Нечисть, или Золотая книга ужасов II (1991)

Нечисть или Золотая книга ужасов II

Валентин Махоничев, составитель сборника фольклорной мистики, объединил под одной обложкой художественные изыскания собирателя народного творчества Александра Афанасьева (1826-1871), романтика украинской старины Ореста Сомова (1793-1833), писателя-сказочника Павла Засодимского (1843-1912), графа советской литературы Алексея Толстого (1883-1945). Также в сборник включены переводы с древнеславянского самого Махоничева и тексты заговоров. Обратить внимание есть на что.

Именно в XIX веке в России началось пробуждение интереса к собственной культуре. Сказания, передававшиеся устно, были записаны и опубликованы. Стали известны не только рассказы о богатырях, но и разного рода мистические предания. На этом фоне в русской литературе активизировались писатели, приложившие руку к дополнению стародавних преданий собственными страшилками, что хорошо заметно, стоит лишь проявить интерес к литературе того времени.

Несмотря на новизну тематики, писавший в начале XIX века, Орест Сомов уже тогда находился в поисках свободных сюжетов. Ему казалось, что про всё было рассказано, а вот про оборотней он поведает читателю первым. Собственно, «Оборотень» Сомова представляется страшным рассказом про колдуна и его способность превращаться в волка. Читатель не видит в повествовании желания автора его напугать. Сомов всего-то сказку сказывает, сообразно принципу, гласящему истину о лживости придуманного сюжета, содержащего намёк добрым молодцам. Только у Сомова всё проще некуда. Управлять ситуацией способна умелая женщина, которая везде найдёт для себя выгоду. Не так страшны оборотни, как стали думать о них позже — это ранимые создания. Их нужно понять и дать право жить мирно, тогда и овцы перестанут по ночам пропадать.

Павел Засодимский взялся рассказать о легендарной «Разрыв-траве», способной не только помогать открывать замки, но и находить клады. В сказочной манере читателю предлагается ознакомиться с подобного рода историей, где нищей братии стал известен секрет обретения богатства, для чего нужно совершить ряд подвигов, дабы сей секрет обрёл конкретику. Многие сгинут, покуда единственный из них не пройдёт испытания, проявив мужество и смекалку. Да проку от всех свершений увидеть не получается, Засодимский обрекает нищую братию на бесплодные попытки добиться счастья. Не прилагая усилий, нельзя поймать золотую рыбку, так и разрыв-трава сможет помочь только при определённых обстоятельствах, в числе которых самым главным является наличие головы на плечах.

«Рассказами о мертвецах» пугает читателя Александр Афанасьев. До чего же пугливы были славяне, коли так боялись возможности столкнуться с мертвецом. Пусть часть рассказов Афанасьева имеет схожие черты — это только усиливает понимание содержания. Чаще всего героем действия становится пришлый человек или солдат, не знающий о местных порядках, но храбрый сверх всякой меры. Такие люди без боязни могут распивать алкоголь на могилах или свадьбах, наблюдая за бесчинствами нежити, чтобы позже обязательно вызнать секрет оживления умерщвлённых мертвецами молодых. Народ оказывается скор на расправу, а спасителю почёт и слава. Бороться с нечистой силой не так трудно и не так страшно, как может показаться — нужно обладать способностью им противостоять или иметь защитников на том свете, и тогда никакой мертвец живому человеку не страшен.

Своеобразно выстраивает сюжет «Русалочьих сказок» Алексей Толстой, более похожих на путевые заметки, где-то мимолётом замеченные. Возможно, их сюжет был взят из народных преданий. В повествовании встречается нечисть разного рода, вроде водяных, ведьмаков, кикимор, полевиков и прочих созданий, якобы появившихся среди людей после разрушения вавилонской башни. Нравоучительных выводов из сказок Толстого сделать нельзя — они мрачные и почти всегда заканчиваются смертью. Как бы человек не пытался мирно соседствовать с нечистью, ему всегда следует опасаться печального исхода. Хоть русалка вскроет заботящемуся о ней грудную клетку и вопьётся зубами в его сердце, хоть правдолюб обратится в ерша, хоть лукавый змей в приятном облике не позволит рассеяться гибельным чарам: во всех стихиях читатель должен ожидать встречу с угрозой для жизни.

В заключении Валентин Махоничев в форме словаря знакомит читателя с некоторыми понятиями о нечисти. Рассказывает про отличие европейских колдунов и ведьм от славянских. Некогда люди во всё это верили, стараясь найти защиту от нечистой силы в христианской религии. Складывается впечатление, будто именно христианство настроило людей против мрачных начал, ведь до того люди не боялись, мирно сосуществуя с тёмным миром, успешно применяя проверенные способы для борьбы, ежели того требовали обстоятельства.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Энн Маккефри «Полёт дракона» (1968)

Маккефри

Цикл «Всадники Перна» | Книга №1

Энн Маккефри представила читателю выдуманную историю о будущем, сохранив в повествовании элементы фэнтези. Кажется странным, но человечество пошло по пути обратного развития, предпочтя слиться с природой и отринуть многие из достижений. Связь с Землёй давно утеряна, теперь люди обитают на Перне. Так начинается многотомное сказание о драконьих всадниках и их противостоянии инопланетному вторжению. На выходе получилась научная фантастика, слишком многовариантная, чтобы остановиться на конкретном определении жанра. На деле всё проще: коли писатель фантазирует, толком ничего не объясняет, двигает сюжет вперёд и наполняет повествование замороченными поворотами, то пусть «Полёт дракона» останется в рамках понимания фэнтези. Кибернетизация, космическое пространство, путешествия во времени — суть одна: фэнтези не должно восприниматься относительно настоящего времени — оно, по умолчанию, либо о прошлом, либо о будущем, и чаще о будущем, какие бы события писатель не использовал.

Читатель ожидает схватку за власть и жаркие баталии на драконах, ежели автор изначально заманчиво предлагает историю про сильного бездетного правителя, должного держать в железной хватке подданных ещё много лет, а благодаря Энн Маккефри умирает, так и не озаботившись наследником. Вот-вот разгорится борьба за власть, польются реки крови: автор описывает подковёрную игру, поскольку родная кровь всё-таки есть, хоть о ней мало кто знает. Читатель твёрдо уверен в своих предположениях, касательно развития событий. Пусть читатель огорчиться. Маккефри претит нисходить до мелких распрей. Она скорее создаст из ничего нового человека, наделит его уникальными способностями и сведёт повествование к эпической битве.

Другое дело, как Энн Маккефри создаёт условия для грядущего сражения. Её слог водянист, что не даёт читатель возможность осознать, зачем на страницах происходят те события, которые автор описывает. Алогичность происходящего чётко прослеживается на протяжении всего повествования. Это не мешает автору, в своё удовольствие, наполнять содержание чем-то ещё дополнительным, придумывая малоправдоподобные ходы. Впрочем, Маккефри не просто так считает «Всадников Перна» научной фантастикой — она развязала себе руки. При таких условиях в сюжете может быть абсолютно всё. В том числе и элементы взаимодействия со временем и использование прочего искажения реальности.

Действие проходит мягко, без надрыва. Энн Маккефри постоянно вводит читателя в заблуждение, продолжая находить такое развитие сюжета, о котором читатель и помыслить не мог. Происходящее начинает восприниматься подобием доброй сказки: враг ясен и понятен, он должен быть наказан, всё к тому и идёт. У человечества есть лишь одна возможность противостоять — развить драконов до состояния мощных созданий и наладить с ними телепатическое общение. Примерно этим и занимается главная героиня «Полёта дракона». Если не она, то кто?

Драконы у Энн Маккефри получились без отличительных особенностей. Разве только она усмирила их гордость, позволив людям ими управлять. Учитывая, что действие происходит в будущем, то преобразование неких созданий на генном уровне в крупные огнедышащие летальные организмы смотрится довольно правдиво. Как знать, вдруг драконы такими и были изначально, много позже порвав связь с людьми и став от них независимыми?

Героями не рождаются — героями людей делают сказители… или исказители. Энн Маккефри действительно создала уникальную фэнтезийную вселенную. Пусть её слог лишён лаконичности, а содержание водянисто сверх меры; главное, что есть смысл в описываемых событиях, какими бы надуманными они не казались. «Полёт дракона» — первая книга. Дальше может оказаться лучше. Гарантий этому нет. Остаётся надеяться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Морис Метерлинк — Собрание сочинений. Том 1 (1889-96)

Морис Метерлинк Драмы

Ранние пьесы Метерлинка навевают скуку. Трудно представить, чтобы описываемое действо возымело благоприятный эффект на театрального зрителя: Морис редко ограничивался кратким изложением событий, предпочитая разойтись на пять актов, в течение которых действующие лица говорят пустыми словами и совершают ни к чему не обязывающие поступки. Сам Метерлинк хорошо относится к подобной подаче материала, упирая на его собственное понимание отношения к смерти. Говоря проще, в пьесах Морис раскрывает тему смерти для общества. Один из персонажей обязательно умирает к окончанию повествования или действие строится непосредственно вокруг остывающего трупа. Таковы пьесы: «Принцесса Мален», «Вторжение смерти», «Аглавена и Селизета», «Слепые», «Interieur».

Композиционно привлекает внимание пьеса «Слепые». Действующие лица лишены зрения, в текущий момент представлены сами себе — это их настораживает. Они вынуждены предполагать, отчего они остались без опеки священника. Текст наполнен воплями. Читатель погружается в мрачное осознание довлеющей темноты. Будучи писателем наблюдательным, Метерлинк постарался переложить на страницы отчаяние людей, не готовых к существованию без посторонней помощи. Среди них есть глухие и психически нездоровые, оказывающие на происходящее опосредованное действие. Брошенные на произвол судьбы вынуждены определять не только время суток, но и то место, где они находятся. Действие происходит не в закрытом помещении, а на открытой местности.

Создав интересную ситуацию, Метерлинк в своей манере старательно заполнил повествование малосодержательными высказываниями. Основное, что читатель начинает понимать, происходит под занавес, усугубляя и без того мрачную обстановку. Беспомощность слепых читателю очевидна, как понятно и желание слепых цепляться за жизнь. На благоприятный исход надеяться не приходится.

Аналогично «Слепым» выделяется пьеса «Interieur». На этот раз Метерлинк преподносит понимание смерти, как неизбежное явление, к которому нельзя подготовиться. Два человека на сцене наблюдают за поведением семьи через распахнутые окна их дома. Семья не знает, что она лишилась одного из своих членов, поэтому продолжает страдать от мелких дрязг и прочих несуразных мелочей, будто истинное горе никогда их не коснётся. Именно об этом говорят действующие лица, уже зная о найденном за рекой трупе молодой девушки.

Метерлинк ясно обрисовывает детали, снова давая читателю необходимую информацию для размышлений, не подразумевая собственных выводов. Происходящее в пьесе ясно без слов, как и эмоции действующих лиц, чьи силуэты возникают в окне. Надо полагать, для актёров театра подобная пьеса стала бы отличной возможностью показать своё мастерство, не прибегая к излишней игре, которой они обыкновенно грешат. Персонажи Метерлинка говорят больше на отвлечённые темы, порой уходя в неоправданно длинные монологи. Со стороны такое поведение воспринимается бухтением под нос.

Пьесы «Принцесса Мален», «Вторжение смерти», «Аглавена и Селизета» лишены привлекательности, вследствие своего затяжного характера. Разыгрываемые в них трагедии подводят к осознанию обязательного печального конца. Наигранность речей действующих лиц оптимально подходит для театральной игры, как и возникающие из ничего надуманные страсти. Персонажи могут страдать ради страданий, либо предполагать нелепости ради предположения нелепостей. Разворачивающееся на страницах, действие призвано дать читателю понимание необходимости взвешивать слова и поступки ради ухода от неблагоприятных последствий.

Свою роль играет и интриганка-любовь, никак не проявляясь, всё равно внося собственный вклад. Будь то привязанность юных представителей враждующих царских домов Голландии или очевидная измена дотоле порядочного мужа. Возникающий разлад позволяет Метерлинку выразить собственную точку зрения словами придуманных им персонажей. Через печальные последствия будет строиться счастье продолжающих жить.

Иначе воспринимается творчество Метерлинка, когда дело касается его сказок. Морис раскрывается с неожиданной стороны, за что ему и вручили Нобелевскую премию по литературе. Сказка «Ариана и Синяя Борода, или Бесполезное освобождение» обыгрывается в восточном антураже. Девушка пришла выручать сестёр от властного мужа, запершего их в подземелье. Желание дать свободу невольникам кажется разумным — не должен человек страдать и претерпевать лишения. Эта сказка должна быть поставлена в пример всем людям, желающим нести собственное понимание добра туда, где, по их мнению, творится несправедливость. Насильно мил не будешь, гласит русская пословица. Читатель приходит к такому же выводу, наблюдая за символическим антуражем Метерлинка.

Нет необходимости в пересказывании сказки. Её наполнение всего лишь подводит читателя к финалу, к которому его ведёт автор. Поддерживать интерес на протяжении всего повествования у Метерлинка редко получается, не получилось и в этой сказке. Зато финал снова радует. Мораль на этот раз такова: свободному противно рабство. рабу противна свобода.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Тициано Скарпа «Венеция — это рыба» (2000)

Скарпа Венеция это рыба

Литературе пока только предстоит подвергнуться массированному натиску писателей, считающих нужным рассказать читателю о тех замечательных городах, в которых они живут. Кто-то пишет подробный путеводитель, кто-то повествует в стиле городского фэнтези, а иные предпочитают с юмором отметить ряд особенностей, характеризующих город с худшей из сторон. Собственно, Тициано Скарпа создал подобие памфлета, развеяв романтическое представление, добавив в повествование отталкивающие моменты. В самом деле, так ли это важно, что по каналам Венеции плавают фекалии, а жители под покровом темноты уподобляются сексуально озабоченным животным? Возможно, у Тициано извращённые представления о том, как надо говорить о родном городе. Впрочем, кому, как не ему, открыть глаза людям на недостатки? Может и венецианцы о них наконец-то задумаются.

С высоты птичьего полёта Венеция представляется Скарпе рыбой. Конечно, ему виднее. Если смотреть на контуры города иначе, то можно его представить в виде руки, протянутой для рукопожатия. Но если Скарпа настаивает на рыбе, читателю придётся с этим смириться, поскольку знакомиться ему предстоит с пониманием проблем Венеции, будто она плавает на поверхности воды. Почему плавает и не тонет? Вероятнее всего — протухла. А может её поддерживают на плаву так любимые Скарпой фекалии, караванам которых он то и дело поёт оды. В самом деле, как можно не замечать того, что тебя окружает, да отвращает от желания искупаться жарким днём в прохладной воде?

Скарпа травит байки, благо прошлое у Венеции богатое. Не зря она заявляет о праве на отделение от Италии, вспоминая времена, когда была самостоятельной республикой и имела большой политический вес. Каждая улица и каждый дом связаны с чем-то определённым, поэтому рассказывать о Венеции можно часами, перечисляя бородатые факты, да добавляя собственные, всё равно никто не упомнит всех происшествий, накопившихся за последнюю тысячу лет.

Внезапно из-за угла на читателя со страниц могут не только выбежать футболисты (со здоровыми сердцами и больными от артрита ногам) и выйти перегруженные паромы (под управлением гондольеров), но и могут появиться мужчины с натруженными половыми органами (перемотанными бинтами) и быстро двигающиеся в сторону канала вполне приличные девушки, чтобы прямо так взять и спустить трусы, сесть и справить большую нужду (под пристальным наблюдением туристов). Именно такой видит Венецию Скарпа, так теперь видит её и читатель его труда, понимая, что автор не зря сравнивает свой город с рыбой: на ощупь она склизкая, на запах — отвратительная.

Хорошо, что автор не забывает, за что Венецию ценят иностранцы. Он и сам упивается особенностями местного диалекта и кухни, не забывая их соединить, дабы ещё раз испортить читателю впечатление. Вместо адекватной подачи разъяснения блюд, Скарпа, словно заядлый лингвист, рассказывает, какое положение язык должен занимать, чтобы, перед вкушением пищи, правильно произнести её название. Автор не делится оттенками ароматов и вкуса еды, будто суть венецианской кухни заключается в самом её существовании. И нет для Скарпы ничего приятней, нежели дать читателю продегустировать Гетто, словно в этом есть неизъяснимая прелесть, которой действительно стоит гордиться.

Посему, читатель, ежели возжелаешь посетить Венецию, дабы найти розетку для штепселя, то воспользуйся рекомендациями Тициано Скарпы. И тогда обязательно найдёшь не только розетку, но и прочие места, куда сможешь слить скопившуюся в штепселе влагу, а также узнаешь, где бесплатно дают мазь от ушибов. А ежели, читатель, поедешь искать не розетку, а штепсель… то с этим тебе Скарпа не поможет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Валентин Распутин «Прощание с Матёрой» (1976)

Распутин Прощание с Матёрой

Человек создан для жизни в социуме. Он не может находиться вне общества, как бы ему этого не хотелось. Это накладывает ряд обязательств. С ними необходимо мириться. А как мириться, если задуманное в верхах благое для страны дело поставит крест на отдельно взятом индивидууме? Или на группе людей, должных принять требуемое и переехать из одного места в другое? Разыгрывается драма из человеческий страданий: личная трагедия позволяет заново взглянуть на себя со стороны. Валентин Распутин взялся отразить эпизод ряда будней жителей острова, что будет затоплен после запуска ГЭС. На страницах читателя ждут воинственно настроенные против перемен, радующиеся представленной возможности развязаться с островом и безразлично принимающие, ведь всё равно лучше не станет.

Распутин не акцентирует внимание читателя на основной проблеме действующих лиц. Они понимают неизбежность затопления, продолжая жить, как жили до этого. Они заняты делами по огороду, белят стены, хотя электричество отключили, а бригады молодчиков расчищают остров от построек, а также переносят захоронения. Все знают о грядущих переменах, сетуют на судьбу, дают выход агрессии, вступая в жаркие споры с соседями по острову, но у читателя не складывается ощущение, будто не случись угрозы затопления, то жизнь текла бы иначе. В чём-то быт местных жителей обогатился. Словесные перепалки строятся вокруг пришедших извне проблем.

Единого мнения у жителей острова нет. Старики держатся за прежний уклад, молодёжь рвётся в город: между поколениями и на этот раз не возникает взаимопонимания. Объединиться против общей беды у островитян не получится — они слишком разрознены и каждый из них по-своему воспринимает сложившееся положение. Распутин не стремится занять чью-то позицию, чтобы осудить или оправдать грядущие перемены. Наоборот, он делится стремлениями и переживаниями всех действующих лиц, обосновывая позицию каждого. Правы старики — не желающие затопления, права молодёжь — она всегда легка на подъём. Не правы старики, думая прежде о личном благополучии. Не права молодёжь, готовая погрузить прошлое на дно.

Найти точку соприкосновения не получится. Нужно бороться или принять неизбежное. Распутин не даёт действующим лицам возможности заявить о своём желании, предоставив их самим себе. Не было необходимости ставить интересы человека выше государственных, поэтому на страницах видна только внутренняя борьба людей. Читателю понятно, каким бы образом не возмущались люди — они примут единственное верное решение. Их ждут перемены. Остаётся смириться. Пусть действующие лица совершают отчасти безумные поступки, весьма импульсивно — подобные сцены показаны Распутиным ради цели обозначить остроту проблемы отдельных личностей.

И всё-таки Распутину не хватило слов для полноценного отражения людского горя. Чувства людей предсказуемы, интересно представлены лишь декорации. Часто Распутин уходит в себя, концентрируя внимание читателя на суете. Действующие лица постоянно ударяются в рассуждения, делясь переживаниями. Рассказав обо всём, что должно было быть в повествовании, Распутин продолжал наполнять страницы содержанием, далёким от должного вскоре произойти. Он едва ли не считает дни до начала затопления, нагнетая отчаяние, показывая достигнутое переселенцами смирение.

Дела прошлого имеют значение, будучи представленными от лица заинтересованных, на себе прочувствовавших, к чему приведут перемены. Той Матёры уже нет на карте, как и нет большей части живших на ней людей. Их личное горе осталось в прошлом. Страна построит ещё не одну ГЭС, в том числе и на Ангаре, а значит другим людям предстоит пережить подобное.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Джон Уиндем «Кракен пробуждается», «Куколки» (1953-55)

Уиндем Кракен пробуждается

У читателя может сложиться мнение, будто Джон Уиндем красиво строит повествование, уделяя внимание важным для сюжета деталям, красочно описывая мельчайшие эпизоды. Это действительно так. Но именно в этом и заключается порочность писательского мастерства: читатель желает узнать подробности, а получает пустое пережёвывание ранее сказанного. Каждая представленная глава обозначена первыми строками, за которыми следует повторение и дополнительные объяснения итак понятного. «Кракен пробуждается» оказался до жути предсказуемым, а «Куколки» лишь на первых порах содержали не до конца ясные моменты, вылившиеся в совсем уж несуразное продолжение.

Нет сомнений, Уиндем может считаться новатором в ряде поднимаемых проблем. Он смотрит в будущее трезвым взглядом, предостерегая человечество о возможных проблемах. Над решением непоправимого нужно думать уже сейчас. Разумеется, никто не верит предостережениям, даже твёрдо веря в наступление худшего из вариантов. Как зима приходит неожиданно, так и инопланетяне могут начать вторжение, подавая людям очевидные сигналы. Уиндем, безусловно, предупреждает. Только о чём именно?

Название «Кракен пробуждается» уже само по себе сообщает читателю о некоей силе, должной придти в мир и разрушить его. Уиндем не первый, кто увидел угрозу человечеству со стороны моря. Он просто расширил рамки, смешав в единое целое гостей из космоса с особенностями их физиологии, позволив им обосноваться на дне океанов, откуда они и развернут боевые порядки. Разве не писал Герберт Уэллс «Войну миров» в подобных предостерегающих тонах? Он ничего не говорил о мотивах вторгающихся, повергнул население Земли в ужас и предложил единственно верный вариант исхода. Уэллс смотрел с оптимизмом — Уиндем же пессимистичен.

По накалу интереса «Кракен пробуждается» уступает «Войне с саламандрами» Карела Чапека. Согласно произведению чешского писателя, угроза пришла со стороны моря, вследствие возродившихся созданий прошлого, чья эволюция должна была пойти по пути развития разума, да отчего-то на миллионы лет затихшая. Оба образчика фантастической литературы были написаны задолго до работы Уиндема, что не позволяет восхищаться талантом английского писателя, решившего предостеречь, популярно рассказав про ожидаемые беды.

Упрёка Уиндем заслуживает не за пустословие, а за излишнюю загадочность. «Кракен пробуждается» наполнен предположениями, не давая читателю конкретных представлений о происходящем. Никто ничего не знает. Человечество ждёт смерти от неведомых существ, пока те сокращают континенты и устраивают рейды на побережьях. Нет в произведении и очевидного финала. Уиндем даёт представление о найденном оружии для противодействия, но говорит крайне неубедительно и не делает логического заключения ошибкам человечества. Мол, кто не ошибается, тот не ошибается, а если ошибается, то ошибается.

Неоднозначное отношение у читателя возникает к ещё одному произведению Уиндема — к «Куколкам», также встречаемым в более близком для понимания текста переводе «Отклонение от нормы». Человечество пережило ядерную войну, отстояло у мутантов право на существование, ныне пребывая в разрозненном состоянии, едва ли не на уровне пещерных представлений об окружающем мире. Приводимая Уиндемом ситуация случилась на том отрезке суши, где умами людей заправляет религиозная нетерпимость к любым физическим отклонениям. Если имеется лишний палец — такого ребёнка умерщвляют. Если некое животное отличается размером от подобных ему представителей — аналогично обрывают жизнь.

И не было бы к автору претензий, продолжи он описывать беды людей, исходя только из намеченных им сюжетных рамок. Представленная им ситуация имеет множество отличных вариантов для развития событий, чем Уиндем пользуется, устраивая для читателя незабываемое погружение в постапокалиптический мир человеческой звериной натуры. Читатель может сказать много слов, находя в описываемой автором ситуации достаточное количество должных для того примеров из собственной жизни. Так бы и было, не подвергнись фантазия Уиндема потоку необоснованного желания привнести во вполне реальный мир сверхспособности, даровав избранным членам общества возможность общаться с помощью мыслей.

До того ровные рельсы, положенные на шпалы, мгновенно превратились в шпалы, положенные на рельсы, отчего читатель начал запинаться, не находя слов для оправдания вывернутому наизнанку сюжету. Блестящая задумка автора поблекла, уподобившись произведению, повторяющему рассказанную другими фантастами историю. За примерами далеко ходить не надо — ярче «Слэна» Альфреда Ван Вогта не найти: будущее, обыкновенные люди истребляют телепатов, в том числе охотятся и за главным героем. Такое же развитие событий происходит у Уиндема, почему-то позабывшего, что писал он, собственно, не про мутантов, а про изредка случающееся поветрие со стороны заражённых территорий, отчего происходил всплеск рождения людей с физическими отклонениями, против чего общество было настроено самым радикальным образом.

Единственный вывод из «Куколок», возникающий логически, это осознание трудности преодолеть барьер из твёрдых убеждений людей, вбивших себе в голову определённые принципы, не соглашаясь менять исторически сложившиеся правила поведения. Уиндем предлагает бежать. Но куда может уйти человек, если на его пути обязательно встанет другой человек, подверженный пусть не таким, но иным предубеждениям, настолько же опасным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Пришвин «Дорога к другу» (1957)

Пришвин Дорога к другу

Над Михаилом Пришвиным всю его сознательную жизнь довлело одиночество. Несмотря на лёгкий подход ко всему, искреннее дружелюбие, любовь к людям и братьям меньшим, он постоянно находился в поисках своей копии: того, кого можно было бы назвать настоящим другом. Пришвин стал наблюдателем обыденности, постоянно делясь с дневником мироощущением и отношением к тем или иным проблемам, должных получить частицу его размышлений. Так появился сборник мыслей Пришвина под названием «Дорога к другу». У читателя теперь есть возможность лучше понять человека, чья проза прививала любовь к природе у последующих поколений.

Пришвин часто писал, не боясь повториться. В самом повторении заранее заложено многообразие. Весна одного года никогда не напомнит другую весну. Подмечая детали, Пришвин мог в дальнейшем создавать новые заметки. Казалось бы, всё повторяется и оригинальным быть уже на получится. Однако, как нет похожих вёсен, так нет и похожих ситуаций, связанных с этим временем года. Нужно постоянно сравнивать и анализировать, не поддаваясь ложным выводам. Пришвин находил общие закономерности, продолжая осознавать сиюминутность выводов, должных обратиться во прах, стоит планете обернуться вокруг солнца, поменяв положение в пространстве относительно множества факторов, до сих пор неизвестных человеку.

Почему Пришвин писал о природе? Михаил отвечает честно, не придумывая отговорок. Он пытался создавать произведения в других жанрах, но всюду сталкивался с непониманием. Когда в его тексте прославлялись хорошие поступки животных — читатели верили, стоило обратить внимание на доброту людей — Пришвину верить перестали. Не может человек быть бесконечно положительным. Кажется, сам Пришвин и помыслить не мог о чём-то плохом, всегда поступая сообразно ожиданиям. В дневниках Михаила читатель не найдёт чёрных мыслей. Думается, Пришвин, подобно людям, иногда переполнялся злобой и желал грубо устранить препятствия. Он был человеком, а значит сложившееся о нём мнение — ложно. Впрочем, философские размышления Пришвина не выставляют его в белом свете, показывая его обыкновенность.

Читатель видит размышления Пришвина о любви, поэзии, правде, отношении людей к нему. Михаил привык говорить о происходящих в природе процессах, применяя это и на себя лично. В соотношении с окружающим миром формировалась его личность, сделав из него того, кем он запомнился потомкам. Никто и не мог помыслить, будто Пришвину чего-то могло не хватать. Он был окружён верными ему животными, в его рассказах встречаются хорошие знакомые. Странно видеть в записях Пришвина его сожаления о том, что он так и не сумел найти настоящего друга, во всём его повторяющего.

Каждый сам возводит перед собой стену из надуманных представлений о действительности. Человека может многое не устраивать, отчего возникает ряд требований абсолютно ко всему. Мало кто захочет стать губкой, способной пропускать через себя происходящие вокруг события. Нужно быть поистине аморфным, уподобившись адептам восточных практик, нашедших счастье в созерцании пустоты и достигших состояния вечного покоя. Разумеется, Пришвин не мог стать таковым, принимая жизнь без прикрас и поступая сообразно налагаемым на него требованиям общества.

Не мог найти Пришвин друга при жизни. Может его удастся найти после смерти. Не он, так его. Мысли Михаила теперь хорошо известны, хоть и не прозрачны. Читателю был представлен идеализированный образ некогда жившего человека, чьи чаяния оставались при нём, покуда не пришло время сделать их общим достоянием. Отсутствие отрицательных моментов настораживает. Но кто будет специально себя очернять? Может Пришвин действительно был таким, каким он представлен в написанных им рассказах?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ричард Хьюз «Лисица на чердаке», «Деревянная пастушка» (1961-73)

Хьюз Лисица на чердаке

Когда человеку хочется писать — он пишет. У него это может получаться хорошо, а может и не получаться вовсе. Имеется ряд факторов, влияющих на творческий процесс. Мало усидчивости и желания, нужно иметь определённые представления о чём хочется рассказать читателю. Порой случается следующее: загоревшись замыслом показать приход к власти Гитлера, разбавив повествование буднями британских и немецких аристократов, удаётся всё реализовать, как и было задумано. Так у писателя Ричарда Хьюза родился роман «Лисица на чердаке». Но ему хотелось развить тему, для чего он в течение двенадцати лет писал «Деревянную пастушку», желая обосновать выбор Германией в качестве вождя амбициозного фюрера. Если с исторической точки зрения Хьюз знал о чём говорить, то он не знал, что делать с вымышленными персонажами, напрочь испортив отлично задуманное повествование.

Читатель не сразу понимает, о чём именно ему будет рассказывать автор. Хьюз водянисто подходит к отражению событий, ничего не сообщая, предпочитая описывать всё подряд. Для него ясно, зачем молодой человек несёт на плече труп девочки, почему пришёл в богатый особняк, почему всё именно так, а не иначе. Читатель об этом не знает, частично догадываясь. В понимании автором должного быть кроется манера английских писателей: скрупулёзно описывать детали, не давая конкретики, оставляя недоумевать внимающему истории. Позже Хьюз расскажет и о трупе девочки, и о молодом человеке, но сделает это так запоздало, что читатель может и запамятовать, так и не придав значения склонности автора говорить загадками, не предоставляя никакой конкретики, будто он сам не мог найти обоснование происходящему, оставляя его до лучшего времени. Если что-то Хьюз всё-таки не объяснил, то он мог просто упустить, либо ему не удалось придумать правдивое обоснование.

Плюсом изложения Ричарда Хьюза является выверенный подход к отображению событий прошлого. Один из главных героев — тот самый загадочный молодой человек — нечаянно ставший наследником двух состояний, поскольку его брат погиб при Ипре, а сам он встретил совершеннолетие после окончания Первой Мировой войны, отчего долго не мог осознать предоставившуюся ему возможность счастливо прожить до старости. Возможно Хьюз каламбурит, а может делится представлениями людей о пресечении любых попыток развязать ещё одну войну, способную выкашивать миллионы солдатских жизней за день. Молодой человек тоже не горит желанием допустить приход к власти тех, кто будет настаивать на развязывании вооружённых конфликтов.

В противовес истории британца, Хьюз даёт читателю представление о действительности со стороны немцев. Униженные, они, совсем недавно ставшие единой нацией, вновь разбрелись по разным лагерям. Часть требует вернуться к прежнему состоянию, иные ратуют за марксизм, монархисты не дремлют, а в Мюнхене зарождается движение национал-социалистов, ещё подавляемое, но умело пользующееся ростом противоречий себе во благо. Гитлер пока не так важен: его фигуру Хьюз показывает в виде убеждённого в своих принципах и задвигаемого на задний план политика, избиваемого полицией, вынужденного зализывать раны где-то на чердаке, без всяких надежд на осуществление планов, так как робкая попытка заявить о своих правах провалилась, многие полегли под градом пуль.

Немцев давила гиперинфляция. Хьюз наглядно демонстрирует, как цивилизованные страны специально гнобили Германию, давая деньги на таких условиях, дабы не было никакой возможности рассчитаться. Говоря в широком смысле, Хьюз никак не отражает, как именно это сказалось на рядовых немцах. Читателю представлены представители аристократии и национал-социализма. Без всякого объяснения со стороны автора, Гитлер на страницах обретает народную любовь и становится едва ли первым человеком в государстве, дожидающимся естественной кончины президента, чтобы воспрять над обстоятельствами и начать осуществлять задуманное.

Если изначально внутренняя политика Германии смотрится органично, ведь молодой британец приехал в эпицентр событий, происходивших в 1923 году, то вскоре присутствие Гитлера воспринимается нелепыми вставками, словно автору хотелось показать начало чисток, выхолащивающих старые кадры с твёрдыми убеждениями.

Минусом изложения Ричарда Хьюза становится провал в повествовательных линиях. Некогда ровно выстроенный сюжет, хоть и построенный из ответов на давным-давно возникшие вопросы, превратился в путешествие по городам и странам. Читатель следует за молодым британцем по США в составе малолеток-контрабандистов, где он — ангел среди подвергшихся раннему взрослению детей. С тем же успехом читатель наблюдает за турне по Африке, без особого на то смысла. Хьюз потерялся и не может дать читателю представление о том, зачем понадобилось писать о чём угодно, только не о том, что было бы более логичным.

Одна история без другой не смотрелась бы, но и вместе они не смотрятся.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мария Парр «Тоня Глиммердал» (2009)

Парр Тоня Глиммердал

В каждой стране дети воспитываются разными методами. В Норвегии подрастающие поколения всегда были представлены сами себе, им не навязывали ограничений, познание мира происходило естественным путём. Кто скажет, что это плохо? Допустим, содержание книги «Тоня Глиммердал» противопоказано российским детям и должно содержать пометку «18+», поскольку пропагандирует опасное поведение, жестокое обращение с животными и показывает страдания людей от болезней. Адекватные люди понимают глупость подобных суждений касательно детской литературы, где подобное может иметь место быть, но не содержит явного намёка, хоть и написано прямым текстом. Норвежский ребёнок настолько же опасен для себя, как и дети всего мира.

Мария Парр продолжает знакомить читателя с особенностями воспитания детей своей страны. На этот раз в центре повествования ещё одна несносная девчонка, совершающая безумные поступки: она всеми силами стремится лишиться жизни. Кто есть Тоня? Звезда поселения Глиммердал, грозный рык беззаботности и первый кандидат на премию Дарвина. Ей не страшно спускаться на санках с самого крутого склона, даже возникни на пути обрыв; она не побоялась бы залезть в клетку с тигром, потому как уже гладила агрессивно настроенную собаку и отделалась незначительными повреждениями. По мнению Тони, всё в мире должно быть подчинено её желаниям, а если что-то складывается иначе, то она своего всё равно добьётся.

Снова героиня страдает от неполноценности семьи. Мама изучает льды Гренландии, поэтому на Тоню никто не может повлиять. Она бросается в драку с мальчишками, говорит на равных со взрослыми и постоянно требует справедливого отношения к себе. Парр дополнила повествование проблематикой смены старого уклада на новый. Беззаботное детство главной героини может омрачиться сужением поля деятельности для проказ. Читатель видит, как владелец примечательного хутора вот-вот перейдёт в лучший мир, оставив наследство дочери, давным-давно уехавшей из Глиммердала. Как быть в такой ситуации Тоне? Разумеется, она обязана приложить усилия, чтобы не допустить свершение непоправимого.

Детская непосредственность в повествовании отсутствует. Читателю предлагается личная трагедия ребёнка, ещё не осознающего, насколько трудно повлиять на происходящие изменения. Истерическими завываниями своего уже не отстоять, значит надо действовать. Парр предлагает излюбленный приём детских писателей для урегулирования конфликтов — главный герой должен стать лучшим другом антагониста, приложив к тому всё имеющееся у него обаяние. Шаг за шагом, сцена за сценой, сюжет продвигается к благополучному завершению с надрывной нотой в конце, дабы читатель понял и всё-таки принял неизбежных исход преобразований, могущих иметь, кроме отрицательного завершения, положительное начало для новых проказ главной героини.

Не стоит говорить, каким пристрастиям подвержена главная героиня. Хорошо, что Мария Парр отошла от туалетного юмора и не стала вносить в повествование злободневные моменты деградации европейского общества, предпочтя этому описание классических приключений, где есть место надежде, осознанию прекрасного в настоящем и приятным воспоминаниям о произошедшем. Как умирают действующие лица, так умирает и окружающая главную героиню действительность — взросления не происходит, в нём нет необходимости.

Мария Парр описала один эпизод из жизни Тони Глиммердал, подобных которому в жизни главной героини, надо понимать. было много до описанных событий, будет ещё больше потом. Конечно, интересно наблюдать за взрослением и изменением понимания окружающего мира. К сожалению, короткая история не предусматривает написания продолжения. Но кто же будет грустить из-за этого? Взрослые люди обычно имеют пример под рукой, в виде собственных детей, о чьих похождениях они готовы рассказывать часами.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Шолохов «Тихий Дон. Том 4» (1940)

Шолохов Тихий Дон Том 4

Как показать читателю конец казацкой вольницы? Думается, именно этот вопрос больше всего беспокоил Михаила Шолохова во время написания четвёртого тома «Тихого Дона». Ничего лучше, кроме сведения в могилу всех действующих лиц, автор не придумал. Постепенно, со смаком, одного за другим, под видом постыдных заболеваний, мучительных душевных переживаний, шальной пули и осознанного убийства, Шолохов облегчает повествование, закрывая сюжетные линии. Несмотря на это, четвёртый том не воспринимается окончанием эпопеи о рождении, юности и взрослой жизни Григория Мелехова. У Шолохова имелось достаточное количество исторической информации, чтобы сделать из некогда удалого казака убеждённого воина Красной Армии или заклятого врага советской власти.

Шолохов уже не повествует с былым азартом, используя каждое действующее лицо сугубо ради необходимости донести до читателя определённые моменты гражданской войны, а также быта населения вне боевых действий. Хватает на страницах четвёртого тома и задорного юмора, разбавляющего общую картину погружения в мрачное осознание отсутствия перспектив. Когда враги повсюду, когда ты сам себе враг, то невозможно принять верное решение. Не определяется и Шолохов, пуская действующих лиц в хаотические передвижения, забывая о цельности сюжета. Тот же Григорий скачет везде, изредка вспоминая об Аксинье, чтобы позволить автору отодвинуть решение основной проблемы под самый конец.

Куда было идти казакам? Их мечты о собственном государстве не оправдались. Кайзер пал. Англичане не смогли внести ясность. Белые усугубили положение. Осталось казакам забыть о своём предназначении и бежать с земель, оплотом которых они были на протяжении долгих веков. Миграция казаков Шолоховым задета не с тем размахом, что, например, у Серафимовича в «Железном потоке», но общее направление движения читателю понятно — к морю или в Грузию. Снова Шолохов использует действующих лиц лишь для отражения данного исторического факта. В числе передвиженцев оказывается и Мелехов.

Читатель не совсем поймёт авторское желание примирить казаков с Красной Армией. Если верить автору, то получается, будто казак — флюгер, поворачивающийся по воле ветра. Их не устроили белые, они не смогли отстоять самостоятельность, поэтому решение влиться в ряды красных оказалось самым естественным выходом, коли надоело бегать по донским землям и захотелось вернуться в родную хату.

Исторически Шолохов должен быть прав. Он в сознательном возрасте застал становление Советского государства, мог принимать активное участие в происходивших тогда процессах, значит всё видел своими глазами. Именно увиденное он отражает на страницах четвёртого тома. Читатель наблюдает за первыми шагами новой власти, сперва одарившей, а затем начавшей душить население экономической политикой. Казак к тому моменту перестал быть казаком, став частью интернационального самосознания. Да и Шолохов перестал описывать бытовавшие ранее нравы. Народившиеся внутренние противники быстро были подавлены.

Шолохов не забывает делать Григория основным участников всех важных событий. Почти всегда позволяя ему оказываться в центре внимания. Читатель и ранее подмечал необычайную притягательность Мелехова, которому всегда всё прощали, каких бы убеждений он не придерживался. Его всюду принимали за своего, а он так и не смог определиться, с кем ему будет лучше всего. Григорий, под пером Шолохова, не воспринимается флюгером; он подобен прибрежному утёсу, разбивающему накатывающие на него волны и со временем, под воздействием водной и воздушной стихий, изменяет облик, утрачивая острые углы и становясь податливым.

«Тихий Дон» нельзя оценивать под видом единого произведения. Каждый том имеет собственное наполнение: осмысление прошлого подаётся автором с позиций всё более осознанного понимания прошлого. Задор от прихода к власти большевиков сошёл на нет. Видимо из-за этого и обрывается повествование так, словно не было смысла бороться за личные убеждения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 263 264 265 266 267 356