trounin.ru

Двадцать четыре года прошло с войны 1812 года, прежде чем Зотов решил поделиться с читателем собственными воспоминаниями. Было ему тогда семнадцать лет, и он горел желанием пойти защищать родной край от вторгнувшейся армии Наполеона. Москва уже сгорела, потому растаяла надежда схлестнуться с супостатом на поле битвы. Но армия Наполеона отступала с боями, вступая в жаркие схватки с гнавшими их за пределы страны русскими. Зотову всё-таки довелось поучаствовать в сражении, ибо шла армия тогда к Полоцку, вполне готовая снова сразиться при этом городе. Там и прошёл Зотов боевое крещение, тогда же раненный. Особых изысков Рафаил в описании не предложил, ограничившись сугубо личными впечатлениями.

Сражения тех дней — особого вида бои. Это не оголтелая атака с острым оружием наперевес и не залпы лучников. Отнюдь, от солдат требовалась выдержка. Всё происходило по определённому сценарию. Чаще смерть приходила внезапно — от обрушившегося сверху пушечного ядра. Собственно, множество солдат и офицеров погибало на глазах, павших жертвой по воле слепого случая. Видел и Зотов такие случаи, нисколько не впадая в панику. Наоборот, у него появилось чувство презрения к смерти. Более того, будучи раненным, его несли люди, которые умирали прямо во время переноски, сражённые всё по той же воле слепого случая. А что сам Зотов? Он едва не лишился ноги. Правда не от досадного ранения, а от ретивости лекаря, посчитавшего, что лучше сразу отрезать, нежели допустить возможность последствий.

Как же Зотов избежал ампутации? Ему попался другой лекарь, усомнившийся в необходимости отнимать ногу. Он не увидел повреждения костей, отчего не понимал, какие могут быть последствия. Собственно, потому Зотов и сохранил ногу. Как же тогда относиться к смерти выносивших его с поля боя людей, принявших смерть зазря? Нет, и ещё раз нет. Зотов мог погибнуть, оставленный умирать при нанесённом ему ранении. Тогда читатель потерял бы Рафаила и не стал внимать его литературным трудам. Хотя, как знать, каких деятелей пера русская литература тогда потеряла, включая и из тех, кто помогал непосредственно Зотову.

Осталось Рафаилу рассказать про сражение на Березине. Он слышал крики тонувших солдат. Тонувших в ледяной воде, чтобы читатель лучше понимал обстоятельство их смерти. Что до Наполеона? То Зотову едва ли не представлялись его сверкающие пятки. Наполеон спешно покидал Россию, а русская армия, переходя через Березину, готовилась к заграничному походу. Предстояло преследовать французов вплоть до Парижа. Сам Зотов участвовать в боевых действиях не продолжил, чему причиной полученное под Полоцком ранение.

Одно не давало покоя Рафаилу. Почему Наполеон не был остановлен ещё в 1812 году? К тому была возможность. Он мог быть пленён, вместо чего бой следовал за боем, а французский император постоянно ускользал. Вместо этого русская армия оказалась вынуждена идти следом, встречая постоянное сопротивление. Прежде, в романе «Леонид», Зотов оглашал необычайный дар Наполеона к убеждению людей. Растеряв армию в пятьсот тысяч человек, он за короткий срок нашёл ещё двести тысяч, с ними выступив против шедших за ним армий России и её союзников.

Личное воспоминание о былом — важное свидетельское показание для будущих поколений. Хорошо, что Зотов таковое оставил, хотя мог сделать это ярче, составив более подробное описание с ним происходившего. Впрочем, наверстать это он смог в художественных произведениях. О Наполеоне он ещё не раз успеет рассказать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Война 1812 года — не суть важный с исторической точки зрения конфликт — это один из эпизодов столкновений политики Александра I с планами по гегемонии над Европой Наполеона. Куда важнее проследить, что вообще предваряло данное противостояние. Подмогой в том может оказаться роман Рафаила Зотова, повествующий о разжалованном в рядовые Леониде Волосове, принимавшем участие в боях сперва за русскую армию, а после заключения Тильзитского мира, перешедшим в число подданных Наполеона. Всё это имело место до 1812 года. Сами события на страницах произведения начинаются в 1806 году — накануне обострения франко-прусских отношений, в которых важное значение имело участие российской стороны. Теперь название местечка Прейсиш-Эйлау мало значит для потомка, но для современника тех дней его упоминание пробуждало гордость за успехи русского оружия. Некогда яркий эпизод былого — померк. В памяти его заменили сожжение Москвы и Бородино, тогда как до прочего дела нет. Что же, Зотов отчасти восстановил историческую справедливость, детально описав некоторые моменты из русско-французских отношений вторых шести из первых двенадцати лет XIX века.

Зотов писал роман для мужчин и женщин одновременно. Рафаил стремился охватить читателя разносторонностью повествования. Слабый пол привлекут взаимоотношения Леонида с девушками, сложности его положения, выраженные в любви к одной, женитьбе на другой и происходящими с ним горестными событиями в общем. Сильный пол заинтересуется историческими выкладками, глазами современника тех дней раскрывающих важность свершавшихся тогда обстоятельств. Подумать только, храбрый русский солдат воевал с храбрыми солдатами всей Европы, нисколько их не устрашаясь, к тому же и действуя из лучших побуждений, понимая, за враждой обязательно следует видеть дружбу, ведь с боевыми действиями будет обязательно покончено, и жить предстоит дальше, не испытывая былой ненависти. Таковы уж были европейские войны, далёкие от обоюдной ненависти. Хотя, писатели-романисты могли приукрашивать действительность, описывая сцены далеко не тем образом, как они случались на самом деле.

Что видит читатель? Воюющие умеют найти общий язык — большей части из них известен французский. Сражаясь с поляком, Леонид вдруг находит в противнике товарища, способного приютить и дать отдохновение. Даже имея встречу с Наполеоном на поле боя, Леонид щадит французского императора, убеждая его отказаться от продолжения атаки. Тот же Леонид будет иметь беседу с Александром I, не заслужив порицания за проявление милости к Наполеону, поскольку побеждать следует честно, показывая силу тактики и воинского мастерства, а не демонстрировать возможности, прикрываясь одиночными диверсионными вылазками. Уж такова тогда была война. Потому читатель нисколько не удивится, став свидетелем перехода Леонида во французское подданство. Кто же тогда знал, как сложится дальнейшая судьба империй. Александр I и не думал обрести в Наполеоне снова соперника, ибо Тильзитский мир стал демонстрацией заключения продолжительных дружеских отношений.

И всё же обострение отношений случится. Немецкие и австрийские земли не смирятся с властью Наполеона. А к 1812 году обозначится поход Наполеона на Россию, шедшего по той же польской грязи, которая не давала ему покоя за шесть лет до того. Зотов описал, как советники пытались отговорить Наполеона. Да, Россию можно сломить, но её народ сломить не получится. Случится Бородинское сражение (оно же Можайское или Москворецкое), затем французы войдут в Москву, после пожар и спешное отступление с потерей армии в полмиллиона человек. Леонид будет появляться в разных местах, становясь очевидцем крушения Наполеона — он узрит множество трупов, не убитых и растерзанных, а умерших голодной смертью, либо околев от мороза.

Так вкратце можно рассказать о романе Зотова про некоторые черты из жизни Наполеона. Разумеется, это поверхностное обозрение, тогда как шесть сотен страниц легко не анализируются, особенно наполненные множеством случающихся на них событий.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Имени Василия Тредиаковского звучать много громче, выбирай он для перевода литературные труды, судьба которых не сложилась бы столь печально для российского обывателя. Пусть его имя оставалось на слуху у современников, да и поныне оно гремит из-за споров вокруг русского языка и стихосложения с Сумароковым и Ломоносовым, сам он остаётся мало кем из потомков воспринимаем. Считается, что основная его работа — это перевод сочинений Шарля Роллена: десятитомной «Древней истории» и пятнадцатитомной «Римской истории». Но судьба трудов Роллена осталась смутной, поныне доступной лишь в вариантах, последний из которых относится к двадцатым годам XIX века. Потому и в отношении Тредиаковского применимо сходное мнение. Прочие переводы почили в аналогичной безвестности, ныне интересные только причастным лицам, и то чаще по роду их обязательств перед необходимостью изучения наследия российских авторов XVIII века.

В 1752 году Василий перевёл первое действие комедии «Евнух» за авторством Теренция. Представленная вниманию событийность произведения скорее должна была навевать на читателя скуку. Потому лучше вспомнить про написанную двумя годами позднее «Феоптию» — оригинальную стихотворную работу Василия, пропитанную философскими воззрениями западных европейцев, в особенности Картезия. Можно даже сказать, что как Лукреций донёс до читателя представления древних греков о мире, таким же образом поступил Тредиаковский. Основное смысловое содержание, согласно его же названия, обоснование бесспорного существования Бога. Другая часть произведения касалась раскрытия физиологии по Картезию, опять же. Василий стремился просвещать общество? Так или иначе, его задор просуществовал короткий отрезок времени — ныне его деятельность по популяризации науки при обязательной вере в Бога совершенно не ценится.

Есть в критическом активе Василия «Письмо, в котором содержится рассуждение о стихотворении, поныне на свет изданном от автора двух од, двух трагедий и двух эпистол, писанное от приятеля к приятелю» за 1750 года. Тредиаковский крайне негативно выступил в адрес Сумарокова, в мельчайших деталях разобрав его драматургическое произведение «Тресотиниус». В совокупности Василий выразил всю ненависть, с нему испытываемую, указав на огрехи, допускаемые повсеместно, хоть даже взять оды Сумарокова или адаптацию им псалмов. Причём настолько Василий въедливо подошёл, что указывал, где нужно ставить знаки препинания, либо заменять их на иные. Высказавшись в волю, употребляя и такое слово — как «афедрон» (седалище), Василий счёл вполне возможным и такую реакцию на его критику, которая может статься вполне себе похвалой.

Завершить знакомство с творчеством Тредиаковского можно его письмами. Писались они на разных языках. Самое раннее датируется 1731 годом. Василий писал И.-Д. Шумахеру, высказываясь касательно сделанного им перевода «Езды в остров Любви», благодаря за приобретённый экземпляр. В следующих письмах Шумахеру Василий негодовал на мнение общественности, усмотревший в данном произведении развратные моменты, из-за которых молодёжь предастся схожим будто бы отвратительным поступкам.

Сохранилось письмо к императрице Анне Иоанновне от 1740 года. Тредиаковский пожаловался на избиение его кабинет-министром Артемием Волынским, а также последующей экзекуцией, продолжившейся после заключения под стражу. В 1743 году Василий обращался за одолжением к Кантемиру. Последующие письма касались в основном составленного им к тому моменту творческого наследия, вроде печати переведённых исторических томов Шарля Роллена.

Как видно, Тредиаковский оставался среди современников влиятельной фигурой, с чьими творческими порывами редко соглашались. Василий желал творить, неизменно вынужденный сталкиваться с авторитетным мнением оппонентов. Он предпринимал всё новые попытки упрочить весомость собственного суждения, раз за разом терпя поражение. Он так и проиграл борьбу, не сумев расположить к себе ни высших лиц государства, ни простого читателя. Да и потомок о нём практически ничего не знает. Но достаточно и того, что о нём вообще помнят. Уже это хорошо.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Литература многогранна, но писателю следует выбирать не грани, а одну из плоскостей, как и читателю интерпретировать текст не с граней, а с той же плоскости, либо какой иной. Такова литература, требующая определённого восприятия, сколько бы не минуло времени с создания определённого художественного произведения. На этот раз Василий Белов взялся отразить будни советской деревни накануне массовых процессов, связанных со стремлением власти преобразовать жизнь на селе, сделав то для пользы государства. Разумеется, речь идёт о борьбе с кулаками и обязательной коллективизации, когда частные хозяйства объединялись в единое целое с общим имуществом — в колхозы. Пока всё это происходило на добровольных началах. Можно то время считать наполненным позитивными ожиданиями от до того свершившихся перемен. Наконец-то крестьянин получил так долго ожидаемую землю, без которой он оставался в результате отмены крепостного права. Это казалось настолько близким, что никто не ведал, как поиски чуждого элемента на селе принимали всё более обязательный характер. Вскоре суждено свершиться страшному, а пока предстоит наблюдать за пасторалью.

Конечно, Белов лукавит. Он нарисовал на страницах примерно возможную ситуацию. Указанного им села словно не коснулись беды первых лет становления социалистической республики. Просто ушли одни, дав право на землю другим. Без каких-либо продразвёрсток! Случилось идеальное сочетание требуемого. И вот крестьяне зажили на селе, довольные снизошедшей на них вольностью. Зачем Белову потребовалось создавать именно такое впечатление о селе двадцатых годов? А может он сам тогда не ведал, подпитанный мифами советской пропаганды? Он знал лишь о свершившемся крахе крестьянского быта, связанного с курсом проводимой Сталиным политики. А как обстояли дела до того — лишь представил. Как результат — практически утопический образ, та самая пастораль. За единственным исключением — чуждый элемент обязательно будет разыскиваться, ибо среди положительного должно существовать и отрицательное явление.

Неважно, есть чуждые элементы или их нет — следует искать. Читатель понимает, какой размах таковое желание примет после. Дабы не печалить излишне, Белов растянет повествование на долгие страницы, чаще воссоздавая сцены, совершенно ничем не примечательные. Читатель так и решит, наблюдая, например, за карточной игрой, лишённой сути. Согласно её правил: кому достанется красная карта — тот победил, а кому чёрная — проиграл. Вместо краткого описания игрового процесса, Василий надолго остановится на подробностях, не продвигая действия вперед, не сообщая информации к размышлению. Подобных сцен представлено в «Канунах» с излишком.

Белов неизменно стремился показать утопичность представлений крестьян. Когда к ним приходили и заявляли о требованиях, они в ответ показывали газету, где чёрным по белому расписывалась прелесть быта советских граждан. Кто-то требовал искать чуждый элемент? Почему тогда пресса молчит и ни о чём таком не сообщает? Перегибы не касались сознания крестьян, всё они воспринимали за самоуправство отдельно взятых личностей. И ежели кто утверждал о необходимости создания колхоза на селе, его посылали в другие селения, ибо газеты не писали о принудительном порядке. Там сообщалось: всякий добровольно вступает в колхоз, либо не вступает. Поистине, Василий рисовал на страницах золотое время крестьянства… Может такое действительно существовало? Да вот о нём потомки совершенно забыли, воспитанные на обязательной негативной оценке ленинских и сталинских начинаний.

Но переменам обязательно быть. Уже гремела травля троцкистов. Оных выискивать принялись и на селе. Когда сельчане отказывались от добровольного согласия с политикой власти на местах, им грозило, как минимум, обвинение в симпатиях идеям Троцкого, что для них означало наступление теперь уже мрачных перемен.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Смешалось безумие и любовь, как у Маркеса бывало не раз. Безумным стался весь мир, тогда как в любви нуждались всего лишь двое. И безумным был всякий, желавший просто жить, невзирая на других. Любовь же оставалась сама по себе, практически никем не воспринимаемая за полагающееся человеку чувство. Так случилось, что Маркес наделил главную героиню длинными волосами, её укусила бешеная собака, и теперь девочке предстоит пройти типичный путь человека в отягощённой религией стране. Она не заболела бешенством, что означало наиглавнейшую странность. А раз так — быть девочке под присмотром в монастыре. Может быть в ней поселился бес?

Предположений много. Оставим за факт становление непосредственно девочки. Она росла в окружении собственных интересов. Родители на неё не обращали внимания, поэтому в главной героине возникло тяжело понимаемое ими поведение. Да и собаки в той стране так часто кусали людей, отчего подобное никем всерьёз не воспринималось. Конечно, Маркес наполнит произведение магическим реализмом, но он вполне укладывается в рамки обыденности, если смотреть на окружающее готовым всё принять взглядом. На самом деле данное произведение к магическому реализму практически не относится — эта история более из разряда местных легенд.

Собственно, повествование с того и начинается. Рассказчик присутствовал при разрушении монастыря, увидел извлечение останков захороненных на его территории людей. Голова одного из тел имела необычайно длинные волосы. Тогда и вспомнил рассказчик о событиях былых времён, как когда-то давно случилось девочке быть укушенной собакой, не заболеть, попасть в тот самый монастырь, печально влюбиться и в полном счастье умереть. То есть Маркес и не думал скрывать от читателя детали, предложив в качестве вводного слова краткий пересказ основных событий из предлагаемой им к вниманию истории. Важнее не само повествование, а умение рассказчика, о чём Габриэль снова напомнил читателю, сообщив в меру увлекательное действие, слишком быстро закончивающееся, чтобы суметь разобраться в возникающих при чтении эмоциях.

Если смотреть в произведение глубже, читатель заметит классический сюжет о девушке с длинными волосами, запертой в высокой башне, ожидающей кого-то вроде способного спасти её принца. В довольно отдалённом антураже, но с тем же смыслом, Маркес рассказал историю, заранее предупредив — счастливого исхода не будет. Впрочем, к счастью он повествование всё равно подведёт. Необычным оказался непосредственно принц — его роль Габриэль отдал экзорцисту, специально приехавшему в монастырь для изгнания бесов из девочки. Последующая трагедия покажет слом мировосприятия в дотоле убеждённом человеке, может быть впервые ощутившем любовное чувство и подвергнувшемуся поэтому саморазрушению. Остаётся думать, причиной тому послужило чувство к вполне здоровой девочке. Её единственная отличительная черта — в ней нет сходства с живущими в безумии людьми.

Безумных на страницах хватает. Это сами родители девочки… вплоть до церковных служителей, готовых во всяком происшествии видеть причастность нечистой силы. И когда появляется безгрешное создание, в их представлении оно является средоточием зла. Тогда как если зло в ком и поселилось, то в тех же церковных служителях, истинно одержимых мыслями о дьявольских наваждениях.

Маркес не позволил обрести героям повествования счастья. Не полагается людям подходить в конце жизненно пути к благоприятному для них результату. А может Габриэль не желал допускать действующих лиц до рутины взаимоотношений. Ведь любовь не существует вечно, она разрушается, открывая прежде неприметные стороны избранника. Уж лучше позволить героям испить чашу горя, нежели тешиться пустыми ожиданиями.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лучшей доли не бывает — всякая доля плоха в той или иной степени. Её восприятие зависит от способности согласиться с ниспосылаемым судьбой. Принято думать, гражданская война принесла для России горе. Но разве когда-то россияне жили вне обоюдного противостояния? С древнейших времён люди внутри очерченных за Россией границ ходят по острию ножа друг к другу. Была ли Русь — случалась взаимная резня. Будучи под монголами — били в спину не стесняясь. И даже достигнув благополучия при Иване Великом, уже при Иване Грозном потонули в собственной крови. Не говоря уже о Смутном времени, а также закабалении при Романовых правителями религии, а верхами — низов. Всяк всякому приходился за врага, пока не случилось развала монархии. И тогда Россия продолжила жить во взаимной ненависти. Да не о России тут следовало вести речь. Человек, что волк среди волков. Он такой же волк, как окружающие его волки. Ему не видать лучшей доли ни при социалистическом режиме сталинской диктатуры, ни при колониальном строе Третьей Французской республики. Потому и показал Михальский судьбы одной семьи при различных обстоятельствах. Счастье ведь всегда возможно — нужно его лишь хотеть, не отказываясь видеть благое при самом чёрном осознании действительности.

Чем не пример, представленная вниманию мать-дворянка? Он осталась одна в стране советов на руках с малолетней дочерью. Но жить, ощущая себя побеждённой, она не желала. Нет, не срывался ропот с её уст. Она хранила молчание, став для всех представителем этноса малороссов. Зная ворох языков, делала вид, будто кроме украинского ничего более не разумеет, интуитивно понимая лишь говор русских. Счастье она видела в становлении дочери. И дочь ничего не знала о прошлом, храня твёрдую уверенность в справедливости происходящего. Ей не говорили о былом — о величии павшей империи. Наоборот, Советский Союз — это то государство, где каждому обеспечен почёт и уважение. И Михальский в этом не лукавил. Не случится пока ещё травли всесоюзного масштаба, не смешают советских граждан с грязью. Есть чему продолжать радоваться. Это одна сторона.

Другая сторона — французский Тунис. К его берегам отбыли корабли под руководством Врангеля. Среди находящихся на борту — девочка-сирота. Она, на минутку нужно задуматься, дочь той ранее упомянутой дворянки. Сойдя с берега России, произошло семейное расставание едва ли не навсегда. И ведь должна быть та девочка счастливой, коли избежала безумия сограждан, согласившихся жить под ожиданием наступления коммунизма. Но она будет взрослеть, и будет настолько же счастливой, как её сестра в Советском Союзе. Она станет успешной, легко взбираясь по карьерной лестнице. И ей было невдомёк, в лапы каких волков она изначально попала. Нет, не радостными были распахнутые объятия французов, согласившихся принять беженцев. Отнюдь, вне людского внимания оказалась суровая реальность — русских приняли, чтобы продать всё ими привезённое. И даже корабли пойдут на слом, ибо такова цена за право жить среди волков, выдающих себя за людей.

Так чья доля лучше? Девочки, оставшейся в Советском Союзе, должной вскоре столкнуться с оскалом жизни? Или её сестры, столкнувшейся с оскалом иного рода, вынужденная принять необходимость смирения? Они росли среди волков, и начинают понимать волчью суть человечества, и вот-вот уже сами станут волками, ибо ежели откажешься бороться за своё мнение, тогда будешь забит: хорошо, если просто останешься в живых. Как будут развиваться события дальше? Михальский не остановился на «Весне в Карфагене», он продолжил писать о судьбе русской эмиграции первой волны.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Гиммельфарб создал мнение — Эмиль Золя писал эротику и слыл за порнографа. Создав, сам же начал подобное утверждение разрушать. Не стал ли Борис делиться с читателем собственной точкой зрения? Он сам сознаётся — наследие французского классика осилить невозможно. Чем неимоверно лукавил. Золя создал не так уж много. Другое дело, что на русский язык он мог быть к 1930 году переведён довольно плохо. Как же исправить ситуацию? Например, написать биографию, представив Эмиля в качестве предвестника социалистической революции. И пусть Золя будет назван только утопистом, зато к нему обязательно следует обращаться гражданам Советского Союза. Потому не должно быть слухов! Лучше заменить знание о чём-то со слов других на выработку личного мнения, посредством знакомства с первоисточником.

Золя — это, прежде всего, обозреватель времени правления Наполеона III. Почти не осталось жизненный сферы, в которую Эмиль не заглянул. На страницах его произведений оживал и сам президент-император, были задействованы и стремящиеся жить за счёт чужого горя, в том числе и ушлые люди, готовые объегорить каждого, лишь бы иметь с того выгоду. Но больше Золя принято ценить за обнажение проблем социального дна. Французы тогда стремились к борьбе за классовые права? Гиммельфарб в таком предположении уверен. Как-то позабыл он про иную страсть французов — в течение ста лет не угасавшее желание объединиться в коммуну. Вот при таких обстоятельствах и вырисовывался портрет Золя, чтобы перейти к изучению оставленного им в наследие человечеству творчества.

Борис предпочёл уделить внимание циклу «Ругон-Маккары». Подробно, смакуя нюансы, разбираясь с каждой деталью, для читателя сплеталось представление о литературном труде Эмиля Золя. Чем полезно именно подобное изложение? Можно лишить себя удовольствия непосредственного знакомства с текстами, согласившись принять авторскую интерпретацию исследователя. Но разве будет виден сам автор? Ответ очевиден: нет. Если о чём и узнает читатель, так это о предпочтениях биографа, желающего утвердиться в одном или разубедить в чём-то других. Оттого и упоминал Гиммельфарб восприятие Золя современниками в качестве создателя эротических романов, тогда как ничего подобного и близко нет. Впрочем, а было ли вообще таковое мнение? Пара романов ведь не может служить характеристикой для творческого наследия вообще.

Для Бориса Эмиль — утопист. Читатель должен знать о романе Золя «Труд», где показано прекрасное будущее — рай для общества. На нём и основывал свои утверждения Гиммельфарб. Может Эмиль и допустил вольную трактовку обязательного к свершению коммунистического будущего, в котором каждому воздастся по потребностям — никто тем не будет обижен. Борис это воспринял утопией. Почему? Остаётся предполагать. Может не стремились советские граждане к подобному, желая видеть своё будущее каким-то иным, либо Гиммельфарб вовсе в подобное не верил.

Говоря о Золя, считается нужным рассказать о деле Дрейфуса. Борис к нему не проявил интереса. Ему показалось лишним говорить о чём-то сверх сообщённого. Если его интересовала жизнь писателя — хватит краткой справки о детстве и о первых шагах на литературном поприще. Дальше имели значение сугубо идеи, к чему и обратился с желанием разобраться Борис Гиммельфарб. Не скажешь, чтобы у него получилось создать для читателя верное восприятие Эмиля Золя. Скорее нужно вернуться к тому, с чего начинался разговор о монографии — создано определённое мнение, должное быть разрушенным. Собственно, Борис мнение создал и старательно его разрушал. Симпатий к Золя он совершенно не испытывал. И антипатий он не имел. Просто сообщил, может быть, о чём его попросили.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читатель неизменно спрашивает себя: как умер Джек Лондон? Исследователи его творчества придерживались разных точек зрения. Никого из них не устроил ответ жены писателя. Разве мог человек с твёрдыми убеждениями пасть жертвой слабости? Чармиан сказала, что Джек специально изводил организм. Ему строго запрещалось есть мясную продукцию, чем он пренебрегал. Ему становилось всё хуже, а он поглощал мясо в ещё большем количестве. Как итог — Джек Лондон умер при всем кажущимся подозрительными обстоятельствах. Может Чармиан о чём-то отказалась рассказывать, создавая скорее оправдывающую Джека легенду, нежели способствуя истине? Пусть Лондон окажется стремящимся умереть от поедания мяса, но никак не человеком, принявшим излишнее количество обезболивающего препарата. Конечно, подлинно узнать уже не получится. Да и не акцентировала Чармиан на том внимание. Она просто рассказала, чему явилась свидетелем, а также сообщённое ей непосредственно Джеком.

Чармиан и Джек познакомились благодаря литературной деятельности. Лондон в те годы старался встать на ноги, у него наконец-то появился шанс стать писателем с большим влиянием. А она — тогда ещё под фамилией Киттредж — рецензировала некоторые его произведения до выхода из печати. Дальнейшая жизнь складывалась вне близкой связи. Лондон жил браком с первой женой, у него родились дети. Джек имел отношения и с Анной Струнской. К этому Чармиан не приковывала внимания читателя, посчитав более нужным сообщить о том, что было до, и, разумеется, после.

Можно долго повторять — Джек сам о себе хорошо рассказал. Его портрет прекрасно воссоздаётся по оставленным им художественным и нехудожественным трудам. Но о чём-то он умалчивал. Так читателю сообщается о тяжёлом детстве, когда Джек вполне был готов подбирать оброненную на землю еду школьными товарищами прямо у них на глазах. Однажды Лондон и вовсе украл кусочек мяса из корзинки. С десяти лет он постоянно трудился, о чём Джек рассказывал и сам. Да, он трудился порою по тридцать шесть часов. Облегчение пришло, стоило стать ему устричным пиратом. Довелось ему поработать и в рыбачьем патруле. Чармиан лишь вторила за Джеком, некогда говорившем, что никогда он не будет более заниматься физическим трудом, предпочтя ремесло писателя. Что же, читатель знает, как тяжело приходилось впоследствии, ведь чего не сделаешь качественно сам, то криво сделают другие. И в этом будет трагедия жизни Джека тоже.

Чармиан сообщает читателю кратко об экспедиции на Аляску, первом плавании к берегам Японии, а потом и работе военным корреспондентом на театре русско-японской войны. Как раз после возвращения с войны жизнь Джека покаталась под один из постоянно случающихся с ним откосов — первая жена решила подать на развод. Так наступило время для отношений с Чармиан. И читатель ждал каких-то подробностей, но их не было. Тут два варианта — Чармиан об этом умолчала, либо перевод её произведения был выполнен не полностью.

Помимо писательской славы, Джек Лондон не мог благодарить провидение за другое. Во всём жизнь обходилась с ним жестоко. Семейного счастья толком не обрёл, не стал он и толковым социалистом, разругавшись с поддавшимися в популизм деятелями соцпартии. И здоровье его подвело в период подлинного расцвета: он умер в сорок лет. Нет однозначного суждения и о его творчестве. С одной стороны он нетерпим за взгляды, расходящиеся с представлениями о гуманизме. С другой — некоторые работы вошли в золотой фонд литературного наследия. И всё же должно быть ясно — Джек Лондон был разносторонней личностью, чем и остаётся поныне интересен.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэтом быть не просто, поэтом сложно быть, а кажется иначе — всякий может в рифму говорить. И говорят ведь люди, не задумываясь говорят, себя нахваливая, невзирая, что их позор задором смят. Им мнится многое, и что же из того? Хватаются за всякое — хватаются за всё! Они — сочинители, таково прозвание должно быть им. Мало в рифму слагать, чтобы поэтом стало больше одним. Отнюдь, есть правила — их нужно соблюдать. А где нет правил — там их нужно создавать. Из ничего рождается поэзия, приходит в этот мир, негласно и неясно проявляется для человечества кумир. Но это громко сказано, а на деле как? Разве тот мастер, кто рифмовать мастак? Отнюдь, да спор о том — бесплодный разговор. Кому-то нравится, и это кто-то не учёл. Потому оставим распри, приблизимся к тому, чьё имя громко прозвучало, хоть и годы прошли — всё былое изничтожено, словно пропало.

Новелла Матвеева — бард (мнение есть), её сборник поэзии «Жасмин» — для обывателя в прочтении честь. Так ли оно? Стоит углубиться. Видится многое, но чтением не получилось насладиться. За всё бралась Новелла, всему внимание уделяла — от пятидесятых годов к современности протянулось событий немало. Из залежей те стихи, найдены они и в сборник вошли. И про жасмин в строках много, как про характер человека, так и про ему подобные цветы. Всё прочее, опустим излишние детали, поймёт сторонний читатель едва ли. Нужно знать Матвееву, с нею говорить, ведь суждено её стихи забыть. «Жасмин» — отголоски её бытия, и не зная поэта, как настроишь себя?

Смотрела Новелла назад, мифы созерцала, о золотом руне и аргонавтах она рассуждала. Видела в Ясоне странника богов, шедшего к востоку в поисках кавказских берегов. Потом смещался Новеллы взгляд, уже он пламенем объят. Узрела врачевания грехи, врачу велела удлинять людские дни. Не пациент пред ним, а равный ему, относись, доктор, к тебе обратившему — как к себе самому! И вновь смягчился взор, замечен Новеллой пузырь мыльный — горемыка по жизни, он на воле, но на ветер пущен он как ссыльный. Обречён на смерть, может того не желал, мылом бывший — не сам себя он для воздушной среды создавал.

И снова укор от Матвеевой звучен, читатель довольно от нотаций Новеллы измучен. Ругается поэт на людскую лень — не различают глаза ни ночи, ни день. Вместо прогулок — без оглядки бег. Где тут увидишь отражаемый свет? Вместо природы за окном размазня, оставляет холодным сердце за экраном война. И в подобном духе ведёт Новелла с читателем разговор, выражая каждый раз новый укор. Но стоит и поэту сказать огорчающих слов, коли рифма становится похожей на «плов». Берёт Матвеева «сырок» — к нему созвучие «сурок». В такой вот манере, не останавливаясь и на миг, сочиняла Новелла новый свой стих.

Когда вдохновение от злости на мир угасало, находилось то, из-за чего на душе легко поэта стало. Бралась за прозу, читая гринов Зурбаган, сама будто поселялась, уносилось сознание к его степям и горам. О Шекспире могла Новелла стихи сочинять, то есть не могла страсти к поэзии никак вовсе унять. В итоге получился сборник, опубликованный на радость друзьям, пришёлся он по нраву и прочим чинам. Выделен «Жасмин» на уровне государства, до проявления к прочим сборникам стихов коварства. С той поры поэты за сборники госпремий не получали, и получат в ближайшие десятилетия едва ли.

Автор: Константин Трунин

» Read more