла понять мать, отказавшаяся воспитывать сына, названного словно лакей. Михаил с полной серьёзностью описал столь вопиющий случай материнской безответственности. Должно быть на характере главного героя это как-то сказалось? Отнюдь. Ни моральных страданий, ни отклонений в эмоциональном развитии. Представленное на страницах оказалось частью жизни действующего лица, более никак на события в произведении не влияя.

Единственный факт, оказывающий влияние на происходящее, сообщает, что предки Кузьмы не ценили доставшегося им в наследство. Как итог, главный герой не имеет полагающегося ему обеспечения. Впрочем, при екатерининских реформах наверх мог выдвинуться каждый, для чего хватало желания. Читателю думалось, накал страстей не сбавится, Мирошев приступит к штурму социальной лестницы, требуя вернуть растраченное. Слово оставалось за Загоскиным. От него требовалось поддерживать повествование на прежнем уровне, добавляя всё новых обстоятельств, знакомясь с которыми не остановишься, пока действие не подойдёт к концу.

Вдохновение покинуло Михаила, стоило предоставить Кузьме право на самостоятельную жизнь. Казалось бы, следи за разворачивающимися на страницах событиями, познавай эпоху Екатерины Второй на наглядном примере. Вместо этого — обыденное существование при усреднённой реальности. Такое могло случиться когда угодно, хоть при Петре Первом, а то и среди современников самого Загоскина. Дабы такого не допустить, Михаил специально вписал моменты истории, позволяющие точно установить, о каких годах в книге идёт речь.

Не станем строить предположений, какую пришлось проделать работу, борясь с цензурой. Безусловно, «Кузьма Петрович Мирошев» обязан был стать интересным, захватывающим и раскрывающим глаза на настоящее и имевшее место быть в ушедшем. Приходится сетовать на царя Николая, чья суровая политика не дозволяла вольностей. Потому и приходится негодовать, осознавая наложенные на каждого писателя тех лет ограничения. Как расскажешь, когда рискуешь остаться неуслышанным? Потомку теперь не объяснишь, да и не имеет уже значения, поскольку некому исправлять тогда написанное. Творчество Загоскина осталось за пределами понимания последующих поколений. Тому имеются и другие объяснения.

Самое основное, вызывающее чувство отторжения — вальтерскоттовская манера повествования. История — есть антураж, не более того. Пиши о чём хочешь, главное — сумей заинтересовать читателя. В те годы сказ про Мирошевых вызвал бурю восторгов. Теперь такое он повторить не в состоянии.

Автор: Константин Трунин

» Read more