trounin.ru

«Надгробие И. П. и А. И. Тургеневым» — такое начало для 1819 года, как смерть разъединила и она же соединила двоих. Умело заметил Жуковский, что невзгода — способна породить в меру сносный стих. Это не мешало сарказмом блистать. «В комитет, учреждённый по случаю похорон павловской векши, или белки, от депутата Жуковского», смог он шутливое обращение послать, видимо о звере, так его увлекши. «Её превосходительству, Варваре Павловне Ушаковой, их сиятельствам, графине Самойловой, графине Шуваловой, княжне Козловской и княжне Волконской, от некоторого жалкого стихотворца прошение» — свидетельство иной стороны, специально писал Василий стихотворение, уверяя. из-за проблем со здоровьем не пишет им, ибо нет на нём за то вины. Графине С. А. Самойловой пришлось отдельным посланием повторить, и графине Шуваловой писал, но по поводу другому. Довелось Шуваловой мертвеца на сцене изобразить, да ведь не к её лицу красоту на нет сводить — доверила бы такую роль кому иному.

О прочем можно говорить, но будет сказ тот о пустом. Придётся привести перечень стихотворений за 1819 год: «Я с благодарностью сердечной извещаю…», ещё два послания графине С. А. Самойловой, «Невыразимое», «Цвет завета», «Ответы на вопросы в игру, называемую Секретарь» («Звезда и корабль», «Бык и роза»), два послания В. А. Перовскому, «Варвара Павловна, Элиза и Лизета…», «К Эмме», «Циркулярное послание…», «Едва на миг один судьба нас породнила…», «К мимо пролетевшему знакомому гению», «К портрету императрицы Елизаветы Алексеевны», «К портрету Батюшкова», «К портрету Гёте», «Жизнь», «К Столыпину», «Графиня, будьте спокойны!..», «Считаю вызов ваш я милостью судьбы!..», «Я только что хотел гонца к вам посылать…», «Праматерь внуке», «Эпитафия Мими», «На смерть чижика», «Государыне императрице Марии Фёдоровне», «Хотя по-русски я умею…», «О дивной розе без шипов…», «С того света», «Взошла заря…», «Путешественник и поселянка», «Призвание», «Персидская песня».

С 1820 года Жуковский неизменно писал песни для института благородных девиц. Как пример, «Прощальная песнь воспитанниц института, при выпуске» даётся. Не поражает она воображение, никто не падёт перед поэтом за её сочинение ниц, поскольку всегда и всюду способный на такой творение во всех весях русской земли найдётся. К графине Шуваловой в тот год писал, сон никак к Василию не шёл. «Подробный отчёт о луне» императрице Марии Фёдоровне сообщал. Василий стремление к иным занятиям обрёл, а от стихотворений по поводу и без он, как видно, только уставал.

Играть словами легче — стих такой «Что радость?..», о смерти вспомнилось опять поэту — «Отымает наши радости…», к А. Л. Нарышкину позволил отправить гадость, назвав случайным человеком, от его или своей от бытия усталости. Дабы привести себя в нормальное состояние, позволил в стихотворении «К востоку..» обратиться. Имелось у него будто желание, к живущей там любимой устремиться.

Из прочих стихотворений за 1820 год отметим следующие: «Близость весны», «Минуту нас она собой пленяла!..», «Письмо к А. Г. Хомутовой», «К Голицыну», два послания «К княгине А. Ю. Оболенской», «Птичкой певицею…», «Розы расцветают..» — последние два стихотворения являются песнями.

Всему приходит окончание, и Жуковский пока лиричен порядком, он начинал терять старание, грозившее таланта упадком. А был ли талант у поэта? В память его слог ни разу запасть не смог. Разве гимн российский — пожалуй лишь ода во славу царя эта. Но как же так? Или не дали Василию для раскрытия длительный срок? Успокоимся, за иное ценят Василия стихи, какими бы для нас они не казались. Нужно выбрать лучшие — остальные плохи, не для чужих глаз они изначально предназначались.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хоть басни и малы, размером многостраничным виршам уступают, они всё же больше важны, и все об этом знают. Ведал порою и Жуковский о том, хотя ведал редко очень, потому лишь к 1818 году в его исполнении прочтём, убеждаясь, насколько басенный труд на веки вечные прочен. Писал Василий басни и лично, было у него такое прежде иногда, делал он то на редкость отлично, о чём забыл — погасла баснописца звезда. Не нужно грусти, зачем оной предаваться? Не сам он, тогда переведёт мудрость чужую. Будет на переводческой ниве стараться, сообщая мудрость сложную и довольно простую.

Вот басня «Лисица и обезьяна». Про какие материи мог быть затеян спор? Касалось всё банального изъяна, объяснявшем обезьяний вздор. Задумала мартышка, скажем про неё так, ведь не хватало умишка, зверь она — простак. Она сказала — всякого покажет, любого изобразит. Да отчего лисице находить объект позора? Она иной ответ сообразит, освобождаясь от мартышкиного вздора. Всякий может показать, отчего не изображать достойного того? А тебя, мартышка, пора бы тебе знать, никто не покажет, не сочтут достойным. Это всё.

Вот басня «Конь и бык» — даёт поучение о разном на вещи взгляде. Например, конь быть осёдланным привык, то для него равносильно награде. Бык смотрит хмуро на такое, сбросит он седока, для него это от человека деяние злое, ещё бы в бок не упиралась ему чья-то нога. Конь иначе смотрел, не видел причины: зачем сбрасывать, если кто взобраться сумел? Достойный то поступок и для совсем юного мужчины. Правда не так сказывалось в басенном сюжете, мораль велась к непониманию действовать вопреки, всё равно останешься в ответе, вези седока или не вези.

Вот басня «Журавль и лисица» — ещё одно поучение о разном понимании сути. Лисе важен Париж и Ницца, прочее подобно болотной мути. Но бывал журавль в Париже, лягушек в полях окрестных едал, ему червей искать в земле — гораздо ближе, чем посетить великосветский карнавал. Того лиса не понимала, требуя рассказать о том, в чём ходит высший свет. Так ничего и не узнала, на то у журавля ответа нет.

Вот басня «Алкид» — так Геракла с рождения люди звали. Он наконец-то на Олимп проник, его там ждали. Всем удивляться пришлось, поскольку сын Юпитера стал почести Юноне воздавать. Разве другого занятия не нашлось, чем славить, смевшего кончины Алкида желать? Это мудрость христианства, о которой помнить следует всем, дабы не показывать присущего людям чванства, не создавая вековечных дилемм. Всё просто, разве иное суждение возможно? Геракл на Олимп попал против воли Юноны. Будь иначе, то непреложно, не одолел бы он путь, будь иные препоны.

Вот басня «Дуб» — величия показательный пример. Пока не рухнул, его мощи не осознавали. А как ветер повалить его смел, тогда, видя пред собою распластанным, наконец-то признали.

Вот басня «Соловей и павлин» — про прелесть дружбы с простым людом она. Пока соловья в лесу сторонились, от зависти явно, нашёл соловей в павлине друга сполна, и зажили они среди дворовой птицы очень славно.

Вот басня «Пастух и соловей» — про заполнение талантом пустоты. Пришлось соловью замолчать, ибо расквакались лягушки. Ему они мешали петь, не терпел он их простоты, не понимал способности судачить этой челяди и чьей-то служки. Что же, соловей, оттого и подняли лягушки гомон на весь лес, твой глас затих и теперь раздолье им. Радуются они, что соловья голос исчез, наслаждаются кваканьем они теперь только своим.

Вот басня «Меропс» — про птицу, якобы способную летать головой и хвостом вниз. Это сказ за мутную водицу, о человеке, что видит окружение себя близ. Пусть человек мечтает о полёте, хоть даже летит, коли взлетит — его легко обратно вернёте, ведь на иной мысли человек не стоит.

Вот басня «Дар волшебниц» — про людское желание гнаться за трудно достижимым. Знает всяк, насколько монархи способны строить планы. Всё им кажется возможным, но в действительности является мнимым. Незаметные мелочи причиняют болезные раны. Вот бы сталось так с людьми, чтобы хотели многого, о насущном помнить не забывая, ничего в том нет сложного. Да было бы так, судьба у человека сложилась иная.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Арзамас, где Жуковский звался Светланой, собрания чрезмерно часто проводил, остался в памяти нашей, самую малость славной, о чём Василий писал редко, по мере нахождения сил. В 1817 году он Арзамасские протоколы писал в стихах, как, допустим, двадцатого заседания, не оттого ли до сих пор о том обществе говорим, не устав, приложил руку Жуковский для лучшего понимания. Но так ли это? Скорее, так сложилось. Говорил Василий в академизма оттенках. Зато тайное литературное общество словно само учредилось: нуждалось бы то событие в наших оценках. Есть желание шутить, хоть про тот же геморрой. Эоловой Арфой июльское заседание пропущено. Отличился так-то страдалец-герой, слыть ему за то в веках Жуковским отпущено. Месяцем ранее не состоялось заседание — был душный июнь. Василий сказал про сумбур, которым все друг друга душили. Якобы, куда не плюнь, дарованиями самих себя они превосходили. Порою отдельно речь Жуковский говорил про Арзамас, нисколько не скрывая имени тайного своего, но поэта Василия стихать начинал глас, почти не писал он толком — ничего.

Потому, за 1817 год скажем, какие стихотворения можно читать: «Голос с того света», «К портрету великой княгини Александры Фёдоровны», «К месяцу», «Мечта», «Утренняя звезда», «К ней», «Кто слёз на хлеб свой не ронял…», «Кольцо души-девицы…», «Утешение в слезах», «Мина», «Жалоба пастуха».

1818 год начинался с «Листка», его полёт Василий описывать взялся, как бы не казалась дорога предстоящая легка, но делать нечего, раз с дерева родного оторвался. Другая история — «Первая утрата». Она, конечно, о любви ранней совсем. Каждому суждена за то чувство несоизмеримая плата, но никому не избежать подобных проблем. Другой разговор — «Тленность», навеянный путешествием в Базель мотив, сказывал Жуковский про неизбежность, себя же в том стихами убедив. Стих «Летний вечер» написан тем же годом, чистой воды пастораль, восхищался Василий небосклоном, солнцем, природой: всё как делали поэты встарь. «Обеты» — обращение к духам. «Горная дорога» — осознание величия гор. Надо доверяться слухам, ибо иначе заслужишь укор.

«К Варваре Павловне Ушаковой и гр. Прасковье Александровне Хилковой в Гатчине» по-соседски писал, на восток он ссылался, в дебрях плутал сказочных. Говорил о разном, о чём прежде знавал, о чём только узнал, про это в трёх стихотворениях сообщал красочных. Сложил «Государыне великой княгине Александре Фёдоровне на рождение великого князя Александра Николаевича» послание, может и преобычшнейшая ода, но принять нужно во внимание, то родился всё же будущий царь для русского народа. И тогда же прорезался снова клич «Боже, Царя храни!», «Молитвой русского народа» прозванный и теперь. Не надо искать защитника России, его давно нашли: Бог — есть защитник, верь в то или не верь.

«Смерть Иисуса» из Карла Вильгельма Рамлера кантата. Разошёлся Василий на триста строк. Как бы не говорил критик, для читателя, то вата. И ему же — читателю — для ложного домысла полезный урок. Писал ещё Жуковский «К М. Ф. Орлову», про Рейн — реку забвения, говорил, про Арзамас поведал, коли тот пришёлся к слову, и про него он думал редко, ибо позабыл.

Ещё написано за 1818 год следующее: «Новая любовь — новая жизнь», «Цветы», «В ту минуту…», «Деревенский сторож», «Ответ князю Вяземскому на его стихи», «Воспоминание», «Минувших дней очарованье…», «Екатерине Фёдоровне Вадковской», «А. А. Плещееву», «В альбом Е. Н. Карамзиной», «Утешение». Есть и басни Лессинга ещё, о них отдельный разговор.

Автор: Константин Трунин

» Read more

И вот уже год 1815 наступил, «Пред судилище Миноса» сочинён сказ, Жуковский сам за зверей определил, чей грех способен нагнать страх. В стихах к Вяземскому совсем развеселился, кукарекал петухом, тупоносым князя назвать умудрился, всё ему стало совсем нипочём. Генерал-майору Полуэктову того же он, конечно, позволить не мог, пожелал удачно отправляться в поход, всё-таки видел Василий к кому какой требуется слог, какой нужен к серьёзным людям подход. Писал стихи он в год тот в альбом княгини Голенищевой-Кутузовой, с почтением к вдове вождя русского народа обращаясь, не писал тогда лишь княгине Урусовой, хоть в том не утруждаясь. Зато имел желание сказать нарождённому существу — «Здравствуй, новый гость земной…», высказав подлинно мысль свою, поделившись за радостный выбор, сделанный во имя его будущего судьбой.

Тогда же старцу Эверсу писал, будучи довольным его нахождению рядом. И к Нелединскому-Мелецкому слова обращал, сопровождая их анакреонова разудальства пожаром. Элегию «Славянка» сложил, оду «Песнь русскому царю от его воинов» сочинил, песней «Где фиалка, мой цветок?» хотел показаться мил, но как же Василий всем этим, должно быть, утомил.

Из прочего отметим следующие стихи: «Ареопагу», «Прощание», «Вам, милая…», «Друзья, в сей день…», «Вас, добрая сестра…», «Мой ангел, Ваничка…», «Стихи, вырезанные на гробе А. Д. Полторацкой», «К Т. Е. Боку», «Фурману от Жуковского».

В 1816 году Василий написал «Воспоминание», мол, всё минуло и ушло, снова «К Т. Е. Боку» сочинил послание, вслед послав ещё одно. «На первое отречение от престола Бонапарте» излил душу английскому послу, как был велик сей человек, как сокрушал народы, ныне уподоблен всего лишь истукану, грубо говоря — ослу, лишённый достоинства, что имел он от природы. Вспомнил и про смерть Жуковский, увидел оную во сне, о том есть стих «Сон-утешитель…». Написал и про воина, чья слава на войне, но не поведал потомкам о его подвиге древний сказитель. Имя стихотворению — «Верность до гроба». В «Овсяном киселе» дети перед вкушением пищи молитву читают, благодаря за данное им пропитание Вседержителя — Бога, от кого подаяния они каждый день ожидают.

«Певец в Кремле» — призыв хранить царя, о Сионе Жуковский речь повёл, писал о том он не зря, верную мысль Василий нашёл. Заключал под пятьсот строк славословия стихотворением «Сон», якобы очнувшись от дрёмы в широком поле. И тут же слышать приходилось стон, ведь просыпаться можно не только на воле. «Счастие во сне» — видение благости, ниспосланное с небес, до пробуждения сиропа слаще было: как открыть глаза, коль точит очи против тебя в келье бес, иль в каземате тело от холода твоё застыло? Выразил мысль Жуковский и в стихотворении «Три путника», сообщив грустный мотив, когда есть в людях естество преступника, которое им не понять, чашу горя не испив. Можно кричать, призывать к себе любовь в супруги, пока не стоит смерти жизнь оборвать, и понять, что счастливы не владыки, а любившие почивших слуги.

Из прочего, опять же, так как слабо можно смысл уразуметь, отметим: «Ирине Дмитриевне Полтарацкой, при посылке стихотворений в первом издании», «Весеннее чувство», «Там небеса и воды ясны…», «Песня бедняка», «Явление богов», «Карлу Петерсену».

Способен стихами Жуковский полниться, пусть бы то он и продолжал, но как бы от чтения его стихов не утомиться, редко он подлинно прекрасным слогом подлинно блистал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Далее за тринадцатый год нужно сказать о Жуковского стихах хотя бы вкратце. Что-то с рифмой писал, про силлаботоническое изложение Василий помнил в прежней мере. «К Филону» стих, к «Светлане», «К А. А. Плещееву» снова. Протасовых из Орла в Муратово-село зазвать решил. Ничего доброго о каком-нибудь старце, сказочных сюжетов не искал, слагал ему одному угодной ради цели, раз уж хватало у Жуковского и на это сил. Неожиданно слова обронил о цепях, видя как к огоньку из эфира создание впорхнуло. О воле спросил, словно заключённым став. «Узник к мотыльку, влетевшему в его темницу» — этим сердце раздуло. Для чего заговорил?

Стихотворением «Государыне Императрице Марии Фёдоровне» — весь присущий данному выражению мыслей пафос приложил. «К Ив. Ив. Дмитриеву» о Карамзина да Василия Пушкина стихах. «Уединение» и ворох новых Плещееву посланий. «Рай» небесный под охрану поместил, земной — под Бога защиту. «Обет» — на чей-то благодарный взгляд ответ сложил. «Первое июня» — в радости готов быть, до гроба в цветах. «Нина к супругу в день его рождения» — из становящихся традиционными сказаний. «Путешествие жизни», «К А. А. Протасовой», «К Н. П. Свечину» — и это сказано должно быть к ответу.

«Песня матери над колыбелью сына» имеет странный сюжет. Мать колыбельную поёт, видя отца черты в сыне. Надеждами питается, думая воспитать дитя таким же, но другим человеком. В послании «Плещепуну» искать разумного смысла нет. «К А. П. Киреевской в день рождения Маши» такой же сути нет поныне. Следом «Молитва детей» оглашается, Творца деяние озаряет мир светом. «Русскому царю» послание Жуковский сложил, всё о том же, чтобы русский народ крепче пил. Коли крепче будет пить, тем царскую власть поможет укрепить.

Отставь от глаз печаль, смерти не избежать — послание «Тургеневу, в ответ на его письмо». Стих «Эпимесид» про спасённого богами человека, теперь он каждый год спасителям почёт воздаёт. Но славным тринадцатый год для Жуковского должен был по иной причине стать. «Молитва русского народа» — стихотворение принадлежит руке его. «Боже, Царя храни!» — скажут русские не раз в течение следующего века. Жуковского создателем гимна Российской Империи скоро почитать всякий начнёт.

О прочем теперь разве кратко нужно сообщить, забыв про заботу о ритмике. Вот оставшиеся за тринадцатый год стихи: «Надпись на картинке, изображающей три радости и подаренной Е. И. П.», «Авдотье Петровне Киреевской, «Сиротка», «Здравствуй», «К самому себе», «Стихи, читанные в Муратове на новый 1814 год».

Четырнадцатый год обилен, но и там говорить ни к чему. Написаны стихотворения: «Письмо к ***, «Тост», «Кто б ни был ты», «К доктору Фору», «К 16 января 1814 года», «Стихи из альбомов» — к Саше, к Маше, Воейкову, к арфе, к Саше Арбеневу, «29 января 1814 года», «К А. П. Киреевской», послание на триста строк «К Войекову», «Ответы на вопросы в игру, называемую Секретарь», «La Grande pensee», «К А. А. Протасовой», «К Тургеневу, в ответ на стихи, присланные им вместо письма», «Первое апреля 1814″, «Александре Андреевне Протасовой», «Похождения, или Поход первого апреля», «Поскриптум к посланию А. Ф. Воейкову», «К Марии Александровне Протасовой», «Мой друг утешительный!», «И. П. Черкасову», цикл долбинских стихотворений («Добрый совет в альбом В. А. Азбукину, «Библия», «Бесподобная записка к трём сестрицам в Москву», «Росписка Маши»), эпитафии («Моту», «Хромому», «Пьянице», «Грамотею», «Толстому эгоисту», Завоевателям»), «Желание и наслаждение», «Совесть» ,»Смерть», «В альбом баронессе Е. И. Черкасовой», «Послание к Плещееву», «Послания к кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину», «Записка к Свечину», «Записка к баронессе», «Записка к Полонским», «Бесполезная скромность», «Феникс и голубка», «К Кавелину», «К Букильону», «В альбом к Нине», «К князю Вяземскому», «К Вяземскому, ответ на его послание к друзьям», «Младенец» (в альбом графини О. П.), «Любовная карусель, или Пятилетние меланхолические стручья сердечного влюбления», «Императору Александру», «Ноябрь, зимы посол…», «Теон и Эсхин», «Древние и новые греки», «К неизвестной даме в ответ на лестную от неё похвалу», «Максим», «В альбом барону П. И. Черкасову», «Плач о Пиндаре» (быль).

Сказать подробно можно, только есть ли в том необходимость? Жуковский даже рифмовать ленился. Пример? Вот самый яркий — к «А. А. Воейковой» писал: Сашка, Сашка! Вот тебе бумажка. — В таком вот духе большинство, была бы у читателя терпимость. Иногда Василий унывал, лишь этим и бодрился. Выдавал тогда стих он жаркий, не в духе «бумажка — Сашка».

Есть стих «Мотылёк» — тонкий на обыденность намёк. Пока не трогаешь ты вещей красивых, не станет меньше их — тем и счастливых. Есть стих «Что такое закон», им Жуковский намекает, насколько обходится часто он. Есть натянутый канат — на закон аллегория. О том и гласит краткая история. Кому надо срочно, тот под ним пройдёт, а кто наглее — иной найдёт обход. Есть стих «Амур и Мудрость», вроде басенного сюжета, про богиню, что людям без нужды оказалась. Зачем мудрость, если из-за любви не одна человеческая жизнь поломалась? Мудрый урок Жуковский преподносил. Жаль, из-за обилия поэзии для личных нужд он внимание читателя вновь утомил.

Автор: Константин Трунин

» Read more

К Жуковского поэзии есть значимый укор, не даётся её толкового понимания, промелькнут стихи перед глазами, оставив читателя перед осознанием пустоты. В одиннадцатом году Василий сам на оправдательную речь стался скор, прилагая талант поэтического дарования, ведь не чужими — своими устами, в «Певце» объяснил сколь причины ясными быть должны. Умрёт всякий творец, могилу по себе оставив. А может годы минули? Может нужно исходить из былого? Оттого не затронет поэзия читательских теперь сердец, в представлениях никого уже не ославив. Правда иные из потомков минувшее с удовольствием в поэзию свою вернули, особенно ярко вспомнив к месту должного увянуть Полевого. Как в романсе «Жалоба», где и сказано про цвет увядший полевой. Что же, подходить к пониманию поэзии всегда нужно с отягощённой знаниями головой.

За романсом следовал романс. «Цветок» — об угасающей красоте должного вскоре сгинуть создания. «Желание» — рассказ на любителя. Зато «В альбом 8-летней Н. Д. Апухтиной» сказал Жуковский золотые слова. Даётся каждому ребёнка шанс, дитя всегда есть радости источник и взрослых почитания, и хватает на его непосредственность ценителя. К сожалению, через пять лет схлынет сия, прельщающая юнцов, волна. В тот же год к А. А. Протасовой Василий обратился, как бы белый свет ещё одной из их рода не лишился.

«Стонет витязь наш косматый» — витязь перстень захотел сыскать. «Ода» — про Муратово-село. Безымянная песня, чтобы друг не забывал. Петру Вяземскому послание под сотню строк, где строка в одно или два слова обозначалась. Уже от перечисления читатель может устать, не пожелав узнать про творчество Жуковского хоть что-нибудь ещё, если к тому он вообще тягу проявлял. Впрочем, для того изредка и высказывается в сих строках подобная шалость. Греческая баллада «Елена Ивановна Протасова, или Дружба, нетерпение и капуста» — сменяющая русскую французская речь. «Добрая мать» — двумя ангелочками мать Бог наградил. Ну и под «Стихами, присланными с комедиями, которые К*** хотели играть» можно подводить черту за одиннадцатый год. Кажется, набил Жуковский оскомину до хруста, не пытаясь вовсе поэзией увлечь, да тем себя он и не томил, ведь не думал, что это массовый читатель прочтёт.

Год двенадцатый — великий год. Оружие солдата русского тогда блистало. О чём ещё писать, как не про войну? Писал о том Василий смело. В двести строк в «Послании к Плещееву» до славного Тильзита, где мир царь Александр долгожданный обретёт. «Стихи на потрете» того же Плещеева — перо Жуковского украшало. «Элизиум» — песня о рае древних греков, как об этом было не вспомнить в годину сию. И в семь сотен строк «К Батюшкову» послание писал Василий излишне смело. «Нина к своему супругу» — в день его рождения стих. «Речь» Плещееву неизменно посвятил, практически для него властителю. О Македонском сложил «Пиршество Александра, или Сила гармонии». Снова «К Плещееву», где Плещеев Плещепун для него. Или вот к Вяземскому в строках: Петру, что князь московский, шлёт привет поэт Жуковский, — стался Василий лих. Песня «Мечты», к А. Н. Арбеневой два послания, а к Е. А. Протасовой обращение словно к лицу способному смерть наслать дарителю. Всё это следует читать при единственном условии! Не воспринимать всерьёз ничего.

Укорять нужно нас, кто берётся о былом судить. И укорять тех, кто стремится крупицы собирать. Зачем хранить для потомков, допустим, к А. И. Плещеевой обращение? Явно Жуковский писал не для чужих глаз. Лучше к стихотворению «Пловец» внимание проявить. По нему и значение поэзии Жуковского придавать. Унесло чёлн без вёсел в море провидение, к Богу о спасении осталось возвысить несчастному глас. В стихотворении «Друзья!» слово «прости» — слово святое. А после о войне выразил Жуковский мнение своё простое.

Осушай стаканы смело, русский! Пьяный в бой идёт смелее. Бей француза без закуски! Без закуски бьёшь сильнее. О том сложена «Песня в весёлый час». К тому же в «Певце во стане русских воинов» призыв. Война с Наполеоном с отступления для России началась, уже и Москвы от супостата не сохранив. Жуковский всё равно советует браться за вино, стаканы напитком наполнять, тогда бойцу едино всё, сможет Родину он дальше защищать. Петь Василий продолжал, в поражении не видя причины унывать, тем он пример потомкам подавал, что готовы радеющих за Русь за малый промах с нечистотами смешать.

Осталось назвать: «К N. N. при посылке портрета», «Вождю победителей. Писано после сражения под Красным», «К А. А. Плещееву» стихи. Придётся сказать: кто оценит старания поэта, не останется к его творчеству безучастным, тот достоин сказать людям и мысли свои.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Минул обильный шестой год — седьмой на краткость не обилен. Протасовой три четверостишия Жуковский написал да песню «Тоска по милом», где дивчина тоскует. Читатель уже не такого от Василия ждёт, не думает, что может оказаться пассивен. Между тем, в иных сферах поэт себя искал, его иная сторона творчества волнует. Порою надо затронуть пределы устоев, чтобы мягче почва для твёрдости мысли стала, избежать в отзывах современников грязи, создав подобие стиха «На прославителя русских героев, в сочинениях которого нет ни начала, ни конца, ни связи»: поистине должна окрепнуть рука. Хочется иногда писать, не чувствуя под собой земли, перо и дано человеку правду искать. Тому читатель тоже внемли.

Восьмой год богаче, чем прежний год: романс «К Нине», песня «Мальвина», аллегория «Монах». Люди у Жуковского вянут в цвете лет. Жизнь не становится слаще, муками страдает людской род, высыхает без любимого дивчина, парень в келье себя ощущает, когда любимой на свете уже нет. Василий изрёк: поэт ныне и хитрый лжец и ложный предсказатель в стихах, сочинённых для альбома некоего М. В. П. Вспомнил и про необходимость сложить «Гимн» во славу Творца. А что Василий Петру Вяземскому в письме сказать мог? Не ожидал того читатель. Прямо написано в поэтических строках, заменить не стесняясь слово на букву Ж. Пётр, прими с воодушевлением: к тебе не жопа Аполлона, но лик бессмертный обращён. С таким стихотворением, Василий явно был чем-то огорчён.

Всё чаще песни Жуковский писал, без названий оставляя. Одна из них про гордость розы, бывшую сорванной рукой дивчины. Есть стихи, вырезанные на гробе А. Ф. Соковниной. Вот басня «Расстройка семейного согласия» за тот же восьмой год. Муж на жену обозлился, щелчка супруге дал. Та сыну дала в ответ, не утомив для того себя поиском причины. И далее до кота очередь дошла, тот за щелчок чижа распорядился судьбой. Это сказано к тому, что в войнах сильных безвинный лишь и мрёт. Ещё одна безымянная песня Жуковским написана в восьмой год. Говорил, что живёт любимою своей, такой жизнью наслаждаясь. Ещё одно обращение «К Нине» в виде послания читателя ждёт, в за сотню строчек растворяясь.

Девятый год начало брал со стиха «На смерть Е. М. Соковниной», затем последовало «На смерть фельдмаршала графа Каменского» стихотворение. Затем «К Эрминии», ибо над грацией грациею рождена. Затем написал «К А*** при подарке Аполлона», в гости сходив. Соответственно, в «В альбом» назывался стих другой. Соответственно, «Плач Людмилы» последовало за девятый год творение. О полёте соловья к цветку ещё была безымянная песня сложена. И, найдя повод грустить, «К Филалету» в стихе себя же утомив. «Счастием» подражать древним грекам решился, «К Делию» направил речь с призывом продолжать игру — умереть успеем, к Фантазии в стихе «Моя богиня» обратился, песней «Путешественник» в странствия решил отправиться — думать смеем.

Год десятый без положительных нот. «На смерть семнадцатилетней Эрминии» им написаны строчки. «К Блудову» послание составил, желая пути счастливый исход. К солнечным часам в саду И. И. Дмитриева надпись в четыре строки и точки. «Песнью араба над могилою коня» Василий читателя озадачил, смерть описал, как бился араб показал, рефлексией всё переиначил, пока не устал, зато рассказал. Юшковой посвятил стихотворение «Свисток». И к дивчине напоследок со слов «По щучьему велению» обратиться смог.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мудрости чан — кто басни берётся сочинять. Так теперь и про Жуковского можно сказать. Что там прочие, кого терзала правды муза, кому жаркая казалась зимней стужа. Василий не иначе, он подобно прочим смотрел. Говорить о жизни он действительно смел. Желал видеть в зверях людей пороки, наполнял для того он рифмами строки. Становились животные и растения похожими на людей, своими пороками словно отличаясь от диких зверей. Так появилась на сцене «Мартышка, показывающая китайские тени». Вообразила она, способна творить чудеса, для того ведь не надо никакого ума. Кривлялась, чудила, многих своим поведением удивила. Забыла лишь о главном она — про фонарь. Не включила! Остался закрытым для мартышки знания ларь.

«Сокол и голубка» — мудрость для предпочитающих кротко страдания сносить, кто готов до божественности других возводить. Жил голубь, от почитания томился, что однажды здраво мыслить забылся. Он почитал сокола, воздавал ему уважение, не замечая ожидающее его унижение. Сокол — всего бога подобие и вершитель судьбы, может даже олицетворение за справедливость борьбы. И взялся как-то сокол голубя того бить, брюхо своё голубиным мясом думал набить. Что теперь голубю к жалости взывать? Коли почитал — должен и такой участи от выше себя поставленного потакать.

Басня «Мартышки и лев» мягче сталась. Не столь печальной участь мартышек казалась. Забыли звери, насколько цари природы сильны, хоть и кажутся равными: они всё-таки львы. Потому, как не будь мягок к подданным властелин, пока он молод и не дожил до седин, остры останутся зубы и когти правителя сего, невольно поранит всякого, кто не учтёт повадок его.

«Ссора плешивых» — с юмором поведанный сказ. Как думает читатель, из-за чего драка между лишённых волос началась? Увидели гребень они, не могли решить, кому достанется он. Впрочем, сугубо ради суеты человек бороться за право обладания навечно обречён. Басня «Кот и зеркало» вторит мнению сему, в оной кот с отражением воевал, мня победу себе одному. Одолеть врага не сумеет, ибо того не может в принципе быть. Останется коту о мышах вспомнить — обиду на них остудить.

В басне «Голубка и сорока» посмотрел Жуковский на житьё-бытьё: как живёт стенающее о горестях зверьё. Сорока жаловаться голубке посмела, мол, хорошо, сама в ссорах с мужем уцелела. Бьёт её сорок, тиранит детей. Разве птица он? Нет же, он — змей. А сама, ты, разве не змея? Могла ответить голубка. От твоих гулянок не меньше воет семья. Прежде, чем поклёп возводить, шла бы порядок в гнезде наводить.

В басне «Сурки и крот» о шалостях пошла речь. Как-то надо сумбур в должную форму облечь. Крот был как бы не при делах, только он и остался на бобах. Пока сурки слепых изображали, роль чужую на себя примеряли, попал в силки вроде бы не столь виновный крот. Хотя, разве когда был виновен тот, кто оказывается не там, где должен в момент определённый быть. Значит, чашу горя суждено ему всё же испить.

«Истина и басня» раскрывает суть мудрости под вуалью, как килограмм сена считают лёгким, сравнивая с килограмма сталью. Ходила истина по свету, всюду никто не радовался ей. Как завидят истину люди, сразу истово кричали: Бей! От правды не скроешься, как она не огорчай. Но разве будет плохо, если на правду накинуть вуаль? Вот правда под вуалью — басней и зовётся, ей всегда место в сердце людей найдётся. Получается, мудрости прост секрет — покрась неугодное в угодный для всех цвет.

Басня «Смерть» — повод порассуждать. Задумался Василий, кого в предводители сената подземного мира избрать. Невоздержание того удостоилась права. Воистину, трудна на сей порок управа. Вот ещё басня — «Цапля» там главный персонаж. Цапле есть не хотелось, но в поисках еды проводила цапля променаж. Это не по нраву, того не желает есть. То есть проявляла птица гордая присущую ей по положению спесь. Да вот живот скрутило, набить бы горло хотя бы чем-нибудь. Съест теперь она и лягушку. Вот такая у басни этой суть.

«Сон могольца» — про то, как выше положенного не суждено стать. И нет важности, насколько благоволит тебе власть. Будь хоть дервишем ты, ходи хоть приближённым к царю. Так или иначе, обречён прикипеть ты к котлу. Об этом и басни «Каплун и сокол» сюжет, кому-то вариться в котле, иного права нет. Просто судить не с руки человеку, потому обратимся к «Старого кота и молодого мышонка» сюжету. Вопила мышь коту — ей нужно подрасти, тогда разжиревшей котят и корми. Но зачем коту ждать, он стар: старики ждать отвыкли давно. Увы, юности того познать не скоро суждено.

Басней «Кот и мышь» Жуковский укорил древних составителей подобных былин. Казалось, будет рассказано один в один. Со времён «Стефанита и Ихнилата» читатель помнил о том, как важно дружить, поскольку тогда каждый будет за счёт друга силён. Василий скепсисом стался полним, оттого и дружба для него — вместо товарищей поиск вражин. Впрочем, есть сюжет обратной величины — басня «Орёл и жук» про сущность птиц и зайцев вражды. Оказалось, жук для зайца — есть кум. Могло ли такое придти орлу на ум? Разорил орёл жучью нору, в которой заяц забился. Вполне понятно, почему жук на орла обозлился. Стали с той поры яйца в орлином гнезде пропадать, причину того не мог орёл никак осознать.

Есть ещё не басня — скорее эклога «Амина и Эндимион». В духе Вергилия о любви пастухов в оной прочтём. Про искусства значение зато басня «Сокол и Филомела», где птица отведать соловья захотела. Говорил соловей, что прекрасно поёт. Только голодному важно ли? Он лучше брюхо скорее набьёт. А вот басня «Комар», про того, кто сладость в вине искал, немудрено — комар тот сгинул и пропал.

Напоследок басня «Похороны львицы». Собрались отправить в последний путь царицу звери все и птицы. Лишь олень почитания не воздал, он от когтей львицы жену и детей потерял. Рассвирепел тогда лев на дерзкого зверя, как не понимает он — какова значения эта потеря. Придумал тогда олень оправдание, якобы видел он царицы увядание, имел с нею разговор и велела львица льву передать, будто будет мужа она во всём великолепии загробного мира ждать. Как к этому читателю относиться? Другим творчеством Жуковского не забыть насладиться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В страданиях прожить, страданиями преисполняясь, иного не может быть, писал о том Жуковский, стараясь. Брался Василий напоминать, «К ***» — лицу неизвестному обращался. Получится ли счастье тогда разыскать, если с горем ни один человек так и не расстался? В таком же духе в четвёртом году «К поэзии» Жуковский писал. Радость возможной он видеть оказывался способен. Того Василий и не искал, тем путь поэта потому и удобен.

Стихотворение «Опустевшая деревня» в пятом году написано. Уже Жуковский говорил не пространно, а о том, что лично испытано. Печаль окружает, от будущего ждёшь огорчения, одни грусть разгоняют мгновения — ушедшие в прошлое, безвозвратно минувшие: они и есть дни человека самые лучшие. Коли так, к басенным сюжетам следовало обращаться, ведь не надо очень с мыслью собираться. Вот в четыре строки «Дружба» сообщается, что между рухнувшим дубом и опутавшим его плющом заключается. Василий кажется изменившимся, словно от горемычных мыслей забывшимся? Он сам это понимает, «Моя тайна» — так стихотворение об этом называет: забвением былое смело назвал, будущее с божьим промыслом связал.

Вторил себе, понимая случившуюся перемену. «Брутова смерть» выходила в поэзии Василия на сцену. Ведь бывают люди, достойные помещения на почитания стену. Им скажешь единое, пускай для них неутолимое, зато вполне объяснимое. Брут хорош там, где быть полагается хорошим ему. Оставим того Брута памятным в достойном имени его краю. Не станем искать славы чужой: если понадобится — найдём свою.

Или вот — стихотворение, в котором призвал Юпитер Мщение, выразил он ему своё суждение. Мол, не желает дозволять прощение. Раз совершено деяние, должно быть за оное наказание, так зачем применять старание, выискивая для преступления оправдание? Карать пожелал Юпитер безбожно, применять кару к оступившимся грозно. Разве это так уж невозможно? Воплотить довольно просто — не сложно. Вступило тогда Милосердие в свои права, угрозы Юпитера с той поры — гроза, пугают людей олимпийца слова, но смертельными они становятся лишь иногда.

В духе насмешливого наставления сообщил Жуковский ещё одно стихотворение. «Антипатия» — поэта впечатления на людское заблуждение. Сложились однажды мгновения, породив недоразумение. Выразила жена страдания, излив слёзы на мужа умирание. Того утомили её стенания, ибо не желал оценить жены старание. Никогда не терпел муж воды пролития, то для него как наказание. Потому он удостоил жену от себя изгнания, хватит и того, какое он сам испытывает страдание.

Год 1806 — всё взрослее Василий становился. Теперь стихи писать усерднее он старался. Месяца не проходило, чтобы силы для сложения строк не находил. Может муза просила творить. «Послание Элоизы к Абеляру» — творениями Руссо Жуковский вдохновился. «Отрывок перевода элегии» — очередной стих темой гроба начинался. «Песня» о том, как некогда любовью себя утомил. «Отрывок (подражение)» — в той же мере не дал счастья испить. «Сафина ода» — у ног любимой быть рад, но с ней простился. «Идиллия» — с девушкой Алиной Василий навсегда распрощался. «Прощание старика» — грусть о той, кого потерял, её всю жизнь любил. Элегия «Вечер» под сотню строк — милый сердцу друг навечно опочил. «К Эдвину» — пока ещё Жуковский поэзией за год не утомился. Отрывок из Делилева дифирамба «На бессмертие души» переводом вроде стался. Под двести строк «Песнь барда над гробом славян-победителей» на суд читателя Василий выносил. «Разговор» — Амура луку и стрелам в ритме жизни теперь на дано любовь для людей находить.

«Мой друг бесценный, будь спокойна!» — для чистых душой стихотворение. Кто верит в чистоту души, тот от Всевышнего ожидает награждение.

За шестой год написал Василий восемнадцать эпиграмм. Говорил об одном, тут же опровергал сказанное сам. «Сонет» о четырнадцати строках по просьбе Лилеты сочинил, тогда на подобные забавы кто только не потратил драгоценных сил. «Эпитафия лирическому поэту» — как некий Памфил жить во славе собирался, но во цвете лет скончался. «Старик к молодой и прекрасной девушке» — мадригал: без надежды ещё никто обожать не воспрещал. «Эльмина к портрету своей матери, писанному её дочерью, которых она в одно время лишилась» — оным стихом рука Жуковского, конечно, укрепилась. Василий показал путь для облегчения страданий, ведь портрет позволяет избежать о безвозвратно потерянном душевных терзаний. Вторит тому же «Руше к своей жене и детям из тюрьмы, посылая к ним свой портрет», когда путь на эшафот скрасит память прожитых лет.

«Младенец» — промелькнул за тот же год стих. Есть среди неуказанного два творения под «***» среди них. Стала пропадать тема гробов, словно Жуковский к другому становился готов. Есть в том зерно истины, ведь не сказано про наследие шестого года вполне. В тот год Василий басни писал, о них приятнее говорить вдвойне.

Автор: Константин Трунин

» Read more