trounin.ru

Жить под властью такого правителя, каким являлась Екатерина Великая, Карамзин был много рад. Россия получила долгожданное продолжение преображения, остановившееся со смертью Петра I. Рождённая для создания семейного счастья, Екатерина оказалась самодержицей Всероссийской. Её имя с уважением произносил каждый подданный, будь он даже из числа варварских племён, поскольку ни о ком Императрица не забывала, проявляя заботу о всяком. Но главнейшей из заслуг всё же является противодействие напору империи Османов, намеревавшихся вторгнуться в сердце Европы, чему державы, вроде Англии и Пруссии весьма способствовали, выступая на стороне Порты. Об этом и о прочем Карамзин составил похвальное слово, обильно рассказав про заслуги Екатерины, начиная от военных успехов и вплоть до дел внутри государства сделанных.

Европа всегда понимает, когда рассуждает о России, что русские первыми войну не начнут, кто бы во главе государства не стоял. Европейцы подзуживают восточного соседа вступить в противостояние, стараясь из того извлечь личную выгоду. Остаётся удивляться, как за столько столетий не пришло осознание очевидного. Они не единожды взаимодействовали с опасными для них же структурами, лично после пожиная плоды собственного неразумения. Благо в России находился правитель, которому по силам оказывалось остановить рост усилившихся противоречий. Ежели не стоять в конце XVIII века над Россией Екатерине Великой, то неизвестно, насколько христианской оставаться Европе, а то может и не было бы никаких революций, особенно порождённых гением французского народа, за последующие полтора столетия покорившие умы большей части человеческого социума.

Кто говорит про демократические устремления Польши, тот не видит соглашения поляков с Османами. Спрятанный за спиной кинжал нельзя стерпеть, потому падение Речи Посполитой произошло максимально быстро. Неразумные народы следует держать в узде, ограничивая их свободы. Как бы не случилось беды, прояви поляки волю к праву на выражение личного мнения, которое всё равно будет высказано, став предвестником одного из крупнейших вооружённых конфликтов в истории человечества, но опять же с разделом польских земель между соседними державами. Екатерине то было ведомо, в силу её с малых лет знания обычаев населявших Речь Посполитую людей. Вслед за польской симпатией к Порте следовало поступить наиболее разумным способом, и опять же то обернётся бедою не раз. Однажды Россия могла дойти до Стамбула, взяв древний Константинополь под контроль, вместо чего пришлось улаживать польский вопрос.

Что же, Екатерина умела примечать способных людей. Чего стоит назначение командующим над армией Румянцева, сумевшего прославиться сражением при Пруте, когда пятнадцать тысяч русских опрокинули сто пятьдесят тысяч турок и им сочувствующих (именно так утверждает Карамзин). Ещё не раз империя Османов будет терзать покой России, чему пожелают способствовать отдалённые западные державы (и тут речь не только об их географическом положении, относительно происходивших политических процессов на восточных пределах Европы). Сумеет Россия при Екатерине вернуть и исконно русский Крым, некогда славное Тмутараканское княжество.

За воинскими успехами следуют успехи гражданские. Карамзин взялся рассмотреть все инициативы, исходившие от Екатерины. Чем бы Императрица не занималась — всё делалось на благо государства. Сразу она взялась бороться с лихоимством, особенно в судах. Она же решила разделить Сенат на департаменты. Создала наставление губернаторам, чтобы не забывали о нуждах сирот и вдов. О заботе о торговле и говорить не приходится, лишь неразумный правитель чинит препятствия товарообмену подданных своего государства. Ещё Екатерина создала указ о воинской дисциплине, коему обязаны следовать все: от солдата до генерала. И отдельно от всех заботах о государстве — стоит Наказ! Этот исторический документ Екатерина создала на основе воззрений лучших умов тогдашней европейской философии, да полностью применить его так и не сумела — излишне тяжело разом преобразовать жизнь, проще на протяжении смены нескольких поколений.

Не забывала Екатерина про развитие русского народа. Она вела переписку с Вольтером, сама сочиняла сказки и пьесы. При ней состоялась Академия Художеств, преобразился Кадетский Корпус, оформилась Медицинская Коллегия. На благо людей Екатерина ничего не жалела, в том числе и себя. Она самолично велела привить себе оспу, много выстрадав и стоически перенеся тяготы последствий, позволивших организму Императрице выработать иммунитет к заболеванию. К тому же, Екатерина велела ограничить засилье иностранных учителей, тем угождая желаниям просвещённой публики, уставшей от гурманствующих петиметров. Повсеместно открывались учебные учреждения, причём согласно имевшейся к их установлению необходимости, согласно размера поселений.

Таким образом следует — Карамзин сочинил панегирик, но вполне по заслугам, которым Екатерина полностью соответствует.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэзии подвластны думы молодых, взрослея — иным взглядом на мир взираешь, не видишь в строчках кратких убеждений своих, за скрытыми образами явного не ощущаешь. Взрослел и Карамзин, уже не столь на стихи его слова щедры, другие интересы им владели, для поэзии отныне — он воплощение Федры, другие ставил для такого воплощения цели. Посему рассмотрению подлежит остаток стихотворений, писанных зрелым умом, уже редко в качестве повода для развлечений. Их и прочтём.

Год 1797 с «Разлуки» начало берёт. Без милой тошно жить, читателю Николай сообщает. «Покой и слава» продолжает мысли полёт, читатель ему не доверяет. Чувства внимающего давно задеты, причина кроется, когда внимаешь, как писал Карамзин «Хор и куплеты, петые в Мароннской роще друзьями почтенного хозяина, в день именин». Всё это уходит в прошлое, «Исправление» вторит тому — прошло время сложное, пришла пора забвение дать этому всему. Понял Николай, к чему стремления направить, дав наблюдение за странником, что жаждет отдохнуть, и за влюблённым — в забвении жаждущим себя оставить, «Желание» — даёт Карамзину новый в жизни путь.

Поэзия — действительно для юности даётся. Ведь жил когда-то «Тацит», воспевавший Рим. В его стихах всякое найдётся, но разве город из его стихов не был гнилостью полним? Убийство, воровство — не спутники ли человека? Без них и Рим не обходился. Да не понимает юнец старческого смеха, который в апатию впал, но в разуме пока не растворился. Есть грех ещё, он подражательством зовётся. «К шекспирову подражателю» написал Николай воззвание. Что творческим порывам от пересказа чужого даётся? Какое к творчеству оно пробуждает желание?

1798 год — в огромном забвении, накал поэзии почти угас, стих «Куплеты из одной сельской комедии, игранной благородными любителями театра» положение спас. То проба пера, от скуки спасение, нельзя забыть о поэзии навсегда, не сразу покидает поэта вдохновение. Но о чём поэт не пиши, право имеет писать, «Протей, или Несогласие стихотворца» рассказывает, как надо право такое за собой на такое мнение закреплять, благо не абы кто — Карамзин подсказывает.

1800 год — лишь «Меланхолия»: Делилю подражание. 1802 год — прежде всего «Гимн глупцам». Показал Николай старание, набрался мудрости сам. Глупцов много, их невежество поражает, они знают обо всём, чего из самых мудрых не знает, и говорят с высоким пафосом глупцы о том. В том же году писана «Эпитафия калифа Абдулрана» — владыки восточных земель, хозяина великого стана, царствовавшего счастливо всего лишь десять дней. И тогда же баловству поддался, увлечённый затеей своей, такому увлечению кто только не придавался — опять, читатель, поверь — писал он «Стихи на слова, заданные мне Хлоей: миг, картина, дверь». «Стихи к портрету И. И. Дмитриева» дополняют года того картину, и «К Эмилии» высокопарное обращение. Но не станем кривить на лице мину, хотя бы такое к стихам возвращение.

1803 год басней запомнился «Филины и соловей, или Просвещение», пускай из Карамзина баснописец так и не оформился, иногда он разбивал и такое о нём мнение. В самом деле, отчего филины боятся дня? Они ведь летают в светлое время суток. Может они боятся, нечто в тайне храня, к чему обыватель бывает крайне чуток? Не бойтесь дня, в тени найдётся уголок, ежели нечего скрывать — не бойтесь выдать себя, такой вам от Николая урок. Другая притча от 1803 года гласит — «Берегом» она зовётся: каждый из нас ценит тот миг, когда в тихую гавань пробьётся. О поиске себя стих «К добродетели» стоит читать, если о грустном, то «Стихи на скоропостижную смерть П. А. Пельского» внимание обратить : кто бы мог из ныне живущих знать, что завтра не станет того, с кем мог накануне ты говорить.

«Песнь воинов» за 1806 год — сложена в пору тяжёлых годин, тогда Наполеон будоражил Европу. Новый для континента мнился властелин, вдохновлять людей на борьбу с ним — значило об Отечестве проявлять заботу. И в 1814 году ликование — Наполеона нет у власти! «Освобождение Европы и слава Александра I» про отражение жадной до России французской пасти, в отражении заслуг императора Российского и сынов государства ему верного.

В 1819 году проснулся в Карамзине поэт придворного свойства, что взялся воспевать всё связанное с царским двором. Может от какого-то то случилось расстройства, а может он привык соглашаться, обласканный Александром-царём. «Время» без жалости разрушает былое, а мы разрушаем время своё, да от себя не денешься, затаив злое, главное — расставаться со злобой легко. «К портрету Её Императорского Величества Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны» тогда же Карамзин четверостишие сочинил, пленён он ею, словно чувства его задеты, он был к её Величеству очень мил. В 1820 году повторился — «Государыне Императрице Марии Фёдоровне, в день её рождения» долгих лет пожелал, четырёх строчек ему хватило для выражения мнения, на том он путь свой стихотворца завершал.

Есть ещё два стихотворения, даты они не имеют, но то можно установить. Но чего делать потомки не смеют, о том и нам лучше забыть. «Его Императорскому Величеству, Александру I, Самодержцу Всероссийскому, на восшествие его на престол» сказано от подданного государства, царю верного, в лучшем виде, в каком для оды Карамзин слова нашёл. В тех же оттенках «На торжественное коронование Его Императорского Величества, Александра I, Самодержца Всероссийского», от того же подданного государства, царю верного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Входящий в общество людское, способный талантами блеснуть, писал Карамзин стихотворение любое, если просили хотя бы о чём-нибудь. Так 1796 год — обильный на краткое обозрение бытия, ежели просил народ, не жалел Николай строчками делиться никогда. Отдельно «Опытная Соломонова мудрость» стоит, написанная для пользы собственных разумений, не таким подходом к творчеству Карамзин, увы, знаменит, не потому он для россиян тогдашней поры гений. Всё прочее — вокруг любви, ибо любовь — движет поступками человека, требовалось отразить чувства чужие и свои — русского человека и даже древнего грека.

«Надежда» дарит утомление читательским глазам. Желается полёт, а видится тяжесть притяжения. Не устал ли Карамзин в подобном духе писать сам? Копируют друг друга его стихотворения. Нет, не лжив Николай, как бы иное не говорил, в стихе «К бедному поэту» об ином поведано было, не тот поэт, кто правду в строчках сообщил, а тот — кому приукрасить удаётся лживо. Лучше говорить о материях далёких времён, вроде примера в стихе «Отставка» сообщённого, оттого поэт и не бывает удручён, античного жителя показывая на душевные терзания обречённого. А когда пора говорить о веке современном, тогда «Прощание» вполне подойдёт, все мы пребываем в состоянии временном, чему покойник лишь объяснение найдёт.

О любви «Лилея» — Лизу с лилией сравнил. О спорщике «Никодим» — ну и чёрт с ним. И сразу «Любовь ко врагам», там себя осудил, решил быть перед читателем собою самим. Ему двадцать лет, едва ноги таскает, похож на скелет: от этого страдает. Смотрит в очки, носит парик, любовь иссушила тело, он — одно слово — старик, осуждающий себя за дело. Тут же «К неверной» писал, готовый умереть, от страданий устал, не может упадка сил преодолеть. И сразу «К верной» в словесах рассыпался любезный. Ох, и ветрен юный Карамзин. Истинно лживый поэт — для общества полезный. Чувствам над своими лишь он — господин.

Познавший мудрость Соломонову, испытавший от осознание оного удовольствия, направил Николай корабль жизни в «Долину Иосафатову, или Долину спокойствия». Там всегда тишина и покой, там от любви отдохновенье, там нет злобы, дружелюбен волка вой, кругом блаженство — такого о лучшей доли представленье. Минута размышлений, и брошено всё в пекло страсти, «Триолет Лизете» — из о любви стихотворений, «К Лиле» — и тут любовные напасти.

Задор юнца, чем не пример? Всякую девушку можно назвать среди всех первою, так есть в «Im-promtu графине Р*, которой в одной святошной игре досталось быть королевою». Кроме задора — ничего, почти тишина, благо складывать строчки Николаю легко, лились потоком из него слова. Он мог «К лесочку Полины» обратиться, обратившись не к нему, а к хозяйке его. Прелестями Полины он смог насладиться, наслаждаясь её лесом, будто и не сказал про неё ничего. В тему сложил объясняющее стихотворение, ибо не желает любить, но слаб человек, о том «Клятва и преступление», любить обречён, отпущенный для того ему краткий век.

Когда особо муза посещала, бумаги не было при нём, «Надписи на статую Купидона» — пусть места мало — наносил Николай острым пером. Объяснение дать? Карамзин сам даёт: «Дурной вкус» для того надо читать, о Никандре, что в себя только влюблён. Отчаянья нет, мы живём по кем-то написанному сюжету, стих «Два сравнения» сложен для понимания, плачем и смеёмся, радуемся — может быть — лету, либо жизнь наша — наоборот — это сказочные предания. «Вопросы и ответы» — не требующие вопросов и ответов, не нужно равнодушным быть, да мечутся души в сомнении поэтов, не зная толком, как лучше им на свете жить.

А далее кратко, ибо в две строчки когда Карамзин писал, он вполне ясно — не превратно, метко о его волновавшем сказал. «Характер Нисы» — милое постыло. «Эпиграмма» — для вора свет является бедою. «Истина» — в любви всё лживо. «Мыслят и не мыслят» — живя, жить не хотят, умирая, жизнь делают мечтою. «Надгробие шарлатана» — кто пыль в глаза пускал, сам пыль теперь. «Перемена цвета» — девушка Лина дурна, ибо румян в городе нет. Стих «Непостоянство» — о Лине вторым напоминаем стал, читатель поверь. «На смерть князя Г. А. Хованского» — погиб славным на исходе данных ему свыше лет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Совсем юный Карамзин, годами молод, но позволил он себе рассуждать о жизни, будто прожил и имеет право мудрыми речами потомков наставлять. Он мысли почерпнул из книг священных, древней христианства, дабы современников призвать к уму — разумное они должны соблюдать. И первым делом, ибо человек живёт мечтою, нужно оной жить всегда, только зная — другим свою мечту нельзя передать. Как взять любовь, что видится чувством важным, несомым сквозь года, за которое люди в прошлом воевали, и будут в будущем воевать. Стоит пройти трём годам, видится иное, словно порванными оказались сердечные нити, чему казалось никогда не бывать. Так и с мечтою — утихнет она, разбившись подобно волне о скалу морскую, ведь каждая последующая волна будет об ином мечтать. Оттого человек живёт вне лада, пребывая в поиске лучшего из миров, предпочитая не жить в покое, а в мучениях при жизни умирать.

Узрел Карамзин, он истинно стар, ведает дороги направление, ежели верит, коли взялся о том рассуждать. Отрёкся он от пути, отказался стремиться, ведает теперь, знает, нужно дни в спокойствии кончать. Стремление — благо, а вместе с тем и горе людское, каждому предрешено во гробу быть, и не важно, станет он во благо мирным или пожелает воевать. Кровь лить — занятие без пользы, за кров сражаться — кого-то в праве на дом лишить: третьего не дано — каждый волен сам из двух судеб выбирать.

Всё к лучшему тянет руку род людской, борясь за то, покоя не ведая, желает всякий обрести многое, предпочитая слов древних значение забывать. Без перемен не достигнуть лучшего, не случиться ничему, прозябанием скрашивать отведённый срок, потому и начинает человек окружающее под себя менять. Сколько случилось перемен — не сможешь с точным определиться числом, а человек опять понимает — предстоит ему иные причины для счастья искать. Из столетия в столетие, из века в век, из года в год и каждую секунду, планы строит род людской, не имея сил заведённые порядки сломать. Нет призыва остановиться, запретить стремление к счастью или иначе посмотреть на делаемое человеком, кроме необходимости на бесплотность круговорота порождающего беды указать.

За осуждением не найдёшь сил подкрепиться в словах, потому как нет способа определиться, как вечных проблем избежать. Кажется, есть люди скупые, не тратятся они, проживая умирают, хотя могли при жизни счастливыми стать. Тут есть подвох, ибо скупой — почти идеал, когда берёшься судить, чего не можешь взять в голову, ибо трудно понять. Выбор сделан, ему следует человек, без агрессии и не требуя от мира чего-то себе, каким и стоило каждому стать. Однако, скупых осуждают, смеются над ними, в чём есть суть, да и как не ругать? Что же, мир сложен, дорог проложено немало, осталось определиться и по более верной для души шаг направлять.

Слеза всё равно упадёт — слёзы должны землю орошать. Кровь прольётся — кровью суждено мечи обагрять. Старость настанет — старости нельзя избежать. И смерть настанет — от смерти не дано убежать. Пройдёт молодость, появятся морщины — иному не бывать. Остаётся право делать выбор — хоть дорог и много, но из двух путей выбирать. По пути воина — страдания людям причинять, либо по пути землепашца — своё добро всем кто в нужде раздавать. Кому потребен иной путь — не сможет найти — он противен человеку: с человеком не может противный человека сути человек существовать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Не для других, всё больше для себя, не ведая причин к иному пониманию стихотворений. Карамзин писал, неизменно поэтизировать любя, отражаясь в свете посетивших его когда-то откровений. Такое творчество — личного понимания предмет, к нему с суровой меркой никогда не подходи: нет высокого искусства в некоих попытках, потому как нет. Человеку всего лишь требовалось заполнять пожиравшие отпущенные ему временем дни. В год 1795 Николай вступил, уже порядком именитым, если кого он похвалил, тому не грозило статься забытым. Только одно обстоятельство продолжает существовать — это каждого писателя обязательство белые листы текстом наполнять.

О том «К самому себе» Карамзин обращался, пылая внутренним жаром. Он и в «Песне» ни к чему быть близким не старался — краса красавиц не нужна и даром. Но не совсем, всего лишь на мгновенье. Николай — создатель дилемм — был кем-то вдохновлён на сие стихотворенье. Карамзин мог под грома раскатами «К Мелодору» писать, чужую славу признавая, пусть другим в той же мере позволено будет сердца людей пленять, мелодичностью мир окружающий наполняя. А мог Карамзин самолюбивых творцов укорить, «Хлою» им припоминания, что без любви не могла жить, поклонников ежедневно меняя. Таковую девицу легко укорить в мнимости её чувств любовных, когда положено иметь один объект для обожанья, не будь обстоятельств для того условных, хоть и достойных порицанья. Любить можно многих, забывая потом: приятных людей и убогих, опрятных и того, кто вкусом обделён. Хлоя истинно любила, да вот не встречаемых ею людей, собственную персону она ценила, и тех, кто ценил её за то ещё сильней. Написано продолжение будет к сюжету сему — «Ответом на стихи одной девицы» названо оно. Люби других, покуда верность не хранишь никому, а когда полюбишь на всю жизнь, полюбит он другую, ибо так для тебя суждено.

За шестую книгу «Илиады» Николай брался: «Гектор и Андромаха» — рифмованный перевод. Насколько сей подход ему удался? О том ценитель Гомера скажет, когда пересказ Карамзина поймёт. Укоров никаких, почему бы и за рифму не взяться, оной положено в будущем сердца россиян пленять, пока же оставалось этим восхищаться, даже если всё можно и с первых строчек понять. В контраст вступило стихотворение «Послание к женщинам», повествующее об обратном. Ежели Гектор отправлялся сражаться за доблесть Трои сам, то герой современности Карамзина думал сугубо о приятном. Конечно, доблесть — хорошо, бренчать заслугами приятно, но если с войны вернуться не суждено, как у дам прелестных плоды успехов пожать? Это троянцы за дом бились, ахейцев пытаясь изгнать, ныне традиции прошлого позабылись, теперь полагается сперва порывы сердца ублажать.

И вот новый контраст. «Последние слова умирающего» Николай вольно довести до читателя решил. Сам себя никто не предаст, покуда всякий для чего-то определённого жил. А если задуматься, то для чего? Страдания придумывать, за убеждения бороться? Добиваясь этого, ещё не оставался дальше жить никто, так и не достав содеянное со дна вырытого им для того колодца. Всему цена равна, как не пытайся увидеть иначе: «Любовь и дружба» обоюдно важны, «Печаль и радость» не подскажут, что из них слаще, «Страсти и бесстрастие» схожим ценны. О каких не пиши переживаниях, обязательно окажешься противоречив, не сразу, много после, и то в воспоминаниях, успеешь убедиться на ошибках своих.

Порядочно оставил Николай поздравлений, надписей изрядно, из них для потомков часть сохранилась. Они доступны в виде коротких стихотворений, всё благодаря собирателям, иначе бы забылось.

«Стихи на день рождения А. А. П-ой» — тобою мир украшен, ты родилась весной. «Триолет Алете» на четырнадцать исполнивших лет — согласно правил, по которым сложен триолет. В две строчки — дабы была рифма — на дверке «Надпись к дамской табакерке, на которой изображены мраморный столп и цветок» — название длиннее придумать кто-то смог. «Надпись к портрету жестокой» — любезен ей не я: беда-бедой. Есть за этот же год «Эпитафия» о том, как умерший жил в мире сём, он жил, а пожив слёг, мир для него оказался жесток, чего ему понять не удалось, и это всё не зря к слову пришлось.

«Делиины слова» — любовная чехарда. «Нескромное эхо» — в ответ на отказ любить, слышишь только любить. «Дарования» — академизму снова да. «К Алине» — на смерть мужа: пришлось ему опочить.

Выше прочих поставим «Выбор жениха», там про Лизу, что не знала, за чьей спиной ей быть. У девушки судьба не легка, ежели неизвестно, с кем под одной крышею жить. С богатым мужем не будет видимых проблем, со знатным генералом — проблем в той же мере не должно возникать, но хочется любить и оказаться с тем, к кому хочется любовным чувством пылать. И выберет обыкновенного парня она, думая, им любимой стать, да нет продолжения у стиха, потому о бытовых проблемах остаётся гадать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В год 1793 про «Волгу» Карамзин запел, течение великой реки доставило удовольствие ему, он не к читателю, он к Волге обращаться смел, что воды несла к свету, и никогда во тьму. По берегам когда-то кровь лилась, мечи гремели, покуда россы власть не взяли над рекой, от истока до устья больше биться люди права не имели, тогда Волга и обрела покой. Так нечего сражаться, когда мирно лучше жить, на «Кладбище» всем суждено оказаться, не дано Богом человеку вечно жить. Уж не на россов ли власть решил намекнуть Николай? Лучше под единой десницей дружбой крепиться. Сколько оружие не поднимай, без труда пахаря не сможешь миром насладиться!

«Молитвой о дожде» Карамзин отразил печаль по засухе случившейся. «Песнь божеству» — в ответ на утверждение, будто Бога нет. «Послание к Дмитриеву» — про молодость скоро зрелостью сменившейся. «К соловью» обратился, дабы пел, когда в очах поэта гаснет свет. «Надгробной надписью Боннету» уважение швейцарскому учёному Николай отразил. «Странность любви, или Бессонница» — стих про забаву забав. «Любезной (в день её рождения)» дал понимание, насколько он бывает мил. И даже баснописцем себя в тот год умелым показав. «Соловей, галки и вороны» о чём? Немудрено там дело. Всего-то галки с вороньём прогнали из лесу птицу, певшую умело.

И напоследок «Ответ моему приятелю, который хотел, чтобы я написал похвальную оду Великой Екатерине». Ведь понимать Карамзин правильно умел, как тяжело похвальные стихи слагать, если говорить о государства властелине. Её заслуги всем понятны, она ценима всяким повсеместно, и коли заслуги её ясны, то и без стараний юного поэта Екатерине много от чьих слов бывает лесно.

В 1794 году Николай «Послание к Александру Алексеевичу Плещееву» сложил. Мол, житьё на Земле не рай, никто ещё не ушёл в мир иной, будто жил не тужил. Вспомнить можно себя, но лучше смотреть на других, не один человек идёт средь прочих бредя, не видя горестей чужих. Да разве можно грусти предаваться? Какой тогда от жизни толк? Всему положено случаться, покуда голос твой не смолк. Хлебнули горя даже с Олимпа боги, каких только неудач не терпели, но они действовали, не зная тревоги, и не успокаивались, не добившись назначенной цели.

Есть такое творение: «Приписание к г-же N, которая желала, чтобы я списал для неё сии две песни». Показал в нём Карамзин своё старание, без какой-либо в адрес госпожи Эн лести. Поведал основное — про цепи птиц и людей. Кто-то вырваться на волю мечтает, места не находя. Но разве рвётся на свободу соловей? Или знает сей птах лучше прочих себя? Ведома должна быть притча ему, Сумароковым сочинённая, про хитрость кошек, утверждающих будто ты в плену, но стоит выпорхнуть, и в их когтях твоя голова окажется отсечённая. И вот «Две песни» отдельно читателю даются. Ясна должна быть суть сих стихотворений. В жизни способы жить всегда найдутся, ты не перечь, коли не рождён для прений. Скажут влюбись — влюбляйся, жениться велят — тут же женись, огорчаться захочешь — огорчайся, но помни — всё равно пройдёт твоя жизнь. Есть ещё «К ней» стихотворение, мимолётное оно, просто творение, упомянуто должно быть всё равно.

Взять эпический размах Карамзин пытался, богатырскую сказку «Илья Муромец» думал сочинить, о том огрызочек остался, чтобы читатель понимал, чем она могла быть. Там сообщалось не о римлянах и греках, там русские всем заправляли, и пожинали они плоды своих успехов, бед особо никаких не знали. А может и была проблема среди русских, кто бы знал, ведь есть начало сказки, далее вступления Карамзин ничего не написал, оставив всё же будущим поэтам яркие подсказки: о волшебнице намёк, на дядьку Черномора. Думается, читатель уразуметь уже довольно смог, кому обеспечил тем Николай место для творческого простора.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Искать не надо приключений. Они не там, где мнится оных след. Они внутри, их видит скрытый гений. И видит гений в этом много бед. Что приключения? К чему? Расправить крылья и лететь? Ясно то и Карамзину, но и ему впечатлений хотелось иметь. Отправился в Европу, сойдя за своего. Но деньги кончились, в родном краю он снова. Под свежим ощущением всего, не смог он вымолвить друзьям-писателям и слова. Он нем… мычит, он мучится напрасно, желая одарить друзей поэзии строкой. И даже думал рифмой ежечасно, но славы достигал он прозою одной. Был «Граф Гваринос» — чудо среди суеты, а прочее… закрыть глаза нам лучше. Поэт из Карамзина — создание мечты, так потому глаза свои не мучьте.

Но скажем немного про лесть. Есть у Карамзина торжество родных пенат. Он — юный — излил «Военную песнь», и кажется тому был очень рад. Величие россов грезилось ему, недаром он Хераскова хвалил. Понравилось стихов сложение и самому, недаром потратил на сочинение сил. То год 1789 — свершений важных год, иных стран очевидцем становился Николай. Но палестины не забыты, раз о них поёт, великим должен быть и породивший край. Потому допускает обращение к славянским божествам, на них уповать приходится порой, не сравнится с российской равниной Европы горам, не одолеет русский холод Атлантики и Африки зной. И дабы это чувство закрепить, в Женеве «Осень» Карамзин писал. Но лучше уже не могло быть, душой Швейцарии русский человек никогда не принадлежал.

Упущен год 1790 — от него обращение сохранилось одно. К «Филлиде» Карамзин речь направил. Филлиде важным показаться то могло, а прочих целей Карамзин тогда не ставил. Немного богаче год 1791 — разжился поэтическим стремлением Николай, с одним необходимым к огласке допущением: нет рифмы там — читатель знай! — и принимай стихотворение то стихотворением.

Кто говорит, что Карамзин — поэт сентиментализма? Не в раннем творчестве, однако. Он с юных лет певец академизма, подобно Сумарокову античность поминает всяко. К кому бы не обращался Николай, там молний блеск весь освещает небосклон, и гром гремит, хоть в Плутона бездну повергай, и издавай усталости от слов обилия протяжный стон. «К прекрасной» стих? Так зри Пелопоннес. Слушай, пока глас поэта не утих, придавая поэзии словесами отягощающий вес. Баллада древняя «Раиса» — подтвердит мысли направление, о чём бы Карамзин не сообщал. Фантазия породила стихотворение, кто бы ныне теперь ей внимал.

Гимн вину — «Весёлый час»: хочешь пить — скорее выпей. Пей скорее! Пей сейчас! Просто выпей. Выпей! Выпей! Станешь весел, грусть уйдёт. Есть заботы? Нет забот. Пусть и нет теперь работы. Поддался веселью Карамзин, допуская грех в думы людей, дал раздумьям он зачин, разудалостью своей. К тому же, «Песнь мира» Николай сочинил, заиграла струнами лира, чтобы читатель понятливей был. Призвал Карамзин о распрях забыть, лучше к друг другу хорошо относиться — нужно человеку человека любить, не опускаясь до визгливого до драчливости свинства.

1792 — год очередной. Карамзин на рифму скуп, и на поэзию в общем скупой. Главное, Николай в стихах не груб. «К милости» Екатерины-царицы обратился, что на четвёртый десяток лет правленья пойти решила. На академизма словословие он не скупился, лишь бы поэзия его царей не утомила. Следом «К богине здравия» хвалу пропел, призывая с небес на землю спуститься, коли в поэзии худо-бедно умел, и не на такое сможешь решиться. «Эпитафии» на смерть девочки по заказу составить решился, особого старания не прилагая, матери чада умершего один моностих пригодился, как и всякому умирающему, кто покидает белый свет об Апокалипсисе зная.

Написал Карамзин, к тому же, песенку «К Д.» — о древности мотив, «На разлуку с П**» — о ладности забыв. Стихотворение «Прости» — отразило страдание души, мучимой ужасно: лучше жить в пещерной тиши, не терзаясь напрасно. И вот «Весеннее чувство» — печали забыты: скоро наступит сердечных переживаний буйство, и будут грустные годы радостью смыты.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О славе прошлого пора бы спеть, и петь, сил не жалея, душа должна от слов рифмованных взлететь: такая у Карамзина затея. Он был в пути, он вдохновлён, подвластны сердцу Франции мотивы, он сказками жонглёров окружён, не мог унять свои порывы. Про Гвариноса-графа услышан был рассказ, как за короля отважно бился, о том поведал Карамзин в тот самый час, пока героя образ не забылся. И вот теперь, когда остыло время, когда истёрлись деяния мужей, мы вспомним, что несла Испания недавно бремя — от арабских не могла избавиться цепей. В те годы граф Гваринос гарцевал, познавший горечь Ронсеваля, но не за то героем после стал — его судьба совсем другая.

В цепях Гваринос — разделил участь Испании граф, среди мусульман пленником стал. Он не бился за свободу, считая, что в убеждениях прав — от благородства, а не потому как устал. Бежит только трус или нарушающий клятву преступник, Гваринос не мог согласиться на подобный шаг — он слову верен, от слов он не отступник, уважения друзей достоин, и уважает за то его враг. В цепях Гваринос — не мнит о побеге. Цепи мешают свободно дышать. В мыслях граф на Родины бреге, во сне его обнимает любимая мать. Останется в тюрьме — решётка мила, свет скудный позволяет зреть, такова пока Гвариноса судьба, об иной доле лучше думать не сметь.

Откупись Гваринос! И скачи домой! Смирись Гваринос! Не противься! Аой! Или женись на девушке из дома арабских царей, тебе не раз предлагали жениться, скинешь тяжесть сковавших твоё тело цепей, сможешь прелестью востока насладиться. Нельзя! Не согласится Гваринос предать Франции идеалы. Он рыцарь от Бога — на милость Всевышнего он уповает. Не нужны ему красавицы-арабки, злато и лалы. Объятия ждущей его дома девушки — лишь это сердца смягчает.

Семь лет Гваринос скрежет слышал за спиной, вдыхал он запах душных казематов, он песню напевал — аой! — и тело сотрясалось от в молчании душой излитых песенных раскатов. И вот услышал звуки голосов арабских, о чём-то спорили они, забавы обсуждали деяний царских, их выполнить- бессильные — никак арабы не могли. Тогда всё понял граф, увидел руку Бога, ведь если выкупа всё нет и нет согласия иного, нужна тогда другого образа подмога, а способов к тому не так уж много. Пусть меч дадут, посадят на коня! Готов Гваринос к подвигам опять. Никому не уступая, и цепью больше не звеня, готов французский рыцарь удаль показать.

Таков примерный сказ, поведанный Карамзиным. Гваринос-граф не просто удаль показал, он разметал врагов и устремился вдаль. Героем во Франции стало больше одним. О том сообщает неведомый жонглёр, пропевший то, что сохранила старь. Может и не случалось такого, узнать теперь не дано. Карамзин вдохновился на строчек сложение, прочее не имеет важности теперь всё равно. Главное, есть о графе Гвариносе стихотворение.

О славе прошлого приятно петь — наследие такое у французов сохранилось. Испанцам суждено такое же дарование иметь — с ними много разных событий интересных случилось. Что же, отчего и русским, благо пример предстал пред ними, расширить мир, не дав остаться ему узким, наполнить в духе поэзии сказами своими? Идея появилась, осталось реализовать. Так гражданам России мысль явилась, которая дала им смысл самих себя познать. И было бы прекрасно, если жажда прошлое поэтизировать цвела. Это очень важно, и это не пустые слова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Встреча между Булгариным и Карамзиным имела место в 1819 году. Тогда, вернувшийся из поездки по Европе, Фаддей не знал русских литераторов лично. Возможно, он и к литературе не имел стремления. Тому имелись особые препятствия, выражающиеся через неудобство выражать мысли на не совсем родном ему языке. А писать Булгарину приходилось по-русски, благо он по праву рождения оставался подданным Российской Империи. Но вот перед Фаддеем Карамзин — человек с античным профилем и чистейшей русской речью.

У Карамзина была привычка утром до девяти часов совершать прогулки. Присоединиться к нему не представляло трудностей. Получалось вполне в духе перипатетиков, когда за Аристотелем следовали ученики, слушая его наставления. Так и в случае с Карамзиным. Но читателю не настолько важно, при каких условиях складывалась с ним беседа Булгарина. Важен сам факт оной, к тому же интересно краткое представление о содержании разговора.

Говорить приходилось о французах и русских. Эти два народа наиболее ярко выделялись среди европейцев. Имеющие сходные черты, они друг от друга разительно отличались. Да и происходившее в недавнем прошлом противостояние пробуждало дополнительное внимание. Карамзин следовал собственному мнению, в целом правдивому и сохраняющему актуальность по сей день.

Булгарин отметил и то обстоятельство, что переубеждать Карамзина оказывалось бесполезным. Наоборот, сам Карамзин отстаивал собственную точку зрения, никогда не соглашаясь с мнением оппонента. Никакого послабления или мельчайшего намёка на допущение существования чужой правды.

Не зная Карамзина лично, Булгарин имел о нём представление. С его слов известность распространялась от берегов Вислы до Камчатки. К тому же он был осведомлён о «Письмах русского путешественника», приучивших соотечественников красивым слогом выражать ими увиденное и испытанное в поездках. Знал Фаддей и «Историю государства Российского», на тот момент насчитывавшей восемь томов. Посему не из простых побуждений Булгарин наградил Карамзина званием исполина Русской Словесности. Пусть и не со всем соглашаясь, Фаддей отдавал должное сему человеку.

Впрочем, «Встречу с Карамзиным» Булгарин описывал спустя два года после его смерти. Говорить отрицательно о чём-то, имеющем отношение к России, он не смел, всячески превознося едва ли не всё. Полностью положиться на слова Фаддея не получится. Да и многое ли он мог доподлинно точно вспомнить о событиях девятилетней давности, не додумав часть деталей уже от себя, успев с того времени набраться иных впечатлений.

И всё же, примечательным моментов встречи является не утренняя прогулка, и не первое знакомство в доме Сен-Мора. Карамзин пригласил Булгарина на вечернее чаепитие к себе домой. Жил он тогда на Фонтанке, близ Аничкова моста. Оказалось, что Карамзин дозволял всякому присоединяться, не предупреждая о визите. Посему тогда же там оказались чиновники, литераторы и подданные иностранных государств. Самое удивительное, Карамзин с каждым собеседником разговаривал на равных, сам поддерживая беседу, позволяя того же придерживаться и другим. И надо отметить, Булгарин позабыл, когда ему вообще доводилось участвовать в подобном мероприятии, где забывались разногласия, уступающие место непосредственному взаимному обогащению мыслями за счёт обыкновенного общения.

Знакомство с Карамзиным должно было повлиять и на Фаддея. Появилась цель, к которой требовалось стремиться. Так ли уж необходимо обижаться, когда обида ничего в себе не несёт? Булгарин сам по себе представлял сборище противоречивых чувств, стремившийся найти связующее, обречённый сталкиваться лишь с разногласиями. Ежели он терпел неудачу — его желали утопить ещё глубже, а если обретал успех — старались задевать за живое и больно обсмеивать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Русский и иностранец в одном лице — Николай Карамзин. Знающий о России, решил прикоснуться к образу жизни живущих за пределами родной ему страны. Что там? Блестящее общество и образ для подражания? Или адово место, побуждающее наконец-то захлопнуть прорубленное Петром окно, покуда не полезла оттуда разномастная нечисть, вроде постоянно пребывавшей шантрапы, не нашедшей места среди собственных сограждан. В Германии Карамзина принимали за немца, во Франции — за англичанина. И даже в Англии и Швейцарии никто не верил в его происхождение, готовые отказываться от признания данного факта вплоть до последнего из возможных аргументов. Но достаточно было зачитать эпические стихотворения Михаила Хераскова, как сомнения исчезали. Карамзин действительно русский, а язык его народа — достойный права называться поэтическим.

Всякая корчма служила Николаю возможностью переосмыслить увиденное и испытанное. Он садился за стол и писал друзьям, считая необходимым информировать близких ему людей. Не скрывая чувств и эмоций, Карамзин делился через письма увиденным и услышанным. Пока он не истратит всех имеющихся в наличии средств, до той поры продолжит познавать заграничную жизнь. Одно огорчало более прочего — нравы извозчиков. Не он первый такое обстоятельство отметил, привыкший к лихой езде русских кучеров. В Европе извозчик всегда медлил, непременно посещая каждое питейное заведение на пути, пропадая по часу и более. При этом никак нельзя было поспособствовать ускорению сего процесса или искоренению сей дурной привычки — все путешественники оказывались заложниками ситуации.

Города и веси сменялись перед его взором. Практически нигде он надолго не останавливался. В Германии и Швейцарии предпочитал встречаться с литераторами, сразу покидая поселения, уже не испытывая к ним прежнего интереса. И вот перед ним Франция, страна контраста. Некогда Фонвизин подивился местным нравам, отметив бедность крестьян, чьё положение много хуже участи крепостного России, он же не мог смириться с постоянной грязью и вонью французских городов. Примерно такого же мнения и Николай Карамзин, дополнительно упомянувший в письмах пикантную деталь — француженки до ужаса некрасивы.

Самая длительная остановка пришлась на Париж. Сей город кипел от бурления страстей. Через каких-то два года королю Людовику XVI отрубят голову. К тому всё собственно и шло, если вчитываться в послания Карамзина. Мог ли Николай пропитаться аналогичным духом революционной борьбы? Вполне. Таковым настроем Россия пропитывалась на протяжении предыдущих поколений, воспитанных той самой шантрапой. Именно чернь губила Францию, готовая в будущем уничтожить и Россию. До того требовалось ещё дожить, чему Карамзин успеет побывать свидетелем.

Вслед за Францией путь лежал в Англию. Основное лондонское впечатление — прелесть англичанок. Правда и им далеко до русских красавиц, чьи лица украшает зимний румянец. Немудрено видеть столь пристальное внимание к противоположному полу. Совсем недавно Карамзину исполнилось двадцать три года. И он уже научился писать проникновенные письма, заставляющие восторгаться ладностью слога спустя столетия. Особенно удивительно то, что в сущности ничего с той поры не изменилось. Стоит русскому путешественнику отправиться по следам Николая — он испытает схожие впечатления. Только вместо великих литераторов тех дней, он встретит современных уже ему, если вообще будет испытывать к оным интерес.

И вот у Карамзина осталась пара гиней. Он спешно засобирался в обратную дорогу, нашёл корабль, договорился с капитаном и уже не сходил, пока не оказался в пределах Российской Империи. Но ему всё-таки хотелось, чего осуществить так и не смог.

Автор: Константин Трунин

» Read more