Николай Лесков «Фигура» (1889)

Лесков Фигура

Нравы! Они хуже отравы! Они не достойны славы! Но, всё же, нами правят нравы! Беда в них, в нравах. Никак не справиться с кем-то когда-то заведёнными порядками. Вроде нельзя поступать определённым образом, согласно внутренних норм морали. А общество требует прямо противоположного. Это в священных писаниях написано о необходимости подставить другую щёку под удар, чего в реалиях общества на протяжении большей части XIX века не допускалось. Ежели был ударен, вызови обидчика на дуэль. Так гласил кодекс чести. И несмотря на возводимые запреты, преступить негласные установки не позволялось. Неважно, какого наказания удостоишься за проступок, важнее сохранить честь.

Опять ожил во строках скоморох Памфалон. Кажется, Лесков полюбил этого праздного праведника. Почему бы не наградить некоторыми его мыслями военного? Ведь и защитники Отечества удостаивались права изменять взглядам большинства, предпочитая стать священниками. Очередной персонаж из плеяды праведников нисколько не уступает предшественникам. И ему предстоит убеждать в своих взглядах сослуживцев, всё равно оставаясь для них сумасбродной личностью. На первом месте устав: как помнит читатель. Ещё важнее честь. Но отчего-то у истинного христианина важнее соблюдение высокой морали, без проявления индивидуальной обидчивости.

Лесков формировал старые забытые правила религии. В России, где православие полностью подчинилось воле монарха, оспаривать христианские нормы не допускалось. Тем более утверждать, словно всё остаётся на словах. Всего лишь необходимо почитать царя-батюшку, ибо он есть наместник Бога. Тогда почему тот, кто стремится соответствовать религиозным заповедям, воспринимается в качестве деструктивного элемента? Тут должен быть сокрыт подвох. Что же, суть всякого наместника — пользоваться данной ему властью на собственное усмотрение, соотносясь в малом с поставившим его в управление, допустим, непосредственно божественным волеизъявлением. Значит, придерживаться в общем требуется, тогда как существенной необходимости в том нет.

Вывод банален. Бог поставил над людьми наместника, и людям полагается вверять свои жизни уже ему. И поперёд наместника обращаться к Богу не следует. Герои Лескова этого не понимают, открыто действуя наперекор от них требуемому. Вполне достаточно общего установления, сообщающего о земном наместничестве. Ежели представлять больше этого, то приравнивается к бунту. Поэтому, когда в ответ на удар по щеке должна следовать дуэль: должна следовать дуэль! А вот на дуэли допустимо подставить под удар вторую щёку, сделав то не столь явно, зато согласно внутренней установке.

Грубость суждения очевидна. Отстаивание всякой точки зрения — плод дьявольского наущения. Не к такому ли результату суждений вёл читателя Лесков? Нельзя разглядеть черту между угодным Богу и приятным сатане. При особом старании получится сформировать требуемое умозаключение, придя к отличным от здесь высказанных мыслей.

Хотелось бы призвать к смирению, ибо это и есть основной постулат христианства, когда-то бывший свойственным ранним последователям Христа. Они не противились воле гонителей, с радостью принимая смерть в муках, тем обретая обещанную им жизнь в раю. Они подставляли вторую щёку не по требованию веры, а по личному на то желанию, и они не произносили жарких речей, заранее зная, как сложится их посмертное существование. Иногда Лесков о том вспоминал, но чаще позволял героям произведений высказываться, доказывать и не отступать от ими узнанных из священных писаний сведений. Однако, те книги писали люди, и может быть люди — далёкие по мировоззрению от ранних христиан, смевшие говорить уже тогда, когда сами стали гонителями сторонников прочих верований.

Пусть читатель ещё раз вспомнит скомороха Памфалона. Живи, не требуя ничего для себя, давая требуемое другим.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Прекрасная Аза», «Умершее сословие», «Колыванский муж» (1888)

Лесков Колыванский муж

Среди рассказов за 1888 год стоит выделить два коротких произведения «Прекрасная Аза» и «Умершее сословие». Особым смысловым наполнением они не блещут, если читатель не желает видеть иного их понимания. Безусловно, внимать истории о древнем мире, выступая с защитительной речью в адрес будто бы того недостойной женщины — допустимо. Лесков и раньше позволял уживаться разным суждениям, находя одобрительные слова. Разве не выступил он год назад в защиту скомороха Памфалона? Тогда порочный образ жизни оказался угодным Богу, поскольку был преподнесён под видом самопожертвования. Другие герои Николая ничем не лучше и не хуже: всем им свойственна праведность. Нельзя не отметить контраст между персонажами первых произведений Лескова и теми, о которых он стал писать на склоне лет.

Но Николай всё-таки отводил былому место только в прошлом. В современные ему дни того повторить казалось невозможным. Если о чём-то говорить с исторической точки зрения, тогда соотносить с настоящим не требуется. Предметы мечтаний предков не должны распространяться на потомков. Взять хотя бы третье сословие, позволявшее части населения Франция претендовать на важное значение для общества. Разве допустимо таковое в России? Нужно правильно соотносить ушедшее с реалиями текущего дня. Лесков к тому, конечно, не побуждал. Он лишь позволил одному из действующих лиц рассказа выразить собственное суждение, имеющее столько же права на существование, как любое другое мнение.

Содержание ещё одного произведения за 1888 год отличается от «Прекрасной Азы» и «Умершего сословия». Тот пространный рассказ называется «Колыванский муж», в котором Николай позволил себе сообщить читателю о некоторых впечатлениях о происходивших в Ревеле событиях. Для описываемого Лесковым достаточно огласить краткое содержание, гласящее, какие процессы происходили в землях Российской Империи, расположенных на берегу Балтийского моря. Скорее с сожалением отмечается преобладание влияния немцев на местное население. Связано всё это с тем же, о чём Николай ранее писал в «Железной воле».

Следует напомнить про немецкий характер, разительно отличающийся от русского. Кажется, нет сходных черт. Вследствие чего население Ревеля делало желаемый им выбор. Осуждать за то бессмысленно. Должны быть понятны устремления каждого человека, воспитанного при определённых обстоятельствах. Так уж получилось, что исторически и географически Ревель ближе к немецким территориям, некогда являвшийся частью владений датчан. И по духу Россия далека от представлений жителей Ревеля от должного быть. Изменить подобное мировоззрение крайне затруднительно. Как показала история — для того не хватит и тысячи лет.

Как видно, Лесков погрузился в прошлое. Он обращался к древним временам, к событиям Великой Французской революции и даже вспомнил о Ревеле образца почти двадцатилетней давности. Всё это было напечатано в периодических изданиях по мере написания. Особых литературных изысканий за Николаем заметить не получилось. Не вступил ли он в мрачную полосу творчества? Излишне редко за Николаем стали отмечаться рассказы, написанные с присущим ему мастерством, пробуждающие в читателе желание переосмыслить до того казавшегося незыблемым.

Но к одному рассуждению Николай всё же побуждает. Разве так существенно важно, какая роль в настоящем отводится происходящему? Человек желает видеть будущее приятным для себя нынешнего, забывая о следующих поколениях. Может им приятнее окажется жить в условиях, к недопущению которых именно сейчас прилагаются значительные усилия? Придаётся огромное значение событиям, где полагается ослабить контроль и пожать неизбежное. Понятно, человек боится событий, которые перевернут его представления. Вместе с тем, такие страхи свойственны человеку в отношении его относительной идентификации в определённой группе общества, в остальном общество вольно вершить любые перемены.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Грабёж», «Инженеры-бессребреники» (1887)

Лесков Инженеры бессребреники

Что есть отвага? А что есть жалость? И что есть честность? Кто определяет, каким образом судить про то или иное понятие? Прежде всего, речь о совести. Ежели человек оной обладает, он здраво рассудит, найдя значение для вышеозначенных слов. Важнее оставаться правдивым с самим собой, осознавая совершаемые поступки. Можно ограбить священника, не зная, какой человек пострадал от твоей руки. Но узнав настоящее положение дел, не будет ошибочным придти с повинной и сердечно выразиться о неблагоразумном поступке. Так оно и должны быть, за исключением очевидного обстоятельства — никому не нужны дополнительные проблемы. Хорошо, что герои рассказа «Грабёж» поняли ошибку, совершив требуемое их совестью действие по устранению свершившегося недоразумения.

Немного иначе Лесков подал рассказ «Инженеры-бессребреники». Николай показал людей особой закваски. Они находятся на военной службе, скорее делая то вследствие необходимости. Их духу ближе благочестие, выраженное стремлением служить не в действующей армии, а в церкви. И случись им уйти в мирное время, как к ним не могло возникнуть вопросов. Но уйти они решили аккурат в начале войны с Турцией. Понятно, какое отношение к ним возникло у сослуживцев и начальства. Подобный поступок не мог быть одобрен. Государь бы не стал удовлетворять такую просьбу.

Положение молодых людей ухудшалось кратким знакомством с царём Николаем Павловичем. Одного из них тот и вовсе желал приблизить к себе, умилённый его набожностью и хорошими манерами. Уволиться получилось лишь благодаря влиятельным связям, отчего из армии их отозвали уже на половине пройдённого пути. Вполне логично, что дальнейшая жизнь сложилась вне мирской суеты. Некогда приближенный к царю и вовсе занял высокое положение в церковной иерархии, зарекомендовав себя блюстителем чести и порядка, не допуская попустительства. Таким ревностным служителем оставалось восхваляться. Слова о появлении такого исполнительного человека дойдут и до Николая Павловича.

Теперь возникает необходимость понять, в какую сторону клонил Лесков. Он показал людей, вроде бы которых требуется осуждать, но за их благочестие — остаётся скорее похвалить. Нашедшие призвание, они сумели сладить с обстоятельствами и с чистым сердцем подошли к исполнению новых обязанностей. Потому не стоит искать иных слов — достаточно сказать, насколько необходимо позволять человеку самому вершить свою судьбу. Не всем такое можно позволить, но ответственным людям препятствий чинить точно нельзя. Какая же польза от солдата, если ему причинять вред живым существам вера не позволяет? Скорее будет сломана психика, нежели извлечена хоть какая-то польза.

В который уже раз Лесков пытается найти в людях человеческое. Николай боролся с представлениями, пытаясь разрушать шаблонные мнения: не всякий мясник жаден до крови, не каждый военный стремится убивать. Существуют люди с отличным от привычного образом мысли. Они сохраняют честность, тогда как то им не должно быть свойственным. Ежели в отношении одного они последовательны и предсказуемы, то в другом — нисколько не соответствуют сложившемуся о них образу. Из этого допустим единственный вывод: всякому по мыслям его воздать, ежели мысли те есть благо созидающие. Никакого позора и осуждения — нет нужды подтверждать скудоумие, свойственное массовому мышлению. Важна избирательность и множественные допущения, без чего жизнь превращается в череду из необходимости следовать стереотипам.

Ничего сложного в этом нет, Лесков то наглядно показал. И всё равно сомнительно, чтобы всему находилось простое разрешение. Пусть в баснях Льва Толстого допускается сказать спасибо за правду, тогда как в жизни предстоит столкнуться с заранее предсказуемой реакцией общества.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Человек на часах» (1887)

Лесков Человек на часах

Быль времён царя Николая Павловича. Всем известно, какое важное значение тогда отдавалось муштре. За любой проступок следовало суровое наказание в виде прохождения сквозь строй с нанесением определённого количества ударов шпицрутенами. И неважно, имел оправдание проступок или нет. Лесков решил рассказать историю, преподнеся её под видом песни о человеческой несправедливости. Случилось как-то пьяному провалиться под лёд, то увидел часовой. Борясь с чувством необходимости помочь, часовой не мог не выполнить положенное ему по уставу. Вполне понятно, пьяный будет извлечён из воды. Но какая кара ожидает за то спасителя? Не всё так просто — слава найдёт своего героя. К сожалению, как и в жизни, низким по положению будет воздано шпицрутенами, а высоким — орденами.

Николай показал действительность без прикрас. Часовому не полагается покидать пост: ни при каких условиях. И ладно бы он прошёл сквозь строй, был сослан или по воле государя казнён. Спаситель был готов к такому исходу. Он всё понимал, протягивая руку помощи утопающему. Не стал для него неожиданностью и карцер, где он пробыл всё то время, за которое решалась его судьба. Но вот факт спасения требовал разрешения. Почему бы за благодетеля не выставить другого человека, какого-нибудь офицера? Молва разнесёт весть, и будет всем от того хорошо. Тем более важно и то обстоятельство, что тонувший был сильно пьян — не сумел запомнить лица часового.

Какое чувство у читателя пытался пробудить Лесков? Сомнительно, чтобы царь снизошёл до часового и отблагодарил его за поступок. Разве стоила жизнь пьяницы жизни его Императорского Величества? Может это враг придумал подобное представление, дабы через брешь в цепи часовых проникнуть внутрь царских палат. Вспоминая сюжет «Левши», снисхождение Николая Павловича было вполне возможным. Да Лесков рассказывал быль, услышанную от знакомого. Настоящий царь не мог поощрять отхождение от правил, особенно причастными к его личной охране.

Основное недовольство должна вызвать выдуманная история о спасении утопающего офицером. Не имея на то право, ничего не совершив, посторонний человек оказался обласкан милостью Николая Павловича, удостоился внимания высшего света и стал пользоваться уважением. Именно этим требовалось возмущаться. Какая честь в том, чтобы идти против истины? Можно отказаться от высокой чести, рассказав правду. Была бы правда кому-то нужна. Узнай царь о проступке часового, наказанными могли оказаться многие, нисколько того не желая. Лучшим способом избавления от проблем стала выдумка, позволившая избежать справедливой кары.

Как не смотри на ситуацию, часовой всё равно был бы наказан. Он не мог избежать прохождения сквозь строй: ни при каких условиях. Эту истину допустимо повторять бесконечное количество раз. Сумев спасти пьяного, не ценившего себя человека, часовой подставил под удар непосредственно себя, начальника караула и всех остальных, кто стоял выше. Вот как раз вокруг этого и следовало строить рассказ, о чём Николай предпочёл умолчать.

На всё нужно смотреть, сравнивая имеющееся с другими возможными вариантами. Как не оставит хирург умирать пациента, когда стало дурно от вида крови его ассистенту, так и часовой не бросит пост, поддавшись чьей-то слабости. Порученное дело нужно исполнять по требуемой для того форме, ни на шаг не отступая. На первом месте устав, после — всё остальное. На самом деле, двести ударов шпицрутенами — спасение для оступившегося. Будь известны все обстоятельства — не отделался бы и тысячью, равносильной смертной казни.

Тут нет призыва отказывать людям в помощи, тут есть призыв не вредить прежде всего себе, стараясь не причинять беспокойства ответственным за твои действия людям.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Скоморох Памфалон» (1887)

Лесков Скоморох Памфалон

Давайте смотреть на веру иначе. Безусловно, хорошо заниматься самоотречением, отказываться от мирской жизни и истязать тело и душу испытаниями. За то мужей прошлых веков называли светильниками, достойными всяческого почитания. Вспомните, уходили те люди от общества, селились в пустынях и боролись с происками дьявола. Про то узнавали другие люди, решаясь приблизиться к святым мужам, хоть немного прикоснувшись к их существованию. И возводились после на месте пещер и лачуг величественные храмы. Но Лесков задумался. Так ли важно страдать во имя других, когда другие к тому остаются безучастными? И насколько правильно забывать о мире, не принося никакой пользы многим? Тут бы сказать про эгоизм, проистекающий от желания уподобиться Христу, принеся себя же в жертву, тем спасая человечество. И неважно, что Иисус не убоялся выступить против большинства, не утаивая своё слово в тиши пещер.

Николай дал представление о человеке, уставшем от разврата византийцев. Он не хотел видеть вокруг ложь, воровство и скудоумие соотечественников. Все они почитали святые книги, тогда как не собирались соответствовать в них написанному. Потому на тридцать лет тот человек удалится от мира, пока ему не укажут на Памфалона, более угодного Богу, нежели он. Тогда отправится человек на его поиски, покуда не найдёт его. А найдя, опечалится. Памфалоном окажется скоморох — кто не живёт во смирении, проводя все дни и ночи в увеселениях. Неужели такое возможно, чтобы праздный человек оказался достойнее почитания, а не пришедший к нему пустынник?

Живя в скромности, облачаясь в рубище, питаясь скудно, пребывающий в мольбах, человек пришёл к Памфалону, застыв от изумления. Лесков должен был испытывать восторг от подобного. Ему предстояло показать истинную сторону жизни, пусть и литературному персонажу. Чем же скоморох ближе к Богу? А тем, что он служит другим, не заботясь о себе. Памфалон готов отдать последнее, лишь бы выручить попавших в беду. Не раз он мог стать праведником, уподобившись пришедшему к нему пустыннику. И стал бы им обязательно, не будь вынужденным в очередной раз оказать помощь нуждающимся. Ему не позволяла совесть всё оставить, удалившись от мира. Не такой он человек, поскольку не способен отдалиться от людей, про них забыв, будто так поступает как раз ради достижения ими спасения.

Вновь и вновь удивлялся пустынник, долгое время отказывавшийся понимать скомороха. И не принять ему оправдания, не настаивай на том Николай. Да и как не согласиться, если Памфалон поступает на благо, нисколько не радуясь от доставшейся ему праздной жизни. Впору задуматься, насколько оправдано праведное существование, когда забываются другие, в сравнении с жизнью, наполненной избавлением людей от страданий. Ответить просто так не получится. Тому можно привести достаточное количество примеров.

Что поделаешь, когда действительность проистекает из очевидных фактов? Не тот помогает спасти душу, кто использует для того лишь слово. На самом деле помощь оказать сложнее. Нужно поддерживать не только духовно, но морально и материально. Иначе не получится достигнуть поставленной цели. В чём-то поступки пустынников оправданы, ежели они убеждены в правильности совершаемых ими действий, и не убегают от мира, не способные принять происходящего. Ведь порою случается странное! Те, кто взялся заботиться о человеческих душах, выступают в качестве заинтересованных в материальном обогащении. Стоит такому произойти, как не может быть и речи о духовности. Тут уже речь о памфалонах. Однако, согласно Лескова, иные скоморохи имеют много больше святости, а то и вовсе кроме них никто оной не обладает.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Пугало», «Интересные мужчины» (1885)

Лесков Интересные мужчины

Вслед за удачей удачу не жди. Второй раз она приходит редко, заставляя томиться в ожидании. Но писателю необходимо творить, пускай и через силу. Читатель сам разберётся, готовый прощать едва ли не всё, ежели радуется каждой возможности найти нечто новое и до того бывшее неизвестным. Либо нужно быть очень въедливым человеком, способным переваривать всю предоставляемую информацию. Разобраться можно во всём — ставилась бы для того цель. 1885 год вообще оказывался скудным на творческие порывы, а потом и вовсе Лесков замолчит на недолгое время, вероятно по причине смерти матери. Пока же предлагается кратко рассмотреть рассказы «Пугало» и «Интересные мужчины».

«Пугало» — святочный рассказ. Николай погрузился в детские воспоминания, возможно свои. Основная мысль произносится на последних строчках. Её суть звучит примерно так: не то пугает нас, что страшно, а то, что бояться надо самих себя. Исходя из этого, Лесков создавал историю, смешав детские переживания с допустимостью невероятного, к чему всегда стремится юношеская фантазия. Кто не имел страхов в детстве, бывших в действительности необоснованными? Ни один человек в юные годы не избежал подобного. Как знать, то могло являться защитным фактором от неблагоразумных поступков. Николай не стал развивать мысль, остановившись на комплексах прошлого. Зато у него получилось изречь нравоучительное наставление.

Рассказ «Интересные мужчины» — любопытен по содержанию и сложен при непосредственном чтении. Лучше с ним удаётся ознакомиться через сторонние источники, на свой лад излагающие содержание. Дабы далеко не ходить, достаточно повторить вслед за другими, призвав читателя на несколько мгновений отложить знакомство с Лесковым, чтобы переключиться на Куприна. Получается подобие басни: кто-то когда-то сложил удачный сюжет, а потомки повторили, рассказав о том же, только приятнее для восприятия. Схожая ситуация и с рассказом «Интересные мужчины».

Собственно, Куприн имел слабость повторить произведение Николая. Сделал он то мастерски, разыграв трагическую сцену, смешав в едином повествовании честь и необходимость любым способом её сохранить. О том же писал Лесков, вполне возможно где-то и почерпнувший сведения о возможно имевшем место быть. Проще Николаю было и по причине описания былого, где честь стоила даже больше, нежели ей то позволительно. Обидчика всегда можно было вызвать на дуэль. Впрочем, пересказывать детали рассказа не следует. Читатель обязательно сам убедится в сказанных тут словах. Причём настолько хорошо изучит, сумев найти дополнительную информацию к размышлению.

Мужчины и в самом деле представлены интересные. Раздирает их не столько чувство чести, сколько межнациональная рознь. Мужчинам просто необходимо выяснять отношения, из-за чего не так важно, какой для того найти повод. Русские или поляки, гусары или к ним не относящиеся — всюду найдётся причина для выяснения отношений. Хоть обстоятельства надуманны, человеческая кровь всё-таки прольётся.

Вполне допустимо совместить смысловое содержание «Пугала» и «Интересных мужчин». Вывод очевиден: бойтесь тех, кто желает отстаивать какую угодно правду, непременно соглашайтесь и убеждайте оппонента именно в его правоте. Это позволит уберечься от неверных поступков. В самом деле, проще действовать от противного, нежели поступать прямолинейно. Гораздо эффективнее поддержать собеседника (или, называя иначе, противника), чем стараться его переубедить, когда достижение требуемого результата изначально кажется невозможным.

Чудес не бывает. Не стоит ожидать, будто человек обретёт способность здраво рассуждать, отказавшись от предрассудков. Отнюдь, с малых лет прививается свойство бояться возведённых преград. Страх начинает произрастать от сущей мелочи. Кажется, опасность исходит от старого развалившегося дома, покосившегося дерева, либо от чего-то другого, причём как в малом масштабе, так и в крупном.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Райдер Хаггард «Лейденская красавица» (1901)

Хаггард Лейденская красавица

Ожидаемый «пепел Клааса» не застучит в сердце читателя. Хаггард согласился рассказать историю про страдающую под пятой испанцев Голландию, не имевшую сил оказать сопротивление жестокости католической инквизиции, угнетавшей право на свободное вероисповедание. В центр повествования на краткий миг будет поставлена красавица Лисбет, желающая счастья для себя и других, но обречённая созерцать угнетающую действительность. Годы пройдут, она постареет, вырастут её дети, и уже им предстоит продолжить находить способы для противления испанцам. И вот «пепел Клааса» должен был застучать, чего так и не случится. Кажется, Райдер излишне растянул события, забыв, насколько важен каждый персонаж. Все действующие лица приходили, чтобы покинуть страницы, будучи глубоко опечаленными людьми.

Голландия XVI века находилась в тяжёлом положении. Над сим краем властвовал Карл V — король Испании и император Священной Римской империи. Всё бы ничего, если не особое отношение голландцев к пониманию должного быть. Власть иноземца над собой они могли допустить, а их душами управлять не мог никто. На этом и основывалась главная трагедия населения Голландии, вынужденного терпеть инквизицию, не позволявшую отхождения от символов веры. Человек не мог отказаться от посредников между собой и Богом, ему вменялись правила исповедования и необходимость соблюдать запреты. Голландцы такого не терпели. Недавно появившееся лютеранство оказывалось им более близким и понятным. Ведь вера должна быть в душе самого человека, без постороннего вмешательства. Именно поэтому голландцев массово казнили. Могли в один день отправить на костёр до миллиона и более отступников.

Что оставалось людям? Они молча терпели инквизицию, боясь проявить волю. В таком же положении окажется Лисбет, показанная для начала истовой католичкой, не допускающая иных суждений в вопросах веры. Хаггард всерьёз возьмётся описать её судьбу, заранее планируя довести повествование до горестного события. Читатель узнает, как религиозные убеждения потерпят крах перед желанием любить. И полюбит Лисбет лютеранина, встретив отчаянное сопротивление. Причина тому в нежелании двух влюблённых сердец допускать непоправимое. Ибо стоило кое-кому сообщить инквизиции требуемую информацию, как без долгих рассуждений на костёр отправятся многие. Потому жизнь Лисбет пойдёт по пути вынужденного молчания. Останется уповать на детей.

Хаггард резко оборвёт повествование, переключив внимание читателя на новых действующих лиц. Пройдёт достаточное количество лет, требуемых для смены нескольких поколений. Лисбет постареет и утратит красоту. Она более не будет представлять интереса для будущих событий. И читатель перестанет понимать, зачем продолжать знакомиться со следующей историей. Противление голландцев приобретёт далеко не то значение, которое оно имело до того. Отныне важнее разобраться в личном прошлом, нежели поддерживать устремления соотечественников. Оттого и молчит «пепел Клааса», никак себя не проявляющий.

Растягивая действие, Райдер упустил из внимания цельность предлагаемого вниманию сюжета. Изначально показывая возмущение голландцев, он не посчитал нужным довести действие до конца, оставив деяния отцов едва ли не без интереса детей. Но как такое вообще могло произойти? Оставим то на усмотрение Хаггарда, всё-таки он мог понимать, насколько его читателю важно увидеть раскрытие личностей, тогда как фоновые события становятся важными сугубо из необходимости описывать конкретное время.

Может Хаггард и не испытал желания вникать глубже в противостояние голландцев и испанцев. Достаточно того, что он показал очередное людское горе, взращенное на надуманных причинах, где личностное стремление к счастью имело определяющее значение. Как бы всё не развивалось на страницах, иначе Райдер и не думал показывать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Райдер Хаггард «Чёрное сердце и Белое сердце» (1900)

Хаггард Чёрное сердце и Белое сердце

Нельзя писать одинаково хорошо. Порою случаются неудачные пробы пера. Что с ними делать? Некоторые писатели сжигали. Но профессиональный автор на такой шаг пойти не мог. Неважно, насколько получившийся результат удовлетворял его эстетические чувства. Чаще оказывалось, произведения пишутся из-за желания заработать средства на существование. Хаггард сам о том говорил, для чего допустимо напомнить о «Завещании мистера Мизона». Писатель ставится перед необходимостью создавать новые истории, иначе ему грозит разорение. Не будет причиной для удивления, если в подобных условиях находился и Райдер. Потому, какой труд он не напиши, — быть ему опубликованным.

«Чёрное сердце и Белое сердце» посвящены событиям, предваряющим британское вторжение в Зулуленд. Перед этим местные племена уже столкнулись с бурами, отчего реки наполнились кровью. Говорить сверх этого допустимо о чём угодно. Почему бы не о любви? Почему бы не создать любовный треугольник? Почему бы не дать право существовать добропорядочным и злокозненным персонажам? Хаггард так и поступил, правда быстро иссякнув. Только начавшись, произведение сразу закончится. Его номинальный объём вполовину меньше обыкновенного, отчего его проще назвать повестью, а то и вовсе рассказом.

Вообще, о зулусах Хаггард рассказывал и прежде. Сам цикл про Аллана Квотермейна породил необходимость развивать сторонние сюжетные линии, дав подобное представление об особенностях Зулуленда. Прекрасно известно жизнеописание Умслопогаса, на примере которого показано, сколь жестокой была цивилизация зулусов, в кровавой жажде заполнявшая ущелья, скидывая туда живых людей. Такой ли она осталась после? Или пассионарность зулусов угасла, сделав воинственный народ мягким и податливым для европейских завоевателей?

Установить то по повести «Чёрное сердце и Белое сердце» не получится. Райдер снизошёл до чрезмерной приторности. Неудивительно, отчего это его произведение растворилось, ныне никак не побуждая о нём вспоминать. Оно и опубликовано было совместно с «Элиссой», оттеняя собой мифическую историю, внося элемент хотя бы какой-то реалистичности. Зулусы, несмотря на их отдалённость в пространстве, всяко ближе финикийцев, давно сгинувших в ассимиляции с римлянами. Пусть и зулусы ныне не те. Впрочем, дабы так утверждать, надо иметь о них хотя бы поверхностное представление, чего делать лишь по книгам Хаггарда определённо не следует.

Единственное, к чему пробуждается интерес, — желание узнать, за кем всё-таки останется будущее юга африканского континента. Неужели за белыми людьми или чернокожее население возьмёт своё, не согласившись оказаться в услужении у пришельцев? Но того в самом начале XX века Хаггард не мог знать. Он лишь видел, как буры временно вернули себе контроль над занимаемыми ими территориями, но вот уже готовы опять уступить, поскольку противоречия с англичанами достигли очередного обострения, вследствие чего в 1899 году началась вторая англо-бурская война.

Думается, из-за интереса подданных британской короны Хаггард и возвращался к теме зулусов, уже тем гарантируя внимание к своим произведениям. Причём он настолько это понимал, что не проявлял старания, создавая в меру удобоваримый литературный труд, вполне годный для чтения английским детям перед сном, а то и для пробуждения патриотических чувств. Как бы оно там не обстояло, но в противостоянии между бурами и зулусами не могло быть симпатичных британцам персонажей — оба народа и без того набили оскомину, из-за чего англичане не раз успели пожалеть о понесённых ими потерях.

Важно и то, что англичане несли своим вмешательством разрешение конфликта. Нельзя допускать насилие буров над зулусами, нужно взять зулусов под опеку. С таким настроем, надо полагать, Хаггард и писал «Чёрное сердце и Белое сердце».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Райдер Хаггард «Элисса» (1900)

Хаггард Элисса

Прошлое настолько непонятно, что трактовать его можно на угодный писателю лад. Например, какие исторические процессы происходили в Африке? Не десять веков назад, а за две-три тысячи лет до того? И не на севере континента, а на юге, либо в центральных областях. Хаггард знал о существовании таинственных развалин на территории современного для нас государства Зимбабве. Кто их возвёл? Пусть их строителями выступят финикийцы — гордый иудейский народ, покоривший море. Отчего-то в этом случае они предпочли бороздить земные просторы, прокладывая караванам дорогу вглубь Африки. Целых три года требовалось, чтобы добраться из Египта до тех мест. На пути сооружались форпосты, позволявшие находить успокоение от тягот дороги. Жили в те времена и беспокойные племена варваров, своей истовой жаждой к наживе вносившие разлад в размеренную жизнь. Однажды, один вождь влюбился в красавицу финикиянку Элиссу, пригрозив разрушить величественный город Зимбое. Что на этот раз приготовил Хаггард для читателя? Неужели разыграет противостояние, подобное стоянию ахейцев под Троей?

Женская красота — быстро увядающий цветок. Но сколько за обладание этим цветком сломано жизней? Сколько погибло империй? Сколько совершено безумств? Да и сколько именно об этом написал книг Райдер? Ничему не учится человечество, продолжая заниматься бахвальством. Поэтому вполне допустимо поверить и в существование древнего города Зимбое, во владеющих им финикийцев и в пристрастие варварского вождя. На протяжении произведения разыграются страсти между мужчинами и женщинами, между служителями различных религиозных культов и просто страсти, проистекающие из желания обрести лучшую долю сугубо для себя, омрачив существование других людей.

Красавица Элисса являлась жрицей Баала. Её отец был главой города. Она — тот самый цветок, достойный лучшей судьбы. Её полюбят все, но более других приехавший из ханаанских земель иудей и местный варвар, из-за чего возникнет дилемма, грозящая одинаковым результатом. Египет и Израиль от Зимбое далеко, в случае необходимости военной помощи — рассчитывать на неё бессмысленно. Предстоит покориться воле варварского вождя, готового держать город в осаде до той поры, пока Элисса не отдаст ему предпочтение. А то вождь и вовсе сметёт Зимбое, не оставив камня на камне, ежели кончится терпение. Сложный выбор предстоит сделать Элиссе, чья мысль разрывается между служением богу, любовью к иудею и необходимостью оградить город от опасности.

В подобных обстоятельствах Хаггард мог сочинять любую историю. И неважно, что никакого древнего Зимбое не существовало, никогда в Зимбабве не жили финикийцы и подобных страстей на тех землях не разыгрывалось. Райдер умеет создавать истории, раскрывая для читателя сокрытые миры, продолжающие будоражить воображение. Он не стремился раскрывать имевшее место быть, поскольку никогда к тому не стремился. И он всё-таки прав, так как нельзя установить прошлое, не имея о том сохранившихся свидетельств. Остаётся допускать, будто Зимбое существовал, а значит могло быть всё то, о чём на страницах произведения Хаггард решил сообщить читателю.

Счастливого финала ожидать не стоит. На этот раз Райдер решил свести повествование к действительности, то есть к забвению. Ежели ничего с той поры не сохранилось, значит случилась катастрофа. Зимбое был уничтожен, чувства любящих сердец растоптаны и не осталось ничего светлого, чему следовало продолжать внимать. Теперь можно созерцать сохранившиеся развалины, понимая их на своё усмотрение. Их вполне могли возвести африканские племена, далеко не такие варварские, какими они могут казаться. Но почему бы они не могли быть построены тем, кто разрушил именно тот Зимбое, описанный Хаггардом?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сергей Лукьяненко «Звёздная тень» (1997)

Лукьяненко Звёздная тень

Лукьяненко пошёл по пути фантазии ради фантазии. Он решил повергнуть вспять им прежде написанное, представив начало не имеющим значения для продолжения. Сергей сам опровергает предыдущий текст, представляя описанные ранее события под их иным пониманием. Всё это делалось, дабы позволить главному герою произведения добраться до центра галактики, где всё предыдущее растает окончательно. Как бы не хотелось этого признавать, но задумка Лукьяненко приняла вид, схожий с «Хрониками Амбера» Роджера Желязны. Куда теперь не отправляйся главный герой, он неизменно попадёт в требуемое ему место. Искажение пространства — для удобства — Сергей заменил порталами.

Отныне происходящее приобрело лишённое смысла содержание. Стало ясно, кто воспользовался порталом, тот отныне бессмертен. Ранее умершие действующие лица заново ожили. Окружающее пространство превратилось в подобие игры, где в каждом мире происходит то, что требуется его обитателям. Смысл действительно утратился. Само признание возможности бессмертия тому способствует. Более ничего не будет иметь значения.

Однако, начав, должен закончить. Читатель ещё не забыл — Земле грозит опасность уничтожения. Что же, Лукьяненко должен подвести повествование к недопустимости этого. Более того, ни к чему не обязывающее существование людей приобретает значение, без оправданных на то причин. Оставим слёзы умиления в стороне, признав, Земля имеет право на существование, а землянам полагается занять особое положение среди высших рас Вселенной.

Весь цикл, состоящий из романов «Звёзды — холодные игрушки» и «Звёздная тень», сам по себе ломает представление о космосе. Лукьяненко допустил примитивизм, отказавшись от многообразия. Всё различие свелось более к внешним проявлениям. Внутренние же различия не чувствуются. Инопланетяне, по своей сути, сходны с людьми, живущие по тем же принципам и исповедующие схожие представления о сущем. Пусть в действие втянуты роботоподобные ящеры от древних пращуров (привет от «Заповедника гоблинов» Клиффорда Саймака), мышеподобные существа (почти неуловимая отсылка к произведению Дугласа Адамса «Автостопом по галактике»), некая множественная субстанция, имеющая единый разум (какой-никакой, но чем не живой океан из «Соляриса» Станислава Лема) и ряд прочих рас, не имеющих для происходящего действительного значения, даже так называемые геометры, представленные вниманию сугубо для противопоставления их упорядоченного хаоса хаотичному порядку Звёздной тени. Все они похожи на людей, чего опровергать Сергей и не пытался, если под конец всё свёл под единое согласие всех, позволив каждой расе мыслить по-человечески.

Конечно, главный герой будет идти, реальность вокруг него постоянно изменяется, он участвует в различных событиях. Но почему ничего при этом не происходит? Сергей разве забыл о необходимости создать мир, чьё существование логически оправдано? Лукьяненко раз за разом опровергал ранее рассказанное, что остаётся занести произведение в продукт человеческой фантазии, и не более того. Искать внутреннюю философию оказалось бессмысленным, если не принять за факт авторскую позицию, выраженную отказом как раз от смысла.

Впрочем, не всему быть совершенным. И это является примечательной идеей. Куда не иди, к чему не проявляй интерес, то окажется временным явлением. Не об этом ли хотел сообщить Лукьяненко? Спасать текущее положение совершенно не требуется, ежели к тому не появится соответствующих обстоятельств. Не бывает такого, чтобы один человек вершил дела человечества. Но почему бы и нет? «Имею скафандр — готов путешествовать»: как некогда сообщил Роберт Хайнлайн. Землю продолжат раздираться конфликты, пока в космических высях не начнёт зреть конфликт вокруг Земли. Тогда уже никто не поможет, даже такой герой, какой добился невероятных результатов в данном цикле произведений.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 127 128 129 130 131 356