trounin.ru

Дельфина Лакруа и Альбан Серизье, исследователи творчества Экзюпери, представили вниманию сборник произведений Антуана, включив в него «Манон, танцовщицу», «Авиатора», фрагменты «Южного почтового» и «Ночного полёта», а также снабдив текст собственными комментариями, дополнив повествование для полноты понимания письмами. Получилось нечто вроде биографии, показывающей читателю Экзюпери с его лучшей стороны — в виде романтика, ищущего себя в мире.

Личность Антуана раскрывается на глазах. Словно он сам рассказывает о себе. Дельфина и Альбан последовательно знакомят читателя с Экзюпери. Сначала он думал о службе военным лётчиком, вынужденный по настоянию родственников забыть о том, устроившись на почтовую службу. Он постоянно писал письма, раскрывал в них мысли, делился творческими замыслами и трудностями профессии пилота. Так в одном из посланий Антуан поведал о замысле рассказа о Манон. Данный рассказ будет опубликован много позже — в 2007 году. В другом послании сообщил о храбром лётчике, разбившемся в горах и сумевшем выжить. Жизнь сама подсказывала Экзюпери сюжеты — придумывать ему ничего не требовалось.

Антуан искал себя, тем же занимались герои из небольшого наследия истинно художественных произведений. Искала себя и Манон — третьеразрядная танцовщица, прислуга, вещь для всех, «кусок мяса» для мужчин, подстилка из плоти, тело с мнительной душой. В её буднях не было того, ради чего стоило существовать. Она признаётся в никчёмности, но понимает необходимость жить. И живёт по той причине, что это необходимо. Если не ей, то другим. Оказалось, подобные люди способны вдохновлять других. То есть быть чем-то вроде музы. Манон о таком не думала, зато об этом задумался Экзюпери. Задумался и стал писать. Чья-то ничего не стоящая жизнь явила собой пример важной ценности каждого из нас. Искать нужно не своё предназначение, а быть опорой для других. Читатель должен вынести только такой вывод из первого литературного опыта Антуана.

Важнее для Экзюпери стало отражение реалий авиаторского ремесла. Рассказом «Авиатор» он определил дальнейший творческий путь. Сумбурные мысли пилота, попытка понять чувства других, желание передать личные ощущения читателю — всё это стало основой будущих романов, сделавших Антуана знаменитым писателем (читатель знает — «Маленький принц» увидит свет незадолго до смерти автора). «Южный почтовый» и «Ночной полёт», отрывки из которых приводят Дельфина и Альбан, усиливают подобное ощущение. Этого достаточно, чтобы понять, чем жил и дышал Экзюпери. Приводимые в сборнике письма являются тому наглядным доказательством.

Антуан, оказывается, был ранимым человеком. Его задевала критика, указывавшая, насколько он плохой писатель, ежели сообщает читателю сведения о своей профессии. В сборнике приводится имя единственного критика, так считавшего, словно во Франции натурализм отжил своё, уступив место экзистенциализму. Антуан не уступал, и правильно делал. Мнение одного растворилось в прошлом, а произведения Экзюпери продолжают пользоваться спросом.

Антуана интересовало многое. У него хватало дельных мыслей. О многих думах он рассказывал в письмах. Переписка превращалась в обмен энциклопедической информацией. Потом исследователи его творчества вырежут им необходимое и составят сборник «Цитадель». Дельфина и Альбан поступили не так варварски. Они взяли самое чувственное, показывая Экзюпери лирично настроенным человеком. Есть чему поучиться, читая пропитанные любовью послания Антуана.

Читатель обязан зарядиться долей положительных эмоций. Поймать оптимизм и пустить его на бреющем полёте. Преграды будут преодолеваться с лёгкостью, а жизнь нестись скоротечно. Под крылом пусть всегда будут те, кто ценит; в кабине — тот, кто любим; на взлётно-посадочной полосе — те, кто ждёт возвращения; а дома — тот, кто примет таким, какой ты есть. Не надо забывать и того, что ты — пример другим, на тебя смотрят и тобой вдохновляются.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Отношение к рекомендациям Норы Галь не может быть однозначным. Она призывает не просто переводить, а проявлять изобретательность, практически извращать оригинальные строки. Нора Галь думает, будто русскоязычного читателя может утомить манера изложения автора, поэтому нужно полностью переработать текст, предложив в итоге то, что после перевода будет далеко от изначального варианта. Она против буквалистов, ратует за красоту языка, стремится сокращать количество слов в предложениях и представляет русский язык незыблемой скалой, должной иметь постоянный неизменный вид.

Если кто продолжает думать, что переводчик должен переводить, то он заблуждается, для Норы Галь переводчик — это тот, кто адаптирует (слово «приспосабливает» тут не подходит) текст под реалии русского языка. Допускается выкинуть лишние слова, перестроить авторскую подачу материала. На выходе получается уже не оригинальное произведение, а точка зрения переработавшего текст человека. Нору Галь не смущает, если читатель не проникнется духом автора, ей важнее дать понимание правильного строя русской речи. Получается, ознакомившись с текстом, читатель окажется введённым в заблуждение, так как прочитал вольную интерпретацию переводчика, и только. Пострадает от этого непосредственно автор, иначе понятый вследствие стараний адаптера (назовём сторонника перевода по методике Норы Галь именно так).

Объяснив, почему лучше быть лаконичным и придерживаться норм русского языка, Нора Галь задалась разрешением неразрешимой проблемы, а именно взялась судить, как относиться при адаптировании (тут понимание слова «перевод» от противного) к именам собственным. Адаптировать нужно! Русский язык единственно понятный для русскоязычного человека — русскоязычный человек должен быть окружён преимущественно русскими словами. Так считает Нора Галь. Подобная логика заставляет усомниться в том, что русский язык относится к живым. Даже больше, русский язык окажется мёртвым, если утратит способность обогащаться новыми словами. Но русский язык — это не латынь. На нём говорят, он постоянно совершенствуется, у него есть классическая литературная форма. Да и не в этом дело. Нора Галь стремилась освободить русский язык от включения иностранных слов, чтобы они не появлялись в речи в дальнейшем. То есть укоренившиеся заимствования могут продолжать использоваться. Всё прочее должно отсеиваться.

Нора Галь отчасти права, считая, насколько обеднеет читатель, не до конца понимая представленный ему перевод. Автор может вкладывать в имена-фамилии действующих лиц и названия определённый смысл, очевидный для носителей оригинального языка, но остающийся непонятным для остальных читателей, Катастрофы в том нет никакой. Допустим, не поймёт читатель, что главная героиня «Ярмарки тщеславия» носит фамилию Проныра, так он это поймёт, ознакомившись с самим произведением, увидев истинную сущность без дополнительных разъяснений. Это не так важно, чтобы о том спорить. Достаточно уже того, как русскоязычный человек приспосабливает иностранные слова, придавая им ему понятный вид с помощью кириллицы.

Если говорить о приводимых Норой Галь примерах, то хотелось бы видеть конкретные указания на них. Получается, в тексте представлены сомнительной полезности «ошибки» переводчиков, которые якобы имели место быть. Читатель критически настроенный, всегда сомневающийся в сообщаемой ему информации, сомневается и на этот раз, не видя «героев», разносимых в пух и прах Норой Галь, указывающей им, как лучше было бы перевести в том или ином случае.

Сперва точка зрения Норы Галь действительно кажется правильной, после приходит время задуматься и соотнести информацию с действительностью. Приходится признать — нет твёрдой позиции в её работе. Скорее больше противоречий среди мнений самой Норы Галь, сперва сообщающей одно, потом допускающей послабления, в итоге отрицая первоначально сказанное.

Человеку свойственно менять мнение. Завтра он думает не то, за что ещё вчера готов был стоять до последнего. Тому способствует множество факторов, в том числе и опыт. Сейчас мы все заблуждаемся. Будем правы только в будущем, но лишь касательно прошлого. И всё равно будем не правы — у будущего тоже есть будущее.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Знаете, это, конечно, безумно так будет думать, но Валерий Былинский частично напомнил о некогда жившем писателе Юкио Мисима. Помните, какой жизненной позиции Мисима придерживался? Он всегда шёл вперед и старался добиться осуществления поставленной перед собой цели, в ином случае готовый показательно совершить самоубийство. Нет, ни о чём подобном Валерий не рассказывает. Просто он предложил читателю историю о молодом человеке, братом которого являлось подобие реального Юкио. Тот тоже стремился быть первым в любом увлечении, рьяно отстаивал независимость от других и оставался себе на уме, пока не пришлось расплатиться за убеждения. И не беда, что действие произведения «Июльское утро» происходит где-то в девяностые годы. Подобное может быть в любые времена.

Читательский интерес представляет детство главного героя. Из-за имени Валерий его становление воспринимается автобиографическим. Не смущает другая фамилия — такой приём часто используют писатели. Чем дальше продвигается сюжет, тем более читатель сомневается в прежнем мнении. Стоит предположить, что где-то случился срыв, продолжив развитие в рамках альтернативной истории. Перед читателем появляются элементы действительности — главному герою надо как-то зарабатывать на жизнь. И тут Былинский очернил «Июльское утро» банальной сюжетной линией, сведя будни главного героя в ту степь, которая и ассоциируется у читателя с девяностыми.

Забудем про финал. Остановимся на детстве. Главный герой с юных лет любил рисовать, а немного погодя стал сочинять роман об Африке. Влияние на него оказать мог только брат. И какое это было влияние — первым советом в рамках чтения стали письма Эпикура. Ничего вроде бы особенного — Былинский не сообщил читателю подтекста. Читатель же насторожился. Эпикур? Совет от человека, в числе чьих способностей позже окажется умение выживать в дикой среде без достижений цивилизации, не может не насторожить. Но это лишь эпизод, практически ничего не означающий, так как главный герой не сможет применить братских советов, войдя во взрослую жизнь в качестве унылого человека, зависимого от обстоятельств и потому стремящегося к саморазрушению. Разрушая себя, он опосредованно уничтожит всех связанных с ним людей, начиная от школьных друзей и заканчивая братом.

Именно завершение «Июльского утра» ставит читателя в неловкое положение. Какое бы детство не было у главного героя произведения, оно воспринимается отдельно от последующих событий. Безусловно, задача писателя показать, вследствие каких причин главный герой стал тем, кем стал. Былинский этого не сделал. Обстановка в стране не располагала к тому, чтобы воспитание человека могло помочь ему в резко изменившихся реалиях. Коли нужны деньги, принимайся за доходную работу. Если выгодно торговать на рынке — торгуй. А если предстоит заниматься асоциальной деятельностью, то будь готов к расплате.

В чём-то Былинский определённо прав. От человека не так много зависит. Проще подчиниться обстоятельствам, нежели стремиться к лёгкой жизни. И если всё-таки хочется, то нужно принимать ответственность за содеянное в полной мере. Принять, как принял Юкио Мисима, но не как это сделал Валерий, главный герой произведения.

В сборник «Риф», помимо повести «Июльское утро», вошли рассказы, написанные Былинским с 1995 года. Говорить о них можно, но не следует. Это выплеск эмоций, собственных впечатлений от увиденного и боли за происходящее в современном мире. Одна часть их сумбурна, другая — вызывает недоумение, третья — заставляет усомниться в правильной интерпретации действительности. Есть моменты пошлости и нецензурных выражений — куда же без них в нашем мире.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дело происходило в середине XIX века в Калифорнии, сперва пропала группа людей, чудом выжила, после разбрелась по стране. На том бы и заканчивать повествование, поскольку форма рассказа исчерпала себя и не подразумевала продолжения, но Брет Гарт решил развить тему. И развил её в неведомые дебри таинственности, подмены действующих лиц, завязав сюжет на мало кому известной серебряной жиле, существовавшей краткий миг, чтобы внести в людские отношения истинную сущность человеческой натуры. Кто не съел себе подобного на первых страницах, будет это пытаться «сделать» другими способами. Вплоть до судебного разбирательства.

Читателю потребуется изрядное количество усилий, чтобы вникнуть во все детали повествования. Произведение ими чрезмерно насыщенно, до возникновения чувства отторжения. Хотелось бы понять, зачем действующим лицам столько мороки вокруг чего-то, если жизнь от них того не требовала. У них возникла обоюдная неприязнь, ныне они теряются — кто из встреченных ими является тем самым, с кем некогда пришлось претерпевать смертельно опасную ситуацию. То никому не интересно, особенно читателю. Давно пора было снять маски, представив происходящее в истинном свете. Брет Гарт предпочёл развивать действие полунамёками.

Необычные методы использует Фрэнсис, дабы описать необычные же ситуации. Казалось, должны были сгинуть люди от голода, и погибли бы, не вмешайся «провидение». Кому-то (разве важно кому?) приснился пророческий сон, вследствие чего спасательная команда отправилась на поиски. Пришла на нужное место, нашла искомое, задалась рядом предположений о происходившем до их прибытия, задумалась над естественными причинами смерти некоторых погибших и судьбой пропавших. И вот должна быть поставлена точка, оставив читателя самостоятельно домысливать случившееся. Лучше её всё-таки поставить, ибо в дальнейшем Брет Гарт редко сдвигался с определённого сюжета, никак не продвигая развитие событий, томя читателя однообразностью догадок действующих лиц.

Вялотекущим оказался и азарт золотоискателей, нашедших серебро прямо под ногами одного местного жителя. Тот и не знает, каким богатством располагает. И читатель не сразу понимает, кто является местным жителем. А когда Брет Гарт ему о том сообщает, верить ему не стоит. На страницах произведения продолжается игра в таинственность. Мало кто из действующих лиц ходит с открытым лицом, у каждого из них имеется тайна, причём общего характера. Такой уж замыленный глаз у персонажей — не могут они разобраться, сомневаются даже в себе. Их принимают за кого-то определённого, кем они не являются. Порой не являются и тем, кем они являются непосредственно для читателя. Поэтому и возникает у читателя чувство отторжения.

Мог Брет Гарт подвести повествование к логическому завершению, позволив каждому действующему лицу дальше жить со спокойной совестью. Они всё равно остались при том, что имели. Если о чём не знали, то утрата того их не сильно обеспокоила. Брет Гарт просто снял маски с каждого из них, хотя не требовалось вообще их надевать. Но ежели изначально надел, пришлось Фрэнсису строить повествование исходя из задуманных им сюжетных линий.

Стало ли лучше действующим лицам после окончания повествования? Кажется, что нет. Они снова наденут маски, продолжат жить в таинственности, испытывая из-за этого приятное ощущение неизвестности. Не так важно на самом деле. Толком история закончилась счастливым избавлением от гибели после голодного блуждания. Пусть Брет Гарт расширил повествование — читатель получил возможность прикоснуться к тому, что редко ему даётся — к продолжению. Только не о тех пошёл дальнейший сказ.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Некогда Аристотель сказал, что люди мыслят сердцем — и ему поверили. Позже Птолемей сказал, что Солнце вращается вокруг Земли — и ему поверили. Поверили и другим, приняв единственную точку зрения по определённому пониманию мироустройства, не стараясь переосмыслить устоявшееся о том мнение. Почти никто не задумался — вдруг раньше могли ошибаться и нужно заново осмыслить прежние воззрения. Если же кто задумывался — с теми был разговор короткий. Например, католическая инквизиция таковых объявляла еретиками, зверски пытала и не менее зверски казнила. И всё равно продолжали появляться те, кто стремился изменить общество. Среди таких был Иисус Христос, как самый яркий пример вступившего в противоречие с бытовавшим при его жизни мнением, таким был и Жоффруа Валле, переживший Варфоломеевскую ночь, но спустя короткое время сожжённый на костре за публикацию книги «Блаженство христиан, или Бич веры».

О жизни Валле известно мало. Беллетристика Константина Курбатова — лишь робкая попытка показать нравы периода заката французской королевской династии Валуа. На страницах мало самого Жоффруа, зато события увязаны в крепкий пучок, где все действующие лица взаимосвязаны, каждое из которых обречено претерпеть ряд страданий, ибо в конце XVI века жилось людям крайне тягостно. Важно понимать, Курбатов не просто рассказывает красивую историю, он доводит до читателя важную составляющую грамотного мировоззрения, выражающегося в необходимости постоянного самосовершенствования.

Да, движение вперёд необходимо, иначе человечество погибнет. Разве не является примером тому Европа, пережившая Тёмные века и Средневековье? Она лишь спустя полторы тысячи лет смогла задуматься о необходимости сбросить путы застоя, заново открывая забытые знания древности. И как же трудно большинству людей даются перемены. Кажется, нет ничего опасней для общества, нежели задуматься о ином понимании происходящего. Всегда общество будет против резких изменений, будет держать в застенках желающих осуществления коренных перемен, будет объявлять войны, только бы не допустить наступления переломного момента. Да, перемены обязательно наступят в будущем, когда общество для них созреет, но человеку отпущено не так много лет, чтобы он мог ждать.

Курбатов говорит, что Жоффруа Валле мог одуматься. Ему было ради чего жить. Но Жоффруа не одумался, он был верен идеалам до конца. Так получается, что не прояви один волю, не зарони он семена сомнения в сердца других, не случится подвижек к осуществлению его представлений о должном быть. Читатель верит. Читатель не может не верить. Какую бы он не взял книгу о Средневековье, всюду натолкнётся на жестокость католической церкви. Аналогичную ситуацию читатель видит и в произведении Курбатова. От пыток на страницах стынет кровь в жилах, поскольку понятно, отчего люди сознавались в чём угодно, согласны становились на смерть, стремясь таким образом остановить мучения. Это тяжело и не всегда доступно пониманию, так как жертвами становились истинные еретики и безвинные люди.

Вот отчего Жоффруа Валле старался показать, насколько неоправданно применение насилия в вопросах веры. Человек верил в Бога не из-за убеждений, а из боязни быть обвинённым в отсутствии веры. Хотя, казалось бы, пусть человек думает всё-таки головой, а Земля вращается вокруг Солнца — разве это разубедит его в существовании Бога? Конечно, вера тут не имеет значения. Она — понятие второстепенное. Церковным служителям требовалась покорная паства, а королям — лояльные подданные. Вольнодумцы никому не нужны.

Не забыл Курбатов показать властителей, живущих чаще одним днём и не заглядывающих далеко вперёд. Они оберегали себя, занимались суетой вокруг своих мелких страстей, обеспокоенные возможностью в одиночку передвигаться по тайным ходам замка, не позволяя того никому иному. В их дворцовых интригах нет примечательных деталей, но всё сказывалось на положении людей в целом. Властителям проще отказаться от старых убеждений, обеспечив тем укрепление власти. Отказался ведь Генрих Наваррский от гугенотов, перекинувшись в стан католиков, чем, как покажет история, обеспечил право на королевский трон Франции. Вольнодумец избежал гибели, когда других резали в порыве остервенения. Прочие не отступились от убеждений, поплатившись за это жизнью.

Бич веры — сравни метафорическому понятию. Он над всеми нами. Мы продолжаем оставаться заложниками веры. Вернее, заложниками служителей веры. Именно служители веры погубили Жоффруа Валле. Следует это помнить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё, что можно сказать о втором сборнике рассказов Хэрриота, было сказано о первом. Стало меньше умерших животных, появилось больше нерадивых фермеров. Джеймс в прежней мере женат, ожидает повестку для службы в армии. Свободное время он заполняет работой. Продолжает сталкиваться с трудностями ветеринарной профессии, не высыпается по ночам, консультируется с узкими специалистами и неизменно гуманен. Каждый случай из его практики можно рассматривать отдельно, но этого делать не стоит — пусть читатель сам ознакомится с творчеством Хэрриота.

Поскольку Джеймс начал писать воспоминания довольно поздно, он постоянно сравнивает прошлое с его настоящим. Он не упускает возможности посетовать на отсутствие важных для здоровья животных лекарств, печалится от томившей его раньше неизвестности, когда теперь всё некогда происходившее уже не сможет вызвать прежних проблем. Не стесняется Хэрриот расписываться в собственной неспособности в ряде случаев, припоминая раз от раза, насколько мало он проработал практикующим ветеринаром. У него появились знакомые соратники по призванию, в чём-то знающие гениальные рецепты для облегчения труда, а в чём-то загоняя положение мучающихся зверей в худшее, нежели было.

Приходится недоумевать, насколько мало знали фермеры о том, чем они занимались. Может Хэрриоту на таких везло? Словно не по наследству переходило хозяйство, не учил отец сына премудростям разведения животных, а просто из чистого любопытства люди поселились в сельской местности и принялись за выращивание скота. И это при том, что Джеймс периодически оправдывает фермеров, действительно приехавших из города для ведения хозяйства на селе, ибо такова их мечта, или хозяин умер, не передав никому секретов мастерства, отчего подворье повально вымирает. Но большинство из вызывавших Хэрриота всё-таки занимались животноводством давно, значит должны были иметь представление о своём занятии. Только не имели, что крайне странно.

Оттого и описывает Джеймс множество вызывающих возмущение ситуаций, в которых он один чего-то стоит. Знания у него не отнять — по повествованию он является грамотным специалистом в ветеринарном деле. Ему доводилось постоянно спасать животных, иного Хэрриот рассказывать не мог. И упирает он чаще сугубо в безалаберность людей, способных запустить хозяйство, забыть о домашних питомцах и заниматься чем угодно, кроме заботы о прекрасных и удивительных созданиях. Со своей стороны он будет прав, какими бы его способности к излечению братьев меньших не видели непосредственно воззвавшие к квалифицированной помощи.

Чем ценится проза Хэрриота, так это занимательными случаями из практики. Если чего не может повториться у другого, то того, что случалось с Хэрриотом. О чём-то не перескажешь, заново заливаясь слезами веселья, о другом — слезами сочувствия. Попробуй разгадать ещё один ребус, наблюдая за мучениями животного. Или разберись с человеком, чья натура не поддаётся пониманию, но всё же заслуживает снисхождения. Каждый достоин быть понятым, даже не имей он права на прощение.

Опять читатель понимает, скоро практика Джеймса прервётся. В первом сборнике рассказов он уже отправился служить, во втором же — получил повестку. Читатель узнает, как трудно далась Хэрриоту необходимость покинуть дом, поскольку появилось то, чему он должен будет посвящать часть оставшейся жизни. С войны он мог не вернуться, тогда трудно бы пришлось жене. Мысли Джеймса переполнены, думы омрачены, но деваться ему некуда — нужно исполнять долг перед страной. Осталось понять, почему при переводе на русский язык об армейских годах Хэрриота решили не рассказывать, вырезав эти моменты из повествования последующих книг.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Повесть «Где сходилось небо с холмами» — литература, написанная Владимиром Маканиным для себя, и, как оказалось, для премии «Ясная поляна», ибо в составе одноимённого сборника была объявлена лауреатом в рамках номинации «Современная классика». О причудах премирования говорить не следует — всякое случается. Дают награды и за такие произведения, которые писались явно для души, без цели обрести широкую огласку. Теперь люди снова приобщились к чтению творчества Маканина. О чём же он решил рассказать?

И рассказал читателю Маканин о человеке из шахтёрского городка, взятого на воспитание в приёмную семью, после вставшего на ноги и уехавшего, а затем вернувшегося и осознавшего — впустую провёл пятьдесят лет жизни. Ничего толкового главный герой повести не сделал, все его старания канули в безвестность — растворились в повседневности и никто никогда о нём более не вспомнит. Но ведь знали этого человека раньше — слушали его музыку по радио, распевали её пьяными под окнами, не придавая значения, кто является сочинителем. Да и не является главный герой сочинителем — он лишь перерабатывает старое, изменяя до малой узнаваемости и приукрашивая иной манерой исполнения.

Центрального сюжета в повести нет. Маканин подходит к изложению истории с разных временных точек. Без лишнего объяснения сразу погружает читателя в круговорот событий, почему-то всегда располагающихся рядом с накрытым яствами и алкоголем столом. Пока люди веселятся и пьют, кто-то умирает, либо решается чья-то судьба. Так, например, с первых страниц читатель становится свидетелем поминок, взирая через светлые бутыли с водкой и банки с солёными огурцами, обходя стороной сваленные горой варёные яйца с картофелем, чтобы через десяток страниц столкнуться со схожей ситуацией уже где-то в Вене, где чествуют главного героя, слушая из его уст рассказы о детстве.

Хорошей была некогда жизнь. Не такая угрюмая, какой стала потом. Закончились застолья. Лица людей погрустнели. Почему же человек пел песни и балагурил с самой древности, а тут разом былая удаль сошла на нет? Стоит в том винить автора, либо главного героя. Для них жизнь перешла грань прежней лёгкости, обозначилась мрачными красками и ожиданием погружения в беспросветность. Читатель поддаётся тому же чувству, которое описывает Маканин. Нигде на страницах далее не найдёшь улыбок прочих действующих лиц. Их заставили понимать жизнь с позиции пятидесятилетнего главного героя, растерявшего вдохновение и желающего найти забытый народом мотив, дабы его возродить в новом звучании.

Только канул народ в прошлое. Не поют в деревнях. Молодёжь разъехалась, остались старики и те, кому безразлично кем им быть. Именно с оставшимися главный герой будет пытаться наладить отношения, но встретит лишь непонимание, ибо он сам из некогда покинувших родные места. Нет более ему веры. Не будет к нему прежней теплоты от старожилов. Молодым же селянам попросту плевать, в силу того, что они не способны задуматься хоть о чём-то, кроме необходимости ночью заснуть да утром проснуться. Найти среди таких людей получится тоскливый мотив, щемящий грудь, если главный герой окажется на это способен.

Кто-то действительно сочинит шлягер, порадует тем людей, кто-то людей не порадует, шлягер не сочинив. Одна радость может быть в жизни — сойти на старости лет с ума, тронуться всеми фибрами души, ловить лучи счастья и чувствовать себя внутри лодки, пока кругом тебя дуреет от страстей толпа. Времена меняются, забудутся дела прежних поколений. Так отчего грустить нам об этом сейчас? Пусть печалятся о том далёкие потомки.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Проклясть любовь нужно человеку, это чувство мало присущее нашему веку, некогда сводившее с ума людей, от него превращавшихся на глазах в зверей. Безумными становились мудрецы, полоумными — поэты и певцы: раньше дичал всякий тот, кто о любви помыслить мог. Теперь не так, на влюблённого махнут: «Дурак! Не по тому пути он к счастью личному идёт! В любви он счастье никогда не обретёт!» Ныне спорят, как же так? Ну почему же сразу он дурак? «И я любил, но не до безумия, разумным был, не доходил до полоумия!» — таким ответом нам ответит всяк, кто любил, не зная, отчего любви источник для него иссяк. Да в том была любовь у человека разве, оставившая след в душе подобно язве? То краткий миг, прошедший сам собой, он не любовь. Любовь является рекой: она разрушит все преграды, она — подобие награды, её достичь и обрести, что оазис долгожданный найти. Лишь та любовь переживёт влюблённых, обязательно к близости склонных, не сумевших связать судьбы согласно воле сердец, не позволив им встать под венец. Примеров в истории с избытком таких, о печальной участи разлученных молодых, рассказал о подобном и Низами, разложил арабскую легенду на двустишия свои.

В песках Аравии родился мальчик Кейс, его появления заждался отец-шейх, всё был готов отдать он за то, чтобы воспитать сына своего. И сын родился, счастливым стал отец, нарадоваться не мог он воле небес, готов был озолотить в его край пришедших, радости отца слова приятные нашедших. Мальчик рос: красавец, умница, мудрец. Горя не знал с ним отец. Но — будь проклята любовь, от такой любви к гибели родителей готовь — повстречал в медресе Кейс девушку Лейли, чью красу отец с матерью от безумцев берегли. И надо было тому случиться, Кейс обезумел и не смог забыться. Тем себя он оградил от любви: испугали родителей Лейли его пылкие стихи, не устрашилось племя Лейли угрозы войны, позор связи дочери с безумцем они перенести бы не смогли.

Читатель спросит, отчего не успокоится воображение его? Почему такой печальный вышел о любви сказ? Почему не живут такие люди ныне среди нас? Позволь, читатель, тебе ответить. Они живут, их трудно не заметить. Но нет развития их отношений, их любовь — череда сношений. Забудем беды наших дней, не станем укорять людей, другие ценности, хоть и кричат: «Ячейка общества — семья, то есть одной пары брак, рождение детей — всё это должен дать стране гражданин!» Их двое, но жена — одна, и муж — один. Забудем! Забудем беды наших дней. Узнаем о чужой любви — о ней нам сказ поведал Низами. О любви Меджнуна и Лейли, читатель, прочти.

Меджнун — «безумец», гласит нам перевод. Его прозвание нам смысл его помыслов несёт. Кейс обезумел от любви, он горевал и не знал покоя, он не замечал голода, не ощущал палящего зноя. Ушёл в пустыню, там слагал стихи, базарная толпа доносила их до слуха Лейли. Красивая легенда выходила из-под пера Низами, писавшего её всю ночь до зари. С каждой строчкой безумнее Меджнун становился, пока окончательно от мира не удалился. В том есть проклятие любви, забыл Кейс обязательства свои, забыл родителей, забыл друзей, жил гибельной привязанностью своей. Что говорить безумцу о необходимости уважать отца, когда он поступает не лучше, нежели свинья.

В любой истории есть смысл определённый, определённым целям общества предпочтённый. Любил Межднун Лейли, она его любила; он забыл родителей — она родителей забыла; он стал странником среди песков — она не чтила пожелания отцов; он был безумен и бродил, не он один о любви слёзы лил — она ждала и не могла дождаться, она безумной могла статься. Они любили, будем так считать, не знали Лейли и Меджнун, как им ближе стать. В том главное несчастье двух влюблённых, заложников предубеждений сложных, ведь можно было их свести, забыть о распрях во имя их любви: мог Меджнун безумие смыть, зятем лучшим для тестя быть.

Цените родителей, даёт Низами совет. Любите любимую, краше её нет. Не забывайте про тех, кому вы нужны. Любить нужно — прочие чувства не менее человеку важны. Когда развеется морок, оглядитесь вокруг, вдруг плачет о вашей потере друг. Не впадайте в безумие и помните о всех. Не помнить о родителях — вот величайших грех. Не помнить о друзьях, что ходить впотьмах. Не любить единственную свою, значит обречь себя на одиночества тюрьму. Нужно быть человеком среди людей, иначе подобно Меджнуну найдёшь дом среди диких зверей, не справишься с давящей душу хандрой, так и умрёшь — не поняв замысел судьбы простой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пастораль, трупы, кал… Что ещё мог увидеть журналист в Конной армии? Он приехал не воевать, а участвовать в жизни людей на войне. Он не Лев Толстой. Он — Исаак Бабель. Поэтому повествование ведётся от лица еврея, читающего чужие письма и пересказывающего услышанные истории. Кто желает взглянуть на гражданскую войну глазами отстранённого человека, будто происходящее для него лишь забава, тому «Конармия» может прийтись по вкусу. Но нужно быть настроенным на избыток действующих лиц, имеющих сказать каждый своё самое весомое слово.

Героических поступков Бабель в армии не увидел. Романтики тоже не заметил. Он смотрел сны, думал на еврейские темы, показывал умение быть жалостливым. Однажды довелось ему заполучить в личное распоряжение коня из-под провинившегося казака, так намаялся с ним, измял седло и довёл животное до плачевного состояния. Не был Бабель к войне приспособлен: обходились с ним просто — обходили стороной. Потому и писал он после рассказы такого содержания, словно сидел в углу, развесив уши.

С первых страниц читатель даже не поймёт, о чём повествует Бабель. Где заявленная конармия? Почему главный герой видит себя общающимся с комдивом во время сна, потом описывается костёл, какое-то письмо родным о судьбе-кручине боевой, что-то невразумительное на религиозную тему, снова чужое письмо, опять еврейские мотивы, далее про боязнь убить гуся и про печальных пчёл, и только, ознакомившись со всем этим, читатель начинает понимать, что стали появляться зарисовки о конармии. И какие это зарисовки: чьи-то жаркие бои и чьи-то мучения перед смертью.

Интересует не столько описание будней Конной армии, сколько конкретика. Точно Бабель на стороне Красной Армии воевал? По сюжету рассказов судить невозможно. Чаще видишь уход в самоволку, куда-нибудь туда, где вкусно накормят и где есть кому сыграть красивую мелодию. Если читать рассказы Бабеля под жалостливые завывания скрипки, тексту будет придана должная атмосфера. От каждой страницы веет меланхолией — автор удручён действительностью. Бабель знает, тоскливые будни пребывания в конармии закончатся, тогда-то и отправится он туда, где не придётся резать гусей, а очень даже вкусно кушать под звуки скрипа струн.

Пусть будет громко сказано, складывается впечатление, не любили Бабеля в армии. Читая его биографию, складывается аналогичное впечатление. Негодовали от «Конармии» многие, в том числе Будённый, непосредственный руководитель Конной армии. Не оценили по достоинству при жизни автора, не придают значения его произведению и сейчас. Разве только иной учитель литературы просит ознакомиться с творчеством Бабеля в рамках гуманитарных классов.

В 1940 году Бабеля расстреляли. Конец жизни писателя заставляет по иному смотреть на его творческий путь. «Конармия» может не нравиться, но этот сборник рассказов всё-таки пришёлся по душе сперва Максиму Горькому, после Константину Паустовскому. Бабеля реабилитировали, как реабилитировали и его «Конармию». Заслуженно или нет — читатель определится сам. Каким бы образом Бабель не описывал войну, он был её непосредственным участником, а значит имел право выражать личное видение. Главное, в «Конармии» нет отражения классовых ценностей, есть грусть от случившегося.

Что касается манеры изложения, то так писало большинство ранних советских писателей. Они желали выражать надрыв чувств прозой, разрывая восприятие читателя, и они его разрывали, теряя при изложении нить повествования. Отчего бы не назвать такой подход футуризмом? Вполне разумное объяснение попранию умения доходчиво изъясняться. Исаак Бабель был среди прочих на одной волне.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сказано вам — не виноват Апулей. Не был он магом. Жил, веровал, совершал обряды, познавал мир, но не занимался магией. Ибо кто в Римской Империи прибегал к магическому искусству, тех, в лучшем случае, высылали, в худшем — казнили. Не сносить головы и Апулею, не умей он ладно сказывать истории. Время сохранило для нас его «Апологию» — защитительную речь. По ней мы можем судить о таланте человека, сумевшего снять с себя обвинения, оставив в дураках всех, кто был против него.

Следует обязательно сомневаться в увиденном и услышанном. Не Декарт первым задумался о необходимости всё подвергать сомнению. Таких же мыслей придерживался Апулей. Потомки понимают, не так чист на руку Апулей, каким себя выставляет. Никто в здравом уме не станет подтверждать смертельно опасные обвинения. По этой причине пришлось ему измышлять оправдательные мотивы для своих действий. Разве не склонен был к магии Апулей? Был склонен. Но не занимался он магической практикой. Всего лишь старался понять действительность.

Мы лишены возможности вникнуть в суть произошедшей ситуации с Апулеем, в результате которой пострадали интересы ряда римских граждан. Дело коснулось брака с женщиной в возрасте, а также связанной с этим событием финансовой составляющей. «Апология» показывает речь одного Апулея, с иронией разбивающего возводимые против него обвинения. Оппоненты старались выставить его магом, приводя в пример случаи, с обычными людьми случающиеся редко. Как-то ведь он соблазнил вдову, отчего-то рядом с ним упал и забился в судорогах мальчик, зачем-то из Африки прислал знакомому зубной порошок, он даже смотрит на себя в зеркало и потрошит рыбу без цели её съесть.

Пришлось Апулею показывать, настолько он много знает, как стремится знать больше. Не просто существует, а старается понять смысл сущего. Он поэтически одарён, может произносить речи часами, чему потомки и становятся свидетелями, если берутся за чтение сохранившейся искромётной защитительной речи Апулея. Было бы интересно посмотреть на судебный процесс со стороны, понять лучше столкновение интересов. Представить обвиняемого в магии человека действительным магом, манипулирующим сознанием любопытствующей толпы. Отчего-то кажется, что так и было. Спас положение подвешенный язык Апулея. А может и не спас — о вынесенном судом приговоре сведений не сохранилось.

Харизматичной личностью был Апулей. Лучше его удастся понять, дополнительно ознакомившись с произведением «Метаморфозы, или Золотой осёл». «Апология» сама по себе воспринимается подобием художественного произведения, настолько же воспринимаемого новаторским для Древнего Мира, как сказание о похождениях превращённого в непарконопытное животное человека, но всё же остаётся примером речи защищающегося от обвинений. Что выдумано, а что правда — согласно высказыванию Апулея о сомнении — неизвестно.

До нас дошли и другие работы Апулея. Например, «Флориды» и «О божестве Сократа». Они понимаются набором максим, собранных в одном месте. Апулей показал широту знаний, его интересовало абсолютно всё. Мы видим его познания в медицине, осведомлённость о географии Индии, Карфагена, острова Самос. Разбирается он и в поведении попугаев. Знает об осаде Трои. Размышляет об иерархии демонов. Не обходится без философии — упоминает Платона и Лукреция.

Не уставайте познавать мир. Познавайте его так, чтобы вызывать подозрение у окружающих. Говорите окружающим об этом вздорные мысли. Вздор — есть лучшее средство для понимания действительности. Действительность только тогда раскрывается, когда понимается в новом смысле. Смысл важнее домыслов, ибо домыслы предполагают смысл, а смысл — утверждает правоту домыслов.

Автор: Константин Трунин

» Read more