Ясная поляна-2016: Иностранная литература

Литературная премия «Ясная поляна» (одна из маститых в нынешнее время) с 2015 года выбирает лучшее иностранное произведение. Давайте присоединимся к этому празднику, ознакомившись с книгами, отобранными для номинации на этот год. В ближайшее время на сайте trounin.ru появятся обзоры всех претендентов из списка номинантов. Со списком можно ознакомиться уже сейчас:

1. Даниэль Кельман «Измеряя мир»
2. Джулиан Барнс «Предчувствие конца»
3. Антония Байетт «Детская книга»
4. Мишель Файбер «Багровый лепесток и белый»
5. Герта Мюллер «Человек в этом мире – большой фазан»
6. Арундати Рой «Бог мелочей»
7. Аравинд Адига «Белый тигр»
8. Энрике Вила-Матас «Дублинеска»
9. Тициано Скарпа «Венеция – это рыба»
10. Патрик де Витт «Братья Sisters»
11. Мария Парр «Тоня Глиммердал»
12. *Горан Петрович «Снег, следы» (текст произведения найти не удалось)
13. Джуно Диас «Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау»
14. Филипп Майер «Сын»
15. Халед Хоссейни «Бегущий за ветром»
16. Джонатан Франзен «Поправки»
17. Хелен Девитт «Последний самурай»
18. Майкл Каннингем «Часы»
19. Сири Хустведт «Что я любил»
20. Халед Хоссейни «И эхо летит по горам»
21. Чимаманда Нгози Адичи «Половина жёлтого солнца»
22. Дэйв Эггерс «Сфера»
23. Орхан Памук «Мои странные мысли»
24. Джонатан Литтелл «Благоволительницы»
25. Филипп Клодель «Моё имя Бродек»
26. Мишель Уэльбек «Покорность»
27. Кристоф Оно-ди-Био «Бездна»
28. Паскаль Киньяр «Ладья Харона»
29. Патрик Модиано «Ночная трава»
30. Фредрик Шёберг «Ловушка Малеза, Или о счастье жить в плену необычной страсти, о мухах и причудах судьбы»
31. Джон Кутзее «Детство Иисуса»

Это тоже может вас заинтересовать:
Ясная поляна: Лауреаты
Ясная поляна-2016: XXI век
Ясная поляна-2016: Детство, Отрочество, Юность

Натаниель Готорн «Алая буква» (1850)

Когда человек утрачивает связь с пониманием своего назначения в этом мире и стремится обособиться, поступая порой дико, а чаще и просто дурно, он никогда не сможет понять, как могли жить люди до него. Покуда кто-то кичится своими вольными взглядами, требует послаблений и каких-то там дополнительных прав, он не осознаёт, насколько раскачивает моральные устои, подталкивая человечество к грядущим переменам, в результате которых само понимание человека может быть стёрто с лица планеты. Конечно, доходить до крайностей не следует, но и середины не существует, поэтому предкраховое состояние общества определить затруднительно. Жить во тьме так же глупо, как вести разгульный образ жизни. Обхождение малым должно порицаться аналогично желанию брать от жизни всё.

Не стоит думать, будто пуритане были настолько строги к себе и так сильно верили в Бога, как об этом можно думать. Они глубоко порочны и вся их внешняя жизнь сугубо напоказ. Пуритане не менее желчные, чем кто-либо ещё. Их естество падко на сладость и негу. Единственное, что их отличает — они имеют строгие порядки, за нарушение которых могут порицать или наказывать смертью. И коли отступнику суждено будет носить клеймо всю оставшуюся жизнь, то он от этого пострадает только морально, навсегда став причиной насмешек соседей.

Натаниель Готорн взялся донести до читателя нравы пуритан, населявших его родные места примерно в середине XVII века. Причиной его интереса стала найденная вышивка в виде буквы «А» с сопроводительным письмом в одной из невостребованных посылок на таможне. Фантазия взыграла в писателе: Натаниель по своему представил события далёких дней. Прорисовывая сцену за сценой, он создал произведение о некогда происходивших событиях, дополнив сюжет тайной, чтобы в конце всё стало на свои места.

Читатель может кривить нос, ужасаясь авторскому слогу, или недоумевать от нравов пуритан, либо пытатся примириться с особенностями романтизма. Готорн не обязывался излагать предельно правдиво. Придуманная им история наполнена теми страстями, которые могли отчасти заинтересовать его современников. И ежели тема фривольной жизни кого-то и ужасала, то не деятельных американцев, успевших завоевать независимость и стоявших перед гражданской войной. Готорн писал для будущих поколений, поскольку понимание морали ломалось на глазах у Натаниеля, а значит в дальнейшем развитии человеческое общество может дойти до крайней степени отторжения навязываемых устоев. Стоит с ним согласиться, если поверхностно оглянуться и заметить то нравственное разложение, что творится вокруг.

Действующие лица «Алой буквы» чрезмерно сосредоточены на соблюдении норм. Появись среди них отступник, как его накроет волной людского негодования. Главная героиня оказалась падкой на страсти, её интересное положение в отсутствии мужа заставило людей сделать соответствующие выводы. Отнюдь, никто не стал ссылаться на Святого Духа. Коли живот растёт, значит нагуляла на стороне, следовательно достойна осуждения, а то и смерти. Причём добрая часть доброхотов будет стеной стоять за смерть. Мгновение порока вернуть назад невозможно, а значит главной героине «Алой буквы» придётся жить с клеймом позора всю оставшуюся жизнь. Именно с этого момента Готорн начинает повествование, заложив в основу сюжета, кроме порочной связи, нечто вроде любовного треугольника, участники которого сохраняют невозмутимость, плетя интриги и строя предположения, касательно дальнейшего развития событий.

Грубо говоря, «Алая буква» — это иная интерпретация библейского сюжета, послужившего причиной изгнания людей из рая. Она согрешила с искусителем, а змеем оказался муж, невольно подтолкнувший жену к измене. В Библии такого нет и никто не подтвердит, что всё обстояло именно так. Мы полагаемся на письменные свидетельства и отчего-то им полностью верим, хотя нет гарантий, что писавший текст человек следовал правде. Мир наполнен заблуждениями, поэтому любое суждение — это временное явление, имеющее свойство изменяться в угоду новых обстоятельств. Разве Готорн следовал истине, используя якобы достоверные имена для персонажей и задействовав реальных исторических лиц? Всё вымысел, но написанное навсегда останется истиной.

Пуритане карали себя за грехи сами. Ныне грехи одобряются: позор во благо. Впрочем, и при пуританах позор был во благо. Просто надо уметь пользоваться моментом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Юкио Мисима «Жажда любви» (1950)

Когда заедает рутина, а мысли рвутся на простор, тогда рождаются фантастические вариации возможных событий, мгновенно покидающие голову обывателя. В случае писателя дело обстоит иначе. Например, Юкио Мисима — золотарь от японской литературы и мастер эпатажа, не мог спокойно смотреть на жизнь, желая слыть источником шокирующих поступков. Он многое делал, чтобы о нём говорили. Так и получалось. Судить о делах Мисимы не стоит, если читатель считает себя здравомыслящим человеком. Разноплановая ерундистика, встречающаяся на страницах произведений Мисимы, скорее относится к альтернативному восприятию реальности. Это чистый трэш и только трэш.

За милым обликом действующих лиц обязательно скрываются извращённые натуры. Изначально они воспринимаются обыкновенными людьми, чьи заботы касаются дум о близких и работе, а то и банально о носках, за которыми можно поехать в пригород на электричке, накрутив в себе за время дороги сотню дополнительных ерундовин. Ведь жизнь — она как носок в горизонтальную полоску, положенный полосками по вертикали: преодолевая препятствие, получаешь мгновение для передышки и опять штурмом берёшь новую высоту. Именно подобным образом складывается путь. Конечно, от дырки в носке никто не застрахован, а значит изредка придётся падать, выбираться, штопать и жить с этим шрамом дальше. Обязательно в жизни случается изгиб, когда тебя давят и твоя самооценка уже не возвращается на прежние позиции. Хорошо, если путь по носку начинался не от мыска, тогда совершив ещё один поворот, достигаешь согласия с собой. Если же движение исходило как раз от мыска, то следом за пяточным изгибом человека ожидает пропасть.

У Юкио Мисимы носки сплошь в дырах, они поштопаны-перештопаны, на них разноцветные заплатки. Они могут быть в довольно грубых швах. Такие носки неудобно носить — они натирают, поэтому нет спасения от мозолей. Мисиму это радует, с такими носками он может умело построить сюжет нужного ему накала. А когда ему надоест с ними возиться — он возьмёт топор и нашинкует носки, предварительно натянув их на головы действующих лиц: летят уши, лопаются глаза, срезаются губы, откусывается от ужасающей боли язык, слазит кожа с лица и вытекает из трещин мозг, покуда череп не разлетается на куски. Противно? Думали, книга о любви? Отнюдь, любит автор лишь свою манеру изложения — согласно ей в повествовании неадекватность действующих лиц достигает состояния в квадрате, а потом плавно переходит в бесконечность. Ибо применение топора — это намёк писателя на необходимость искать моральные страдания в поступках действующих лиц. Но разве можно говорить о морали у психически нездоровых людей, воспринимающих мир совершенно иным образом?

Мисима постоянно встряхивает читателя, стоит тому приступить к штурму вертикальной полоски на носке, только полосок очень мало и расположены они далеко друг от друга. Наполнить промежуток у Юкио не получается — текст будто отсутствует на страницах, вместо него череда символов, отчего-то образующих правильные слова без смыслового наполнения. Получается, ничего не происходит до той поры, когда Мисиме потребуется заставить действующих лиц совершить шокирующее действие. Таковых хоть и мало, однако их вполне хватает, дабы о «Жажде любви» у читателя сложилось определённое впечатление. И если кто-то способен трэш воспринимать нормой, то стоит задуматься о понимании должного быть и имеющегося на самом деле. Несоответствия зримы, значит надо действовать. Допустим, Мисима всё-таки решился. Решатся ли его последователи?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Отрицательная субстанция | 3:40

Девушка больше активности проявлять не стала, снова впав в некое состояние схожее с оцепенением. Инфекционист ещё раз попрощался и вышел из салона автомобиля. Мы едем в токсикологию, там обязаны принять нашего пациента, дома её всё равно не ждут. Я остался сидеть там же, где сидел до этого, стараясь не терять связь с реальностью, продолжая бороться со сном.

Довольно скоро меня разбудил водитель, сделав рацию громче. Весьма примечательное происшествие стряслось на этой смене – одному из докторов нашей подстанции стало плохо прямо в машине во время осмотра пациента. Его заикающийся водитель срочно попросил прислать к нему специализированную бригаду, поскольку доктор, похоже, теряет сознание. Надо будет позже узнать на подстанции все обстоятельства данного дела. Ведь именно этот доктор во время моего ужина рассказывал те самые любопытные случаи из сегодняшней практики, и он же был улыбчив до ушей, и ему же было свойственно постоянное хорошее настроение. Что с ним могло случиться? Остаётся только гадать.

Больше эфир рации никто не тревожил, будто город заснул. На помощь могла выехать бригада, которая работает на другой волне, поэтому мы с водителем остались без новых подробностей. Я снова погрузился в сон, потом моментально проснулся, бросив взгляд на девушку, чьё аморфное пребывание в автомобиле было практически незаметным.

Печка работает из рук вон плохо. Носом я уткнулся в застёгнутый воротник куртки, согревая его своим дыханием. Руки прижал к подмышкам, втянув кисти в рукава. Пальцами на ногах изредка шевелил, стараясь уловить хоть какую-то их чувствительность. Ничего приятного в этом нет, тут самому бы здоровым быть, что же говорить о других людях, которым часто бывает плохо.
» Read more

Анджей Эйлурус «Чумной доктор» (2016)

Невежественная мрачная Европа времён Тёмных веков претерпевала разные напасти, одной из которых была чума, словно проклятие грызшее немытое и погрязшее в нечистотах население. В такой атмосфере может разыграться сюжет любой сложности, в том числе и с участием различной фэнтезийной нечисти вроде вампиров и гоблинов. Как знать, вдруг разносчиками чумы были промежуточные состояния кровососущих сущностей и клыкастые последователи зова Военного Искусства, никогда не знавшие дизентерии? Это останется предположением, ведь Анджей Эйлурус, написав «Чумного доктора», дал жизнь ещё одному искателю приключений, умеющему не только крыс истреблять и руки мыть, но также поражать читателя умением спасаться из безвыходных положений. Чума — лишь фон.

Читатель понимает, писавший «Чумного доктора» автор воспринимает прошлое через осознание себя настоящего. Предлагаемый им герой знает о чуме абсолютно всё, включая необходимые мероприятия, требующиеся для искоренения данного заболевания. Может показаться странным, но главный герой действительно пропагандирует необходимость мыть руки, о чём европейцы начнут задумываться лишь в начале XX века, то есть практически спустя тысячу лет. Понятно, не стоит столь категорично смотреть на сюжет, разворачивающийся в рамках придуманного писателем мира. Однако, складывается впечатление, будто перед читателем человек из нашего времени, неведомым образом отброшенный назад.

Содержание авторской авантюры становится понятным не сразу. Пришедший в заражённый город, незнакомец быстро завоёвывает авторитет, убеждая местных жителей выполнять определённые мероприятия. Эйлурус погружается в подробное описание процесса, попутно вмешивая в повествование интриги, направленные против главного героя. И читатель уже полностью уверен, что ничего более происходить не будет, поскольку соотносит своё понимание книги с её названием. Ведь чем может заниматься чумной доктор, кроме заботы о больных? Впрочем, гуманность главного героя аналогично не вписывается в рамки понимания Европы времён Тёмных веков — тогда никто не думал о сохранении чужой жизни.

Такова завязка. Дальнейшее повествование — типичное фэнтезийное шатание по разным местам с какой-то определённой целью, имеющей значение только для действующих лиц. К чести Эйлуруса стоит сказать, что строить сюжет у него действительно получается. Когда главный герой ввязывается в очередную неприятность, её преодоление вызывает улыбку — настолько нестандартное решение предлагает Анджей читателю. Хотя, слишком часто автор потворствует главному герою, позволяя ему многое, тогда как по жёстким правилах таких миров, дерзким сперва отсекают язык, а уже потом им дают право высказаться.

Впрочем, особой жестокости в сюжете нет. Хоть мир и мрачный, добавить милых созданий стоило бы. Все встречаемые на пути главного героя персонажи, разумеется, от чего-то страдают и, разумеется, чумной доктор не пройдёт мимо их горя, попутно найдя, разумеется, выгоду для себя, и, неожиданно, найдя выгоду для проказничающих элементов, осерчавших от несправедливости касательно их, что вполне в духе понимания происходящего на уровне круговорота добра в природе. Кажется, крысы тоже не со зла людей заражали — отчего-то главный герой не сумел с ними обсудить их немытые лапки, предпочтя решить проблему радикально. К разумным же персонажам он всегда подходит с понимаем, предварительно разобравшись с причинами такого отвратительного для цивилизованных созданий поведения.

Обычно подобные произведения пишутся циклами, поэтому от Анджея Эйлуруса стоит ждать продолжение приключений чумного доктора. Будет ли он и дальше действовать под маской умелого гигиениста или озаботиться накоплением богатств на спокойную старость в собственном замке — это значения не имеет. Главный герой только в начале своих приключений, неизвестно на какие высоты его вынесет писательская фантазия. А ведь может вынести…

Автор: Константин Трунин

» Read more

Овидий «Элегии и малые поэмы» (I век до н.э — I век н.э.)

Поэзия Овидия сложна для чтения в силу непривычного современному человеку изложения. Безусловно, можно подобрать ритм, чтобы чередующиеся гекзаметры и пентаметры сложились в приятное уху сочетание, но для этого надо иметь огромное желание, усидчивость и ясную голову, поскольку в ином случае начинают слипаться глаза. Возможно, проблема кроется в переводе. Однако, примерное знакомство с творчеством Овидия в оригинале говорит за то, что это не так. И всё-таки! Смысловое наполнение читатель усваивает легко. Овидий не юлит и его единственный приём, украшающий строки, заключается в упоминании греческой и римской мифологии, а также в обращении непосредственно к императору и прочим власть имущим людям. Овидий говорит о простом, настолько ясном, будто и не требовалось об этом писать. Но если душа требует творить — человека может остановить только отсутствие пишущего инструментария и писчего материала.

Овидий прожил такую жизнь, о которой можно рассказывать другим. Именно об этом он писал, наполняя строчки думами о прошлом, настоящем и будущем. В своих размышлениях Овидий прямо и без лишней поэтики доводит до сведения читателя личное понимание происходящих вокруг событий. Особое место среди его поэзии занимают Любовные и Скорбные элегии, раскрывающие перед читателем его душу. Овидий ведёт монолог на разные темы, преимущественно опираясь на мифологические мотивы. По смысловому содержанию читатель должен отнести слова Овидия к афоризмам, настолько они иной раз красиво смотрятся и могут быть применены для разных нужд.

Далеко не так важно, о чём именно пишет Овидий. Миропонимание жителя Древнего Рима не уж сильно отличалось от взглядов на жизнь европейца XXI века. Может быть Овидий специально не переходил на крайности, говоря о свойственных людям чертах, вроде отношения супругов друг к другу или отчего у женщины может болеть голова при нежелании вступать в близость с мужчиной. Спустя две тысячи лет общество придерживается тех же моральных ценностей и испытывает аналогичный дискомфорт, когда дело касается соотношения Я с мнение окружающих.

Когда Овидий чем-то не угодил Августу, его сослали на край римских владений, где поэт написал значительную часть дошедших до нас произведений. Радужных и нравоучительных тем читатель больше не найдёт. Отныне Овидий лишь сетует на судьбу, старается переосмыслить себя и выпрашивает прощение, дабы суметь вернуться обратно. Так уж было суждено, чтобы Овидий умер в ссылке. Читатель может в подробностях узнать, как поэт плыл на корабле к тем местам, что с ним случилось, какие чувства боролись в изгнанном из общества человеке. Об этом повествуют Скорбные элегии. Овидию было о чём задуматься.

Любопытному читателю может быть интересно прочитать переписку мифологических героев в «Героидах» или ознакомиться с календарём событий от Овидия — «Фасты», либо прочитать послания поэта славным римлянам, написанные в порывах откровения — «Письма с Понта». И всё-таки Овидий лучше всего писал о любви, а также о том, как с любовью бороться. Его, будем говорить без стеснения, трактаты «Наука любви» и «Лекарство от любви» наглядно показывают человеку незамысловатое и болезненное чувство привязанности к объекту желания, такое понятное, но вместе с тем и невероятно трудное для осознания.

Как бы прозаики не пытались передать дух своего или чужого времени — они никогда не смогут сравниться с поэтами, чьё пылающее сердце сплетает в строчки чувства и мысли от глубоко запавших в душу впечатлений. В случае Овидия дать подобную характеристику затруднительно. Вроде он поэт, но поэзия не чувствуется. А может нужно иметь склонность к пониманию прошлого, не опираясь на день сегодняшний, да знакомиться с поэзией Овидия под аккомпанемент флейты.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Колин Маккалоу «Прикосновение» (2003)

Читатель может не знать, но когда-то в Австралии случилась самая настоящая золотая лихорадка. На континент со всего света хлынули орды лихих предприимчивых людей. Среди них оказался и один из главных героев «Прикосновения» Колин Маккалоу, на примере чьей жизнь писательница смогла восстановить хорошо забытые истины и ещё раз, в своей излюбленной манере, снабдить текст энциклопедическими выкладками. Простого сюжета ждать не приходится: снова сталкиваются интересы действующих лиц — их сжирает череда несчастий; мораль подводится под понимание необходимости терпеть сиюминутное, ибо страсти в обществе вспыхивают постоянно, не меняясь из поколения в поколение, покуда всякий мнит свои проблемы важнее горестей других.

Начинается путешествие читателя и действующих лиц в Шотландии, откуда отбывает богобоязненная девушка, отданная в жёны австралийцу, выписавшему себе невесту, которую он никогда не видел. Сюжет кажется дерзким, однако желание молодого человека быстро становится понятным — в Австралии нет смиренных женщин, готовых терпеть вольности мужа и жить взаперти, ради выполнения цели рожать и рожать. Прожив пять недель в каюте, будущая жена оказывается в Сиднее. Только Австралия встретила нового жителя не свежим морским воздухом и головокружительными видами, а вонью сливаемых в залив продуктов жизнедеятельности города. Впрочем, удаление от Сиднея не приносит облегчения — запах преследует девушку всюду. Не спасает положение лифт (новомодное изобретение), ни рассказы будущего мужа о новшествах в рудном деле. Можно сказать, читатель должен понимать, что далее текст произведения будет насыщен подробностями, раскрывающими перед ним реалии тех дней.

Сюжет «Прикосновения» развивается постепенно, знакомя читателя с главными героями. Маккалоу умело строит повествование, придерживая факты из жизни действующих лиц, стараясь постоянно удивлять читателя. С первого взгляда простая для Австралии ситуация обрастает подробностями, следуя которым читатель понимает истинную причину оказавшихся в центре внимания героев. Если с девушкой всё понятно изначально, то выписавший её австралиец — кладезь секретов, о части которых он сам ничего не знает. Завязывается любовный треугольник, рождаются дети… И вот с этого момента «Прикосновение» теряет притягательный шарм.

Маккалоу любит рассказывать читателю об особенностях полового развития девочек, сообщая в подробностях мало-мальски важные и совсем уж неважные детали. Кроме того, когда тайн не осталось, а сюжет надо двигать вперёд — Колин исходит из банальной писательской привычки строить повествование на росте напряжения. Читатель это понимает уже после того, как главная героиня в момент первой беременности сталкивается с угрожающей её жизни ситуацией. После случается ряд новых событий, провоцирующих читателя сперва на сочувствие, а позже и на отрешённость, поскольку горестные события случаются с таким упорством и накалом, что редко бывает на самом деле.

Нанизывание проблем создаёт для автора ряд неудобств в виду необходимости с ними разбираться. Маккалоу поступает прямолинейно: обозначив суть напасти, она не развивает события дальше, пока во всех красках не опишет поиски источника неприятностей, способы его искоренения и печальные для кого-то из действующих лиц последствия. Сцена за сценой продвигается повествование, покуда читатель не начинает понимать, что пока не будет поставлена точка в предыдущей — он никогда не узнает о содержании следующих страниц. И в таком духе до конца произведения, когда часть действующих лиц состарится и умрёт, а другая продолжит борьбу с жадным до людского несчастья писателем.

Хм, да, читатель обязан знать про повадки юных австралийцев — в уборной они специально ходят мимо, а девочкам показывают гениталии. Будем надеяться, теперь страну населяют не потомки преступников и золотоискателей, а поистине цивилизованные люди, с которыми можно вести дружеский диалог.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Элис Манро «Беглянка» (2004)

Российскому читателю предлагается сборник из двенадцати коротких историй Элис Манро, озаглавленных «Беглянкой». Оригинальная книга состояла из восьми рассказов, но такое число видимо не смотрелось, поэтому откуда-то взялось ещё четыре. Их объединяет тематика отношений между женщинами и мужчинами, причём упор делается именно на миропонимание слабой половины человечества. Читатель может возмутиться, сказав, что надо перестать наделять женщин не соответствующими истине эпитетами. И ведь читатель прав, но до той поры, покуда не ознакомиться с содержанием сборника.

Семейное счастье кажется недостижимым. И причина этого очевидна — желающие счастья не осознают его значения. Под счастьем понимают некое состояние удовлетворения, которого можно достигнуть, но принять никогда не получится, поскольку счастливый человек всё равно будет чем-то недоволен. Вот так и главные героини историй Манро идут по пути к светлому будущему, обходя стороной прямые и ровные дороги, предпочитая им бег по извилистой тропе через кусты шиповника. Результат подобных метаний очевиден — порванная одежда, изорванная душа и долго незаживающие кровавые раны.

Действующим лицам не хватает решительности. Они изведут себя и всех окружающих, включая самых близких людей. Им нужно было один раз проснуться с твёрдым намерением осуществить задуманное, вместо чего они мечутся из угла в угол, задумав поступить определённым образом, чтобы спустя время так и остаться в прежнем состоянии. Также действующие лица пугливы — они держат дистанцию от всего подряд, не позволяя к себе приближаться. Они подобны губке, что впитывает в себя эмоции собеседников, не желая делиться своими. И когда наступает пора дать ответ, тогда прежних собеседников рядом уже нет, а изливать эмоции обратно приходится другим людям.

Рассказывая эпизод из чьей-то жизнь, Манро имеет талант забывать начало. Читатель знакомился с яркой проблемой, присущей обществу, и вот он уже ни с чем не знакомится, наблюдая за повествованием, будто автор далее решил посудачить о делах житейских, о чём обычно никто не может вспомнить к вечеру, включая рассказчика. Хотелось увидеть наглядный пример разрешения конфликта супругов от пресыщения друг другом, осознать истинную вину при отказе удовлетворить желание общения со сторонним человеком, да разрешить ряд религиозных проблем и разобраться с положением приёмных детей… Хотелось бы! Вместо всего этого Манро каждый раз переключается на что-то другое.

Безусловно, в жизни происходят разные происшествия. Каждый считает свой случай уникальным и достойным всеобщего внимания. Наверное также считает и Элис Манро, давая читателю право внимать какой-либо истории, будто имеющей настолько важное значение, чтобы рассказать её всему миру. Заметки такого рода обязательно будут пользоваться спросом, когда некто всерьёз заинтересуется бытом людей в Канаде. Конечно, хорошо, если будет иметься хотя бы подобный источник. В случае Манро её произведения не останутся без внимания. По крайне мере — не останутся без внимания в ближайшие десять-двадцать лет, а после всё может произойти, в том числе и забвение. Лишь звание нобелевского лауреата будет служить стимулом для знакомства с творчеством Манро.

Разбираясь с наполнением сборника, его содержание можно передать в занимательном виде:
Беглянка. Скоро: Уловки — Мухи на подоконнике; Прегрешения — Девушка в блузке-гардемарин; Страсть — Квадрат, круг, звезда; Случай — Дырка в голове; Молчание — Не мучайте Данте.

Одна из множества работ Элис Манро. Не лучшая и, наверное, не худшая. Знакомиться с творчеством автора следует — где ещё удастся прочитать о незамысловатом существовании человека без определённых целей в жизни, да с хрупким и до невозможности эластичным внутренним миром, грозящим лопнуть и не лопающимся.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вера Желиховская «Из тьмы к свету» (1889)

Человек — это сплетение запретов, навязанных ему обществом. И если общество требует от чего-то отречься, то человек уйдёт в себя. Допустим, христианское религиозное течение под названием Молокане не даёт детям познавать основы веры, покуда они для этого не созреют. Также молокане порицают учение и что-либо иное, не связанное с чтением молитвенных книг и распеванием псалмов из них. Согласно произведению Веры Желиховской «Из тьмы к свету», молокане — тёмный и невежественный народ, обречённый сгинуть в глухих местах, если не найдутся среди них отважные люди, в чьих силах будет порвать с общиной. Пока же молокан вместе с субботниками сослали на Кавказ, где они и продолжили существовать.

Стремление молокан к уединению можно понять. Не всем приятно дышать миазмами городов, когда сельский воздух манит свежестью и в голове наступает прояснение. Впрочем, ясность — понятие субъективное. Будучи неграмотными, молокане обрекают себя на низкоквалифицированный труд, и вольно дышать у них всё равно не получится. Ученье свет — гласит поговорка. Вот и Желиховская на примере одарённого мальчика будет искать возможности для его выхода из среды молокан и из окружающей их тьмы.

Не так просто оторвать человека от родных людей. Если не он за них держится, то они его точно никогда по доброй воле не отдадут. Разве можно отпустить ещё одну пару рабочих рук, когда может обозначиться простой? Хоть и не получается солидный навар, а вследствие невежества никто не может позволить, чтобы кто-то из ранее унижаемых стал выше угнетателей: просто из людской злобы, да преобладания заложенных в человека садистских наклонностей; нельзя отказаться от вбитых в тебя с детства убеждений.

Главному герою произведения Желиховской в этом плане легче. Он ещё не проникся культами предков, поэтому терпимо относится ко всем религиям, покуда верования молокан ему сызмальства не нравятся. Ему бы вырваться и пойти в учение, дабы стать человеком и обрести личное счастье, только кто ему позволит. Суровый дед держит, словно пришив к себе нитками, а остальная родня банально не способна заглянуть дальше своего носа. Сторонние люди будут травить ему душу, рассказывая о православной вере, о далёких красивых монастырях и всячески склонять на свою сторону — все будут сталкиваться со стеной непонимания, ведь главный герой это мог слышать, но серьёзно поверить не мог. Мир манит, но мальчику суждено сидеть в сыром подвале и сшивать вонючие ремни, едва ли не сходя с ума.

Не раз и не два будет мальчик-молокан пытаться порвать с роднёй, лишь бы вырваться из почти поглотившей его бездны. Надо полагать, у него всё должно быть хорошо. Читатель верит в это до самых последних страниц. Кажется, стихийные бедствия, уносящие сотни и тысячи человеческих жизней являются наказанием или проявлением высшей справедливости, однако религиозный человек во всём увидит благие знамения, следуя которым старый уклад поменяется на новый. В случае главного героя произведения, в его жизни обязано произойти нечто катастрофическое, иначе его глазам не суждено увидеть истинный свет, либо он сможет увидеть его только тогда, когда отвыкшие глаза обязательно ослепнут.

Любое суждение всегда будет наполнено домыслами. Есть своя правда и на стороне молокан, о чём Вера Желиховская читателю решила ничего не сообщать. Их описание говорит читателю о людях, обрекших себя на веру ради веры, без внимания к другим аспектам человеческих нужд. На самом деле так проще существовать, когда существуют строгие рамки, выходить за которые нельзя. Впрочем, у всего должны быть свои ограничения, в том числе и на ограничения. Если исключить из жизни многовариантность, то это уже не жизнь человека, а следование плохо прописанному алгоритму. Надо понимать, доступное пространство когда-нибудь заполнится, тогда игра в веру закончится.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Интерпресскон–2016: Малая форма

Где брать силы читателю, знакомому с рассказами Роберта Шекли и Рэя Брэдбери, когда он пожелает ознакомиться с работами современных русскоязычных фантастов, понимая, что свет в конце тоннеля отсутствует и ему хочется в бессильной злобе сжечь зазря приобретённые образцы? Серьёзно, может не тот год был выбран для благих начинаний или у читателя предвзятое отношение, коли он желает видеть в литературе достойную человечества беллетристику, а получает нечто невнятно написанное, да к тому же и без очевидной цели. Пусть придёт Степашка и всё произойдёт тем же порядком, что и в номинированном на премию рассказе Леонида Каганова — в лютой злобе падут сотрясатели основ, обеспокоив лишь своё племя.

Номинанты «Малой формы» аналогично номинантам «Средней формы» страдают от читательского дефицита. Привлечь к себе внимание смогли сборники рассказов, вроде «Русская фантастика 2015», «Бомбы и бумеранги», «Шпаги и шестерёнки», «13 маньяков», «Спасти человека», «Тёмная сторона сети», а также журналы «Esquire», «Химия и жизнь».

Творчество Владимира Аренева представлено двумя рассказами «Валет червей, повелитель мух» и «Клювы и щупальца». Суть происходящего в этих произведениях отчасти следует логике, если смотреть издалека. Не каждый критик способен выудить цельного демона из шляпы, а также заразиться азартом позитива, анализируя написанный Ареневым текст. Может и нет смысла в этих словах, но так и смысл в русскоязычной фантастике, написанной в 2015 году, редко удаётся уловить. Аренев наравне с собратьями по перу словоизбыточен, он пишет для чего-то, его номинируют на премию… и вроде это является определяющим в понимании правильно выбранного пути. Однако! Пусть бы грянул гром, дающий пищу для размышлений. Гром не грянул, автор старательно разжёвывал читателю свою историю до пресного состояния, освободив повествование от соли и перца.

Рассказ «Бог пустыни» Александра и Людмилы Белаш был написан для сборника с узкой тематикой. Ничего в этом особенного нет — писателям требуется в целях монетизации литературного дара браться за халтуру. Это им не в радость — обстоятельства требуют держаться на плаву. Славные русские могут везде о себе заявить, даже в пустыне Калахари. Наглядных примеров тому много, чего только стоят известные русские первопроходцы и просто проходцы от нечего делать, что совершают безумные поступки и о них говорит весь мир. Как раз о чём-то подобном и рассказали супруги Белаш. Их манила Британская Империя и Южная Африка, они наполнили текст диалогами и подвели читателя к финалу, сообщив о том, что будто и не являлось определяющим событием в повествовании. Гром-то грянул, да соль с перцем подали уже тогда, когда официанта попросили принести счёт.

Написавшая «Автохтонов» Мария Галина отметилась также рассказом «Сажальный камень». Главное, о чём читатель будет помнить на недолгом протяжении ознакомления с рассказом, так это о месячных главной героини повествования. Остальное перед этим меркнет. В целом, стиль Галиной остаётся на том же уровне, что и в «Автохтонах». Данная история с успехом могла бы даже стать их частью. Почему бы и нет. Посадить действующих лиц на поезд, закрыть их в туалете, да заставить думать о чём угодно, лишь бы это было связано с месячными. Может и есть в сюжете маньяки, а может и детективная составляющая, либо нечто громкое, почти громоподобное, окрыляющее и озаряющее чудесным авторским стилем, в котором безусловно много соли и перца, только вязнет всё на зубах, да хочется запить водой. А воды-то как раз и нет: чистая выдержка.

Неожиданно разбавляет список номинантов Леонид Каганов и его «Степашка». Гром гремит и сверкают молнии — страсти грозят вылиться в кровавую баню. Свержен Павел, душегуб Александр толкает народ на всплеск очередной братоубийственной войны. Зреет восстание похлеще актов неповиновения Разина и Пугачёва. Внутри каждой семьи разгораются противоречия, чему читатель внимает с недоумением, не понимая, как данный исторический факт прошёл мимо него. Впрочем, не понимает и маленький ребёнок Степашка, на чьё детство пришлось развитие столь критичных для общества событий. Понятно, Каганов упражняется в альтернативной истории, взяв определённый отрезок времени только для антуража, назначение которого должно было свестись к начальным эпизодам роста напряжения. У Леонида получилось создать атмосферный рассказ, в нём соблюдены должные для подобного произведения пропорции, включая внятно прописанный финал и завершающую точку. Читатель должен быть удовлетворён, хоть и напуган.

Аналогично напугать читателя старался Олег Кожин. Его рассказ «Граффити» похож на городскую легенду, то есть на незамысловатую страшилку, которую рассказывают совсем ещё юным ребятишкам, готовым всерьёз поверить в нечто вроде оживших рисунков, где-то оставленных таинственным и легендарным рисовальщиком. Собственно, отразить идею сборника о тёмной стороне сети у Кожина получилось. Вопрос в другом — насколько реалистично это у него вышло? По правде сказать, «Граффити» — скорее сказка. Проработай её автор более старательнее, как можно было бы поставить на одну полку с творчеством братьев Гримм. Для этого имелись все предпосылки, но ничего подобного Кожин не написал. Безумно жаль. Соли не было вообще, перец оказался душистым — в количестве одной горошины, раскушенной на середине повествования. От того и горько.

Порцию сумбура внёс Святослав Логинов. «Служебный маг» им написан будто из желания показать, насколько дикой может казаться наша жизнь, если взглянуть на неё со стороны. Взять типичного мага из классического фэнтези, заставить его выполнять свои обязанности согласно трудовому договору, ежемесячно ему платить зарплату, непременно удерживая полагающиеся налоги, отпуская в отпуск два раза в год, требуя являться на работу согласно графика и отсиживать полагающиеся часы с перерывом на обед. Примерно в таком духе и представил ситуацию Святослав Логинов. Только главный герой этим не страдает, он озадачен рядом других насущных проблем. Солёно? Да! Перца достаточно? Нет. А гром гремит? Пока лишь молнии на горизонте сверкают.

Задумавшись о настоящем, читатель снова погружается в мистику. Владислав Женевский представлен двумя рассказами: «В глазах смотрящего» и «Никогда» — про маньяка и нечто вроде ужасов. Честное слово, если и уделять внимание, то рассказу «Никогда», над которым автор действительно корпел, преподнеся читателю под видном новеллы, будто написанной по мотивам одного из произведений Стефана Цвейга, но с упором на требование задать читателю перца, чтобы прочихаться не смог. Занимательная составляющая в рассказе Женевского присутствует, оборванная на самом интересном месте. История требовала продолжения: появления в сюжете дополнительных действующих лиц и усугубляющих положение главного героя обстоятельств. Владислав ограничился мифологизированием, дабы у читателя сложилось впечатление, будто им прочитанное произошло в некоем городе в силу естественных человеческой природе причин. И то, что кого-то из героев повествования читатель захотел прибить собственными руками, так это же отлично. Соли оказалось в меру. Захотелось десерта, а заведение уже закрылось, вследствие чего читатель остался без чизкейка из цветочных лепестков и без ароматного кофе в кружке с усыпанной шипами ручкой.

«Отрицание» Александра Золотько закрывает данный обзор номинантов «Краткой формы» Интерпресскона-2016. Александр высказался в духе сепаратизма про отделение Сибири от России, а также стал на сторону противников царизма. Таким является предыстория для предлагаемого им рассказа, смысл которого свёлся к идее отказа от магии, наконец-то ставшей доступной человечеству. Что магия, что пар — это фантазии, позволяющие иносказательно сообщить читателю о проблемах в обществе. Было бы замечательно, осознай такое понимание фантасты России и Украины, дабы писать не абы как и не ради цели наполнить ещё один сборник своими выдумками, а завуалировано сообщая читателю о важном. Золотько не стал о подобном задумываться, придумав историю про бежавшего к тунгусам человека и занятыми его поисками армией. А может и задумался, поскольку показал стремление некоторых индивидуумов порвать с обречёнными быть цивилизованными людьми. Соли мало, перца много. Гром гремит, всполохи молний едва уловимы.

Это тоже может вас заинтересовать:
Номинанты премии Интерпресскон-2016

1 269 270 271 272 273 356