trounin.ru

К притчам примыкают сатиры — извлечение мудрости от Сумарокова лиры. О чём хотелось говорить, но говорить не получалось, то с рифмой сатирою сталось. Пример потомку, пусть читает их, примеры сообщаемые ему не из самых простых. Есть десять сюжетов, в них Сумароков к читателю обратился. Хорошо, что со временем текст этот сохранился. Итак, даётся десяток сатир, некоторой мудростью они поныне украшают мир.

Вот беседа — «Поэт и друг его», в которой сошёлся разговор вокруг сокрытого в стихах, ведь не всякий понимает явно, за жизнь сообразительнее так и не став. Сатира — тонкий инструмент словесного мастерства, не каждый поймёт сказанного, ежели голова пуста. Разным образом можно видимое сообщать, например старухе не пытаться на возраст её морщинами на лице намекать. Отнюдь, достаточно произнести сожаление: вышла ваша красота из моды. И не поспорит старуха против лишённой жалости природы. Можно и вовсе ничего никому не сообщать, но какой деятель пера способен долго молчать?

Вот мудрое послание — «Кривой толк», дабы человек, вокруг себя мало видящий, скорее умолк. Собственно, прав каждый, кто берётся судить, обычно не думая, насколько близоруким в суждениях он может быть. Кажется ему — он источник добра, хотя от действий его если и есть нечто — разве только беда. Не замечает человек слабостей своих, уж лучше вместо отстаивания мнения — он на мгновение задумался бы да затих.

Вот во уравнение людей сатира Сумароковым дана — «О благородстве» называется она. К боярам обратиться Александр решил, может поймут они, никто их до высот их нынешних не возносил. Они — дети Адама, такие же — как их дворовые мужики, в той же мере хотят есть и спать, справлять нужды свои. Так отчего, коли люди с библейских времён равны, почивать на деяниях предков ныне живущие отчего-то должны? Различие между боярином и мужиком одно, в три горла боярин пищу поглощает — вот и всё. При этом, став калифом на отведённый свыше срок, не понимают бояре данный Богом намёк. Стремитесь к лучшему, ибо возможность у вас к тому есть, развивайте науки и общество, а не сугубо пестуйте спесь.

Вот о поэтическом искусстве рассуждение — «О худых рифмотворцах» сложенное стихотворение. Дабы печь пироги — нужно умение готовки освоить, и дабы чинить сапоги — необходимо мастерство сие усвоить. Так отчего, когда про стихи речь, каждый думает, достаточно на свет ладное слово извлечь? И в поэзии нужна умная голова, чтобы слагать во славу искусства литературного она ладно могла.

Есть сатира «О худых судьях», смысл которой понятен итак. А есть сатира «О французском языке» — повод для великосветских драк. Знает читатель, некогда дворяне России вид нелицеприятный имели, им представлялось — достаточно знать язык французов, и более они ничего не умели. Сумароков смеялся над этим, с усмешкой обращаясь к сим господам, на ворон кивая, в той же мере способных к языкам. Действительно, проще разогнать дворян, уж коли попугаи, кроме своей напыщенности они стране ни капли полезного не дали.

Есть сатира «О честности», опять со смыслом понятным. А есть сатира «О злословии» — про то, что кажется ужасным. Человек всегда примеряет на себя мантию судьи, он судит всякого, применяя к тому знания свои. Способен любой вопрос решить мнением своим, словно возможным к решению оным одним. Лучше не делать из лодки корабль, а из комара слона. Истину добыть, задача очень сложна!

Апофеоз сатир — «Наставление сыну». Пусть сделает читатель поумнее мину. Умирал отец, завещая такое, явно не думая сказать нечто злое. Однако, коли следовать заветам такого отца, всё развалится, в том числе и страна. Советовал он на смертном одре, чтобы думал сын лишь о себе, дабы забыл о чести и больше воровал, ведь подобным образом мало кто успешным не стал. Перед богатыми и властью наделёнными — лебезить сына просил: падай в ноги, показывай, насколько ты чужому дяде мил. Развалится всё, треснет по швам? То без разницы, главное довольным будешь срок тебе отпущенный сам. И стоило отцу закончить говорить, поразила его молния — видимо, не смог Бог кощунства над смыслом человеческого существования простить.

Есть ещё «Ода от лица лжи», и у этой есть мечтания свои.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть притча «Кокушка» — о кукушке она. Отправляет читателя сия притча в леса. Живёт в оных птица, нисколько она не синица. Кукует себе, задирает по сему поводу нос, её песни подхватывают люди, в зной поют и поют даже в мороз. Но не о том сейчас разговор, иное интересно, важно понять: найдёт ли себе кукушка где ещё место? По такому случаю грача решила расспросить, тот среди городской суеты устал жить. Узнала разное, всюду кто-то знаменит, что же — в городе о кукушке наоборот никто не говорит. Потому, коли так, из леса теперь не выманишь кукушку никак.

Есть притча «Секретарь и соперники» — про устрицу там сообщено, будто меж соперников чуть до драки из-за неё не дошло, благо случилось секретарю мимо проходить, сумел он соперникам за устрицу наперёд полной мерой заплатить. Вот притча «Пахарь и обезьяна», где обезьяна решила подвиг пахаря повторить, так сказать, полезной обществу быть. Взяла она камень и по полю таскала целый день, покуда смех не услыхала, насмехался над нею всяк, кому было не лень.

Есть притча «Отрекшаяся мира мышь» — поучительный в ней сюжет, рассказывающий, почему не всякому существу милого в войнах нет. Жила-была мышь-отшельница, в голландском сыре затворилась ото всех, не важен её пониманию прочих мышей отныне успех. Вот про другую мышь притча — «Лев и мышь», где лев оную поймал, едва её не загрыз. Взмолилась мышь о пощаде, якобы пригодится сумеет льву. И ведь пригодилась, помогла как-то избежать печальной участи ему. Вот про другого льва притча — «Побеждённый на картине лев», вызвавшая у царя зверей смех. Увидел он картину, на которой некто победил льва. Что же — лев решил — не собрал бы тот смельчак в действительности наоборот собственных костей никогда.

Есть притча «Гора в родах», показывает мнительность людей. Что думал человек, видя сотрясение горных цепей? Он ожидал рождения титана, ибо горам положено титанов рожать, но гора породила мышь, ибо мышей горы и способны миру давать. Вот притча «Лисица и виноград», в которой виноград в бедах лисиных виноват. Задумала лукавая откушать ягод всласть, да не могла до плодов достать её пасть. Потому и виноват виноград! Для лисы он один в её же бедах виноват.

Есть притча «Деревенский праздник» — во оправданий вакханалий дана. Коли сам не пьёшь, то не осуждай пьяных никогда. Не мешай людям веселиться, позволь каждому из них вволю напиться. Со становления сего мира иного не бывало, чтобы пьяная компания без веселья праздник справляла. Да и опасаться положено пьяного брата, если не желаешь прослыть для него за супостата. На тебя посыпятся шишки за любые укоры, потому и не провоцируй пьяных на с тобою споры.

Есть притча «Турецкий выбор жены», она советует принимать подарки судьбы. Не нужно искать ту единственную, годную вкусу твоему. Причина банальна — желаемая тебе… нужна не тебе одному. Даже иначе нужно сказать, тебя такая точно не станет искать. Вот притча «Два повара», где не всякий поймёт мораль, может даже подумает: Сумароков — тот ещё враль. Однако, обучив варить, боярин не подумал их правилам православным научить. Потому и сварили в пятницу из мяса ужин они, чем огорчили гостей — к постной пище приготовивших животы свои.

Есть притча «Поэт и жена», в которых жена поэту читала его же стихи везде и всегда. И даже укладываясь спать, начинала стихи перед сном поэту читать. Вот притча «Первый поэт», про поэта, что о чести знает, лишь об оной он стихи только слагает. Вот притча «Коршун», смысла в ней как бы нет. Вот притча «Кукушки»: ежели кратко, то соловей не сможет спеси кукующих найти достойных ответ. Вот ещё одна притча «Коршун», снова о поэтах, порицающая рифмоплётов за дурость в слагаемых ими куплетах. В самом деле, когда рифма кажется полной красоты, сумеет поэт в своё оправдание любые слова найти. Вот притча «Молодка в горести»: топить рогоносцев издан указ, да не в том горе молодки, о другом переживает сейчас — указ изменниц велит в монахини подстригать, вот уж где от горя придётся стонать.

Есть притча «Маскарад» — о мальчике, легко угадывающим под масками лица людей, но вот вырос он, уже его поступки мало отличимы от повадок зверей. Вот притча «Попугай» — о посетителе трактира, что отведать попугая пожелал, хотя всякий ему заранее глупость затеи объяснял. Ладно, птица дорога, значит лакомый от неё достанется кусок, а на деле оказалось — не пошло её мясо впрок. Просто невкусен попугай, пусть и дорог он по цене, вечно человек ценит дороже то, чему ценность в природе не придаётся нигде.

Есть притча «Парисов суд» — этакий краткий пересказ Троянской войны. Есть притча «Несмысленные писцы», где хвалить друг друга оказываются способны даже вши. И как бы оказалось уместным продолжить всё это притчей «Лисица и статуя», за красоту слога Елизаветы Херасковой ратуя. Мол, пиши прекрасная, ежели стремишься словом блистать, но знай — дабы быть прекрасной, можно подобно древней статуе просто молчать. Есть притча «Ворона» — про недооценившую силы птицу, готовую уносить ввысь овцу и ослицу, но нет способности в вороне орлиной, потому и закончит она свои дни ситуацией для неё плаксивой.

Вот притча «Лошаки и воры». Один лошак с овсом телегу вёз, другой — с монетами. Напавший на них вор как раз монеты от них и унёс. А перед этим был спор среди лошаков, рассуждали — в чём честь для людей, и может для воров. Чести нет вовсе в монетах, как оказалось, иначе ворам телега с овсом нужнее бы сталась. Вот притча «Заяц и червяк», где червяк на зайца взобрался и многое о себе вообразил. Впрочем, подобный сюжет Сумароков уже изрядно избил.

Есть притча — «Василию Ивановичу Майкову» посвящена. Обратился к нему Сумароков со словами полезными весьма. Он призвал остепениться, не рвать рубаху почём зря, девиц пусть много, но должна быть и девица одна. Нужно не растрачивать сил, пожив поболе хотя бы с этой одной, и только если её сила иссякнет, подумать о девице тогда уж другой.

Есть притча «Змея и мужик», в которой Сумароков предрёк бесславный французов поход, а если подробнее — вот о чём речь в притче идёт. Зимою в России прохладно, тяжко змее по её просторам в холодах пребывать, пожелает она на теле мужика пригреться, да мужик по притчам Сумарокова знает — как со змеями нужно поступать. Не получится змее укусить русский народ — русский народ сам змею топором на куски разорвёт. Словно вторит сюжету притча «Лягушка», но её содержание — опостылевшая от Сумарокова игрушка. Раздуется и лопнет, такая у лягушки судьба, но и это можно связать с тем, что произойдёт, когда в Россию вступит тот, чья поступь для русской земли тяжела.

Есть «Сказка» под номером один, как мужик заботился о нуждах жены своей, для чего он ничего лучше не придумал, как обманывать людей. Надел обновы на жену, и жена к нему остыла, да рассказала обманутым, как дело на самом деле было. Потому читателю нужно знать — неблагодарное это дело… женским желаниям угождать. Есть «Сказка» под номером два, водевильного в ней хватает весьма. Скопил мужик на старость, хватило на нужды молодой жены, только вот той не хотелось, дабы в кругу её водились старики, стала она молодых зазывать. И вот смех, не тот её совсем пришёл усладой награждать. Струхнул молодой, завидев вора. А было темно! Пустила хозяйка во двор не того. Пусть и не видела, зато насладилась сполна, не зная, вора в дом пустила сама. Никогда этот вор так удачно на дело не ходил, не только ушёл с наваром, ещё и хозяйкой обласканным был.

Хватит, пожалуй, достаточно притч. Как говорят англичане: закончим затянувшийся спич. Есть сюжет, зовётся банальнейше — «Змея и пила», он про критику, которая всякому творцу от литературы нужна. Под змеёю Сумароков критиков ославил, а под пилою писателей представил. Как-то увидела змея в лесу пилу, задумала испытать над нею силу свою. Вонзила зубы, стала грызть, желая тем нрав пилы острый усмирить. Капала ядом, об зубья кололась, не ведая, как сама смертельно искололась. Пиле так вреда и не причинила, зато для самой кончина наступила. Вот потому критика зачастую бессильна, а литература — всесильна!

Автор: Константин Трунин

» Read more

К заключению о притчах Сумарокова пора подводить сказ, шестой книгой оканчиваются они для нас. Минуло порядочно страниц, промелькнуло перед взором достаточно лиц. Обнажились пороки людей, наглядней и зримее в обличеньи зверей. Всякий понял и всяк осознал, если он внимательно и вдумчиво притчи читал. Если же нет, то тогда не беда, от иных поэтов он усвоит басни, не Сумарокова благодаря, другим воздавая почёт за обнажённые пред взором напасти. Пока же не минуло книги шестой, её для себя, ты — читатель, тоже открой.

Про «Шубника» притча, он шубами заниматься решил, но умер, и про дело его люд вскоре забыл, крапивой заросла тропа к делу его, не стало шубника, никому не нужно и дело его. Ума бы дать человеку, грамотным дабы был. Впрочем, мало какой умный при жизни успешным слыл. Вот притча «Две дочери подьячих», о грамотности в оной речь как раз, дойдёт до читателя мудрости малой глас. Нет в том секрета, если безграмотность предприимчивостью заметить, пусть и не дала природа ума, зато наделила иной способностью — позволяющей процветающим жить. Ум ведь потребен, без него никуда, в мире птиц необычное бывает ведь иногда. В пример притча «Коршун в павлиньих перьях» даётся, где коршун среди дворовых птиц всегда найдётся. Хоть и гордая птица, а оказаться павлином не прочь, только сможет ли она себя превозмочь? Когда дело ощипывать птиц настанет, различий делать между коршуном в перьях и павлином никто не станет.

Есть притча «Наставник» — знакомый каждому сюжет. Разве не приходилось утешать пострадавших от разных бед? Легко найти слова, самого беда не коснулась пока, тогда не легко принимать сострадание, как не проявляй к тому понимание. Есть притча «Волк, ставший пастухом», представший перед стадом в обличье новом своём. Всё бы ничего, покуда не открыл рот, теперь с пастухом он ничем не сойдёт.

Есть притча «Два друга и медведь» — про то, как распознать друга в тяжкий час. Станет ясно, есть ли дружба среди вас. Есть притча «Пьяный и судьбина» — о том, как пьяный шёл и над колодцем склонился, ещё немного, так непременно бы утопился. Судьбина мимо в то время шла, она пьяного и уберегла. Позвала пьяного отправляться домой спать, негоже ему жизнь столь глупо оставлять. Впору придётся и притча «Крестьянин и смерть», как надоело мужику рубить дрова, стал он к смерти обращать в мольбе слова, просил забрать от тягот, облегчить от забот, но ровно до той поры, пока смерть к нему на самом деле не придёт, тогда он задрожит пред посланницей с того света, забудет о чём упрашивал на протяжении прошедшего лета: окажется, звал помочь дрова переносить, другого не надо — лучше в муках ему продолжать жить.

В который раз Сумароков о самомнении притчу слагал, «Муха и карета» — традиционный от Александра лал. Муха села на карету, а за каретой поднялся пыли столб. Разумеется, всё из-за мухи! Великий в мухе (по её же мнению) имеется толк. Есть притча «Крынка молока» — во остережение строящим планы она. Не думайте наперёд, не стройте планы. Никто не знает, что произойдёт, вдруг впереди судьбы обманы. Крынка разобьётся — разбитого не продать, придётся над разбитыми ожиданиями горько рыдать.

«Человек среднего века и две его любовницы» — притча о понимании старости дана, показывает, какими нас видит людская молва. Для молодок человек в возрасте — вполне уже старик, для более старых — он зрелости, конечно, не достиг. Первым не нравится волос седой, вторым — цвет когда родной. Окажется человек из притчи лысым от норова дивчин, но это всяко лучше, нежели во веки оставаться холостым.

Вот притча «Мышь городская и мышь деревенская» для внимания сообщена, истина в ней довольно проста. Не зарься на чужое, не думай, где-то лучше, чем где ты есть. Не принимай никогда похвалу тебя не понимающих, не знают они про собственную лесть. Видишь лучшее, хочешь оказаться там, да как бы не пропал с головою в неведомых пока ещё проблемах сам. Вот притча «Кошка и петух», в которой кошка укоряла петуха. Из-за него, якобы, жизнь хозяев нелегка. Кричит по утрам, мешает спать, не может кур в курятнике унять. Всем плохо, было бы дело в том, на самом деле кошка есть хотела, в том мудрость притчи сей мы найдём.

Есть притча «Орёл и ворона», где ворона умной оказалась, уже она за счёт других поживиться старалась. Уговорила она орла бросить устрицу о камни с небес, дабы вместе отведать, поскольку клюв в нутро её вороний не пролез. Орёл бросит, думая поживиться совместно, но разве ворона не покинет с устрицей разбитой её смерти место? Не дождётся орла, сама поживится. Сюжет сей притчи не сможет читателю долго забыться.

Вот о двух вечных соседях притчи ещё одно повествованье, «Конь и осёл» ему снова даётся названье. Гордился конь по молодости лет, телег, подобно ослу не таская, как к нему вскоре повернётся жизнь, не зная. Годы шли, и поставлен конь оказался телегу таскать, теперь хуже осла конь: иначе это не назвать. Вот ещё о двух соседях притчи сюжет — «Прохожий и змея»: заранее известен морали ответ. Не бери за пазуху гада по пути, каким бы сирым не казался, он и окончит твои дни, и не говори ему, что он настоящим гадом оказался.

Есть притча «Аполлон и Минерва», про сосланных Зевсом жить среди людей. Феб аптекарем стал, а Афина души решила делать целей. Оказалось, Феб не голодал, он лекарства от болезней продавал, а вот Афина голодала, она ведь помощь предлагала. С телесными болезнями не проживёшь, когда их можешь излечить, зато с душевными болезнями предстоит до самой смерти жить. Вот ещё притча «Лисица и козёл», дабы читатель мудрость ещё одну обрёл. Оказались лисица и козёл в колодце, выбраться суждено кому-то из них, о том и даётся Сумароковым стих. Козёл поможет лисице, думая, поможет и она ему. Да вот напасть, переоценил он злодейку лису.

Есть притча «Два рака», между которыми чуть не случилась драка. Будто бы боком рак перед раком ходил, за это другой рак его укорил. Спорить бессмысленно, коли сам рак, так же боком ходишь, иначе ведь не можешь никак. Вот притча «Два живописца» — про непонимание вкусов толпы, доказательство людской ни к чему не обязывающей суеты. Один рисовал лягушек, имея успех, другой — богов, получая в награду упрёки и смех. Почему? Оба мастерски умели рисовать, потому и не можем мы вкусов толпы здравым рассудком принять.

Есть притча «Волк и журавль», помогающая установить, отчего помогая другим, собственное благо можешь упустить. Застряла кость у волка в пасти, стал он упрашивать журавля избавить от напасти, и помог журавль, награду попросив. Волк ему ответил: лети скорее, покуда вовсе жив. Вот притча «Собака с куском мяса» — другой истины мораль, показывает, какая от последствий жадности печаль. Плыла собака по реке, плыла она с куском мяса на доске, отражение в реке увидала, кусок мяса больше у той собаки признала, возжелала его, раскрыла пасть, куску мяса осталось в воду упасть.

Вот опять притча «Возгордившаяся лягушка» — про гордость лягушки, раздувшейся до размеров быка. Да, она лопнула, уж такова гордой лягушки судьба. Нужно быть умнее, примерно как заяц из притчи «Заяц и медведь», когда мстительным всякий может оказаться ведь. Обидел ушастого мишка на погибель себе, хотя от такой крохи не ожидал увидеть расправу нигде. Выпал снег, проложил заяц от селения до берлоги след — пришли охотники, теперь обидчика на свете нет.

С медведем связана притча «Волк, овца и лисица». Выбрали сии товарищи промеж собой вожака, им стал волк, сказавший будто против себя — не боится медведя, биться с оным готов. Пусть тогда бьётся, раз нашёл для храбрости своей он столько громких слов. Не смог перебороть гордыню волк, медведя испугавшийся. Простился с миром, жертвой медвежьей ставшийся. Нужно быть осмотрительным, взвешивать возможности, будучи готовым ко всему. Потому читателю Сумароков сообщил ещё притчу одну. «Сокол и сова» — о доверии к соколу совы, доверила ему она охранять яйца в гнездовье свои. Понятно, сокол знатно отобедал, пусть и совы доверие он предал. Впору вспомнить притчу «Немчин и француз», в которой не мог произойти подобный конфуз. Вражда с пелёнок, дружбы в оной не жди, скорее убьют друг друга, никогда не доверившись ни в чём. Читатель, и это учти.

«Мужик с котомкой» — ещё притча со знакомым сюжетом, всё равно полезная при этом: цени чужой труд, не думай о лёгкости его, может он оказаться тяжелее твоего. А вот притча «Вдова-пьяница», про женщину, в вине горе топившую, ибо видела в стакане тень мужа, пускай и бывшую. Вот притча «Волк и ребёнок», в которой волк услышал, будто мама отдаст нерадивого ребёнка ему на съедение, да оказалось, то говорилось для создания угрозы, чтобы разыгралось волнение. Скорее мама сечь станет волка, нежели отдаст дитя на поедание — вполне осмысленное для читателя дано материнского чувства понимание.

Есть притча «Пастух и сирена», как сводили с ума пастуха сирен голоса. Правда в действительности оказалась банально проста. Стоило рыбий хвост увидеть, куда переходит девичий стан, сразу стал трезвым пастух, от чудесных голосов он больше не пьян. Есть и притча «Апреля первое число» — такой праздник издревле на Руси отмечали. Вот пожалуй о смысле сей притчи и всё.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Преступникам во остепенение, дабы знали, пострадать могут за преступление. Нападая на прохожих, могут сами жертвой стать, обороняясь, пострадавший может сам напасть. Как в притче «Трус»: напал разбойник на людей, а те ворами оказались, и час расплаты вмиг пробил, мечты с разбойником тогда же попрощались. А если хочешь мирно жить, то должен возможности с доступным соотносить. «Неосновательное желание» у мартышек возникло, человеческими помыслами они решили жить, и законы у них появились, одного не смогли они в себе изменить. Завыл волк — и не стало мартышек, лишь набили желанием своим себе же шишек.

А вот «Лисица в опасности», от псов бежала, где ей спрятаться не знала, встретила мужика, помочь упросила, и мужик спрятал, пусть и похоже это на диво. Мораль в другом, ведь не прятал лисицу мужик, он псам её логово указал, ибо выдавать он привык. Но лисица спаслась, однако мужик награду за услугу попросил, да вот пусть радуется, иначе от лисьей злости ему свет не был бы мил. О том же притча «Мужик и медведь» — мужик в берлогу угодил, его медведь на ноги поставил и отправил до дому лучше, нежели мужик был. Чем отплатил тот медведю? Охотникам берлогу указал. Надо ли говорить, вскоре мужик от медвежьей злобы дни и скончал.

«Перекормленная курица» — ещё один про курицу сюжет — жадным до прибыли скончания нет. Несла курица яйца, радовать то должно. Хозяйка решила курицу усиленней кормить, так получится яиц получать больше, нежели даже в день одно. Какой результат? Курица от переедания померла, хозяйка от жадности ценного сберечь не смогла. Знать бы наперёд, к чему приведут те или иные дела, многое бы тогда хозяйка сберегла. Как и в притче «Горшки», где пошли два горшка гулять, боками соударяясь, дружны чрез меры видать. Да один из глины, другой железным был, потому к концу прогулки глиняного железный на мелкие кусочки разбил.

Случилось быть «Поросячьему крику» — мужик поросёнком визжал, почти никто не ведал — свинью за пазухой мужик тот держал. Случилось однажды быть «Злой жене», задумавшей мужа убить, сама жертвой пала, так со злокозненными и должна каждый раз судьба поступить. Случилось другой жене от мужа пострадать, в притче «Супруг и супруга» решил Сумароков показать, оправдывая побои мужем жены, уж лучше так, нежели ему жена сварами скоротает и без того короткие дни. А бывает иначе, когда супруга богатством ценна, от такой стерпишь всё, дабы жизнь была сладкой весьма. В притче «Приданое» то рано понял муж, за время безденежных странствий оголодавший, теперь же всегда при миске с едой, уже тем счастливым ставший. Вот про «Жену в отчаянии» притча сообщена, там стенала громко жена. Муж тяжко болел, изводит тем жену, и та решила призвать смерть себе и ему, но стоило смерти придти, изменилась жены речь, свою жизнь она решила пока поберечь.

Случилось коршуну в лес соловья утащить, думал им коршун там закусить. О том гласит притча «Коршун и соловей», в оной соловей просил заменить смерть песней своей. Беда в другом — есть коршун хотел, к прекрасному он тяги не имел. Случилось свинье укорять коня за служение людям на войне. Конь ответствовал достойно на укоры свинье. Гласит о том притча «Свинья и конь», всяко лучше в поле бродить, чем вдыхать от грязной лужи вонь. Есть притча «Конь и осёл» — ослу не жалко коня, тот сам свою долю предпочёл. Мог спокойно жить, не гарцевать, не пришлось бы сейчас от ран так горько стенать. Есть притча с таким же название ещё одна, там осёл разделить ношу тяжёлую свою упрашивал коня. Конь гордый отказался, и вот от тяжести помер осёл, теперь всё это конь уже тащит один на горбу своём.

Случилось кому-то Македонского хвалить в притче «Александрова слава», якобы была когда-то на мир весь управа. Сумароков иначе зрит, он сугубо о славе Екатерины Великой говорит.

Ещё про жену. У Сумарокова притча «Страх и любовь» есть. В ней жена укоряла мужа, заставляла тяжких дум груз несть. Когда пожаловали воры, от их нападок муж дом оградил, тогда лишь обласканным женой он был. Тут нужно уразуметь, так ли плохо, когда воры в дом хотят войти, коли от них отбившись попадаешь в объятья радостной жены. Притча «Наказание» — про зарождение отношений, девицу парень предложением любви оскорбил, а в наказание за проступок сей себя в ответ любить попросил.

Вот притча «Собачья ссора». Задумал волк в овчарню прокрасться, покуда собаки дерутся промеж собой, можно будет незаметно бараниной наслаждаться. Отнюдь, стоило волку зайти в загон, сразу стих собачий лай, ладным стал сварой раздираемый дом. Примерно в схожей манере россы бранились, пока по их стране татары с монголами не прокатились. Но россы не собаки, а татары не волки, все люди — с одной ёлки иголки. Ещё про собак притча «Собака и клад» — зарыть всякую безделицу пёс будет рад, и станет её до смерти охранять, хотя сей клад никто всё равно не станет искать.

Вот притча «Муравей и пчела». Потешалась пчела над муравьём, нелепостью муравейника, мол, мы лучше в улье живём. Оно-то хорошо, когда красиво и богато живёшь, только если кто сильный на твоё великолепие потянется, много ли для себя после в разорённом найдёшь? Всякому ценному нужен умелый держатель, притча «Ремесленник и купец» тому показатель. Не умел мыловар злато держать, чах он от мыслей о злате при нём, едва не разорился, предпочтя обратно отдать купцу, оставшись при своём.

Вот притча «Боров и медведь». Большой боров задумал с медведем дружить. Он ведь огромен, почему такого не может быть? Медведь — не товарищ свинье, какой бы та свинья не была себе на уме. Есть притча «Мышь медведем» — про большую мышь. Такую увидишь — задрожишь. Впрочем, сама мышь испугается, ибо она всё же мышь. Зная это, уже сам не дрожишь. Есть притча «Коршуны и голуби», в которой голуби решили коршунов помирить, хватит им сражаться, детей малых надо в мире им плодить. Помирились коршуны, стали уничтожать голубей, посему лучше сперва надо думать, кому помощь будет нужней.

Вот притча «Вояжир-плясун». Сын за границей плясать научился. Пишет родным о том послания он. Всюду ожидает сына успех, радостью родню оглашает, но не носит ли ветер слов его от правды вон? Пусть приедет и покажет танец родным, а до той поры можно и не общаться с ним. Есть притча «Просьба мухи», в оной упросила мама-муха сделать сына-муху котом, что и было сделано, и кот из мухи разорил куриный дом. Тут Сумароков намекает на мелких людей, до власти дорвавшихся, карманы набивают они себе, за бедность свою основательно изголодавшихся.

Вот притча «Поэт и урод». Поэт о героях излишне много поёт, хотя за поэму о нём как раз урод заплатил, потому и дорого он творение поэта так и не оценил. Пусть герои античные платят поэту, урод заказывал поэму не эту. Есть притча «Поэт и разбойник» — убивали поэта, тому свидетелем были журавли, теперь по миру разносят они о печальной участи поэта возгласы с небес свои. Есть притча «Учитель поэзии», где Сумароковым дан наказ — искать рифму нужно, хватит одного Тредиаковского без рифмы среди нас.

Вот притча «Тщетная предосторожность». Возвращает она к неприятию Сумароковым необходимости заключать брак. Ведь человек должен жить в покое, радоваться каждому дню, ежели сам себе не враг. Потому, пока не нацелил на человека лук Купидон, лучше с Плутоном повстречаться, издав прощальный стон. Есть притча «Слепая старуха и лекарь», в которой лекарь взялся от слепоты старуху лечить, заодно посуду крал, ибо тем он полагал должную услугу оплаченной быть. Прозреет старуха, посуды не найдя, и не узнает, куда девалась оная вся. Есть притча «Блоха», что пила барскую кровь, от того ей армией управлять на ум взбрелось. Есть притча «Единовластие», где Сумароков монарший строй поддержал, ведь нет разногласия там, где страной один правитель управлял. И наоборот, коли о ста головах дракон, там хоть и славно, но словно слепая старуха не услышит украденного лекарем добра звон.

Автор: Константин Трунин

» Read more

К пятой книге притч Сумароков смело подошёл, и сразу в наставительном тоне речь он повёл, обратился к проблеме, известной с древних дней, она про пьяных, собой гордых, людей. «Пьяница-трус» — имя притчи, данной сперва, дабы знал читатель — поступь пьяниц легка. Они готовы на медведя с голыми руками напасть, уверенные, от их напора зверю суждено пасть. А как на самом деле? Мало ли случилось дураков, в пьяном угаре не пожавших обещанный другим улов. Вот и у Сумарокова притча мудрость подтвердила — пьяного храбреца пьянка и убила. И, дабы читатель лучше уразумел, он увидел, как вмиг герой притчи прозрел. Только поздно трезвеют, не умея вернуться назад, став жертвой, пусть и глупости, но всё-таки павших от медвежьих лап.

Не везде Сумароков последовательным был. Уж очень род мужской он ценил. «Совет родительский» решил дать, ему есть о чём людям сказать. Коли дети умом не вышли, смириться ли с тем? Таки дети, конечно, источник проблем. Но жене не объяснишь, она ведь мать, всякую глупость постарается оправдать. Женщина глупа: Сумароков решил. Неразумное дитя под защитой, сколько бы бед он не сотворил. Ещё больше дров наломает потом, в иных баснях о том мы прочтём.

«Больной и медик» — о насущных делах. Человека всегда в вершимых грехах. Есть больной, болеет, не может пойти на поправку. Советует медик пить ему в отварах готовую травку. Да нет результата, чахнет больной. И вот помирает, недовольный судьбой. А медику как? Вылечить не сумел. Что же, иное он после смерти больного запел. Не по силам ему оказалось лечить, но не проблема — другим он ещё сможет полезным побыть.

Иногда Сумароков притчи на свой лад пересматривать брался, похоже, очень он выделиться среди баснописцев старался. Известный сюжет про град осаждённый, где каждый мужчина был к смерти приговорённый, там порешил правитель осаждающей стороны, дабы несли женщины за стены, чему рады быть вечно должны. И понесли жёны мужей, скарб позабыв, однако у Сумарокова жена оказалась не из таких. Мужа ещё сумеет найти, поэтому со златом и серебром решила пойти. Не оценили поступок сей осаждающие войска — повесили женщину, не нужна роду людскому такая змея. Название притчи «Выкуп мужей», пусть знакомится читатель — другим скажет о ней.

Ещё про мужей и жён притча есть. Мудрости она словно лесть. Попробуй «Волосок» испрямить — не хватит и сотни лет. Но хватит и менее сотни лет, смотря как хотеть. Тому в подтверждение притча «Ворона и лиса», известная по творчеству Крылова она. Хорошо, что известна, все думали — Иван взял для своих целей сюжет, поскольку у Сумарокова близкого по словосочетанию сходства нет. Совершенствование — вот о чём думал Александр, может как некогда писавший трактат «О природе» древний грек Анаксимандр. «На ель ворона взромоздясь»? Что же, писал Крылов, похоже нисколько от ценителей басен не таясь. Словно в притче «Статуя» — сделана на вид и красивой кажется всем, никто не ведает о создателя её в процессе борьбы за совершенство проблем.

Будто зная наперёд, Сумароков притчу «Олень» сочинил, там олень от охотников быстро уходил, прибился к стаду быков, в загон их попав, будто уйдя от смерти оков. А куда идут быки, когда подходит срок? На скотобойню, чему олень воспротивиться уже не смог. Опять же, бояться брать чужое, как испугаться бежать, что сделал «Заяц», оставшись под кустом лежать. Хорошо, вроде спасён, опять на краткий миг, лев и под кустом кушать зайцев привык.

Это всё лирика. Искать причину розней не нужно. Забудьте о ссорах, живите дружно! Всё равно всем безразлично, это лишь ряд избранных людей ворчит, вечно надо некоторым знать, отчего нечто не где надо лежит. Вот притча «Война орлов», в ней птицы воюют, причину вражды не зная, такой и люди подвержены, ни в чём орлам не уступая. Но есть такая забава — «Кулачным боем» зовётся, вроде варварство, но ценитель оной непременно найдётся.

Вообще, если про человека вести разговор, знает, как из ничего сделать топор. Как в народной сказке про кашу из топора, где варится каша, даже когда доступна только вода. От Сумарокова новый пример — притча «Топорище» дана. Пришёл мужик в лес, а рубить нечем, топор вроде есть, но без топорища — будто нет топора, и стал мужик просить у леса клочок древес, погибель тому же лесу клича. И вот готов топор, мужик стал рубить, потому и мудрость даётся — не помогай другим себя топить.

Вновь об отношении женщин и мужчин — в притче «Клятва мужняя» от затруднений ответ один. Нужна ли жена, когда с нею хуже во много раз? Подумать лучше следует, пока не потерял второй по счёт глаз. В любом случае, как не живи, «Надгробием» будут следующие слова твои, что не делай, к чему не стремись, тебя не станет, потому лишний раз не суетись.

Худо написано, плохо с рифмой у поэта? А знает ли читатель, с чем связано это? Сумароков объясняет: чтобы чертей гонять. Можно и дьявола! Подземная курия не любит всех, кто берётся плохо сочинять. Сей «Рецепт» в притче одноимённой даётся. Может где-то он и со смыслом, ему положенным, сойдётся. Вот почему поэты хвалят обычно ослов? А кто, если не осёл платить за строчки с рифмой готов? Притча «Поэт и богач» как раз о том, впрочем, хорошо Сумарокову так говорить, ежели он был в ладах со своим кошельком. И ладно, если не «Филин» поэт, тогда бы он точно наделал порядочно бед. Вот сюжет, там филин подумал, будто он отныне павлин. Всякое случается от таких дум тогда с ним.

Притча «Учёный человек и невежа» продолжила с читателем разговор, дабы тот понимал, когда следует затевать о творчестве спор. Учёному человеку не надо мнений чужих, ему хватает рассуждений своих, но всякий способен ему помешать, якобы может он более учёного человека знать. Да был бы интерес слушать невежд, нет на мудрость от их речей надежд. Но мудрость чаще одинока, не поддерживается толпой, всякий способен заявить, будто он доволен и глупым собой. Таким Сумароков притчу «Медведь и пчела» досочинил, в которой медведь отведать мёда решил. Покуда кусает медведя разрозненно всяк, это не влияет на его изысканья никак, да вот стоит воспротивиться ему миром всем, и не станет изысканий совсем.

Вот притча «Пастуший сын и коза», разыгралась в рифмованных строках гроза. Сломал сын пастуха козе рог, иного сделать он не мог. Теперь просит козу, дабы не выдавала его за проступок отцу. У отца всё-таки были глаза, так и сказала ему коза. Вроде бы понятно, правда не каждому дано уразуметь. На поверку обыденное начинает вид непонятный иметь. Взять для примера «Эзопа», есть притча о нём. Играл Эзоп с детьми, за глупость мы то не сочтём. Ведь не глупый Эзоп, знает мудрости суть, всякий без лука останется, кто будет тетиву сильно тянуть.

Глупость такова. Поделать ничего нельзя. О том есть притча «Мальчишка и часы» — она полезна весьма. Малец не знал устройства часов, думал, бегают мыши внутри, потому и применил он познания детские свои. Взял палку и начал колотить, мышей хотелось ему внутри часов убить. Плутни такие в детях неспроста, Плутоса в том есть, определённо, вина. Притча «Геркулес» данность сию подтвердит, специально Геркулес о том с Олимпа возвестит. Впрочем, глупость бывает и от белокурых волос, с помощью притчи «Уборка головы» то понять удалось. Сумароков всё не мог петиметров простить, любящих французское он в удобный момент оказывался способен оскорбить.

Есть притча «Петух», про храбреца, самого настоящего петуха. Шла свара меж кур — куры дрались, без петухов могли вполне обойтись. Стоило стихнуть жару, ворвался петух, улёгся к тому моменту куриный пух. Стал порядок наводить. Где раньше петух был? Отчего жар свары сам прежде не остудил? Ведал петух, как кур успокаивать опасно, потому и не лез, поступил он разума согласно. Иное дело, коли про «Астролога» притчу напомнить, ведал тамошний делец о грядущем, умел разрешить споры сердец. Одна незадача — дом астролога горит. Отчего-то он не ведает, хотя на пять лет вперёд знает, чему быть.

Притча «Вор и старик» — сумбура полна. Задумал вор воровать среди бела дня — такая у него дума. Возопил старик, обнаружив кражу, вор обронил, опасаясь угодить под стражу. Глупость? Глупость. Об оной притчи можно бесконечно сочинять. «Голуби и коршун» расскажут о глупости опять. Голуби избрали над собою коршуна царём, и кушает теперь коршун голубей десятками ночью и днём. Имеется и глупость иного масштаба — притча «Мздоимец» о ней. В ней сказывается, как мздоимец решил построить больницу для людей. Славный поступок, так кажется, однако там не поместятся все, кто от мздоимца пострадал, так окажется.

Не надо чтить урода, ежели ослом его породила природа. Строгость Сумараков огласил, ему явно не хватало для обретения спокойствия сил. «Недостаток времени» — притча об отсутствии пользы от тунеядства, возможно хуже всякого людского коварства. Задумает такой лежебока убить курицу, что золотые яйца несёт, думая, много разом богатства обретёт. «Золотые яйца» — притча как раз о том, ещё раз о вреде тунеядства прочтём. Иной тунеядец, в устрицу за лакомством полезет, мыши подобно, будто без усилий желаемое добыть смеет. Об этом притчи «Мышь и устрица» сюжет, а может и не об этом, лишь Сумароков знал ответ.

Глупая «Иссея» променять пастуха на Аполлона решила, ибо слышала — сердцу бога она оказалась мила. Да не знала простого, что Аполлоном давно стал пастухом, но ради себя же Иссеей оказался брошен он. Потому вот притча «Голубь и голубка» даётся для размышлений, от неё не будет к далёким мечтам искушений. Коли задумал добиться далёкой цели, знай, не сможешь оставаться на мели. Обязательно вглубь будешь обязан нырнуть, иначе не начинай, с первым испытанием закончишь избранный путь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэзии подвластны думы молодых, взрослея — иным взглядом на мир взираешь, не видишь в строчках кратких убеждений своих, за скрытыми образами явного не ощущаешь. Взрослел и Карамзин, уже не столь на стихи его слова щедры, другие интересы им владели, для поэзии отныне — он воплощение Федры, другие ставил для такого воплощения цели. Посему рассмотрению подлежит остаток стихотворений, писанных зрелым умом, уже редко в качестве повода для развлечений. Их и прочтём.

Год 1797 с «Разлуки» начало берёт. Без милой тошно жить, читателю Николай сообщает. «Покой и слава» продолжает мысли полёт, читатель ему не доверяет. Чувства внимающего давно задеты, причина кроется, когда внимаешь, как писал Карамзин «Хор и куплеты, петые в Мароннской роще друзьями почтенного хозяина, в день именин». Всё это уходит в прошлое, «Исправление» вторит тому — прошло время сложное, пришла пора забвение дать этому всему. Понял Николай, к чему стремления направить, дав наблюдение за странником, что жаждет отдохнуть, и за влюблённым — в забвении жаждущим себя оставить, «Желание» — даёт Карамзину новый в жизни путь.

Поэзия — действительно для юности даётся. Ведь жил когда-то «Тацит», воспевавший Рим. В его стихах всякое найдётся, но разве город из его стихов не был гнилостью полним? Убийство, воровство — не спутники ли человека? Без них и Рим не обходился. Да не понимает юнец старческого смеха, который в апатию впал, но в разуме пока не растворился. Есть грех ещё, он подражательством зовётся. «К шекспирову подражателю» написал Николай воззвание. Что творческим порывам от пересказа чужого даётся? Какое к творчеству оно пробуждает желание?

1798 год — в огромном забвении, накал поэзии почти угас, стих «Куплеты из одной сельской комедии, игранной благородными любителями театра» положение спас. То проба пера, от скуки спасение, нельзя забыть о поэзии навсегда, не сразу покидает поэта вдохновение. Но о чём поэт не пиши, право имеет писать, «Протей, или Несогласие стихотворца» рассказывает, как надо право такое за собой на такое мнение закреплять, благо не абы кто — Карамзин подсказывает.

1800 год — лишь «Меланхолия»: Делилю подражание. 1802 год — прежде всего «Гимн глупцам». Показал Николай старание, набрался мудрости сам. Глупцов много, их невежество поражает, они знают обо всём, чего из самых мудрых не знает, и говорят с высоким пафосом глупцы о том. В том же году писана «Эпитафия калифа Абдулрана» — владыки восточных земель, хозяина великого стана, царствовавшего счастливо всего лишь десять дней. И тогда же баловству поддался, увлечённый затеей своей, такому увлечению кто только не придавался — опять, читатель, поверь — писал он «Стихи на слова, заданные мне Хлоей: миг, картина, дверь». «Стихи к портрету И. И. Дмитриева» дополняют года того картину, и «К Эмилии» высокопарное обращение. Но не станем кривить на лице мину, хотя бы такое к стихам возвращение.

1803 год басней запомнился «Филины и соловей, или Просвещение», пускай из Карамзина баснописец так и не оформился, иногда он разбивал и такое о нём мнение. В самом деле, отчего филины боятся дня? Они ведь летают в светлое время суток. Может они боятся, нечто в тайне храня, к чему обыватель бывает крайне чуток? Не бойтесь дня, в тени найдётся уголок, ежели нечего скрывать — не бойтесь выдать себя, такой вам от Николая урок. Другая притча от 1803 года гласит — «Берегом» она зовётся: каждый из нас ценит тот миг, когда в тихую гавань пробьётся. О поиске себя стих «К добродетели» стоит читать, если о грустном, то «Стихи на скоропостижную смерть П. А. Пельского» внимание обратить : кто бы мог из ныне живущих знать, что завтра не станет того, с кем мог накануне ты говорить.

«Песнь воинов» за 1806 год — сложена в пору тяжёлых годин, тогда Наполеон будоражил Европу. Новый для континента мнился властелин, вдохновлять людей на борьбу с ним — значило об Отечестве проявлять заботу. И в 1814 году ликование — Наполеона нет у власти! «Освобождение Европы и слава Александра I» про отражение жадной до России французской пасти, в отражении заслуг императора Российского и сынов государства ему верного.

В 1819 году проснулся в Карамзине поэт придворного свойства, что взялся воспевать всё связанное с царским двором. Может от какого-то то случилось расстройства, а может он привык соглашаться, обласканный Александром-царём. «Время» без жалости разрушает былое, а мы разрушаем время своё, да от себя не денешься, затаив злое, главное — расставаться со злобой легко. «К портрету Её Императорского Величества Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны» тогда же Карамзин четверостишие сочинил, пленён он ею, словно чувства его задеты, он был к её Величеству очень мил. В 1820 году повторился — «Государыне Императрице Марии Фёдоровне, в день её рождения» долгих лет пожелал, четырёх строчек ему хватило для выражения мнения, на том он путь свой стихотворца завершал.

Есть ещё два стихотворения, даты они не имеют, но то можно установить. Но чего делать потомки не смеют, о том и нам лучше забыть. «Его Императорскому Величеству, Александру I, Самодержцу Всероссийскому, на восшествие его на престол» сказано от подданного государства, царю верного, в лучшем виде, в каком для оды Карамзин слова нашёл. В тех же оттенках «На торжественное коронование Его Императорского Величества, Александра I, Самодержца Всероссийского», от того же подданного государства, царю верного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Входящий в общество людское, способный талантами блеснуть, писал Карамзин стихотворение любое, если просили хотя бы о чём-нибудь. Так 1796 год — обильный на краткое обозрение бытия, ежели просил народ, не жалел Николай строчками делиться никогда. Отдельно «Опытная Соломонова мудрость» стоит, написанная для пользы собственных разумений, не таким подходом к творчеству Карамзин, увы, знаменит, не потому он для россиян тогдашней поры гений. Всё прочее — вокруг любви, ибо любовь — движет поступками человека, требовалось отразить чувства чужие и свои — русского человека и даже древнего грека.

«Надежда» дарит утомление читательским глазам. Желается полёт, а видится тяжесть притяжения. Не устал ли Карамзин в подобном духе писать сам? Копируют друг друга его стихотворения. Нет, не лжив Николай, как бы иное не говорил, в стихе «К бедному поэту» об ином поведано было, не тот поэт, кто правду в строчках сообщил, а тот — кому приукрасить удаётся лживо. Лучше говорить о материях далёких времён, вроде примера в стихе «Отставка» сообщённого, оттого поэт и не бывает удручён, античного жителя показывая на душевные терзания обречённого. А когда пора говорить о веке современном, тогда «Прощание» вполне подойдёт, все мы пребываем в состоянии временном, чему покойник лишь объяснение найдёт.

О любви «Лилея» — Лизу с лилией сравнил. О спорщике «Никодим» — ну и чёрт с ним. И сразу «Любовь ко врагам», там себя осудил, решил быть перед читателем собою самим. Ему двадцать лет, едва ноги таскает, похож на скелет: от этого страдает. Смотрит в очки, носит парик, любовь иссушила тело, он — одно слово — старик, осуждающий себя за дело. Тут же «К неверной» писал, готовый умереть, от страданий устал, не может упадка сил преодолеть. И сразу «К верной» в словесах рассыпался любезный. Ох, и ветрен юный Карамзин. Истинно лживый поэт — для общества полезный. Чувствам над своими лишь он — господин.

Познавший мудрость Соломонову, испытавший от осознание оного удовольствия, направил Николай корабль жизни в «Долину Иосафатову, или Долину спокойствия». Там всегда тишина и покой, там от любви отдохновенье, там нет злобы, дружелюбен волка вой, кругом блаженство — такого о лучшей доли представленье. Минута размышлений, и брошено всё в пекло страсти, «Триолет Лизете» — из о любви стихотворений, «К Лиле» — и тут любовные напасти.

Задор юнца, чем не пример? Всякую девушку можно назвать среди всех первою, так есть в «Im-promtu графине Р*, которой в одной святошной игре досталось быть королевою». Кроме задора — ничего, почти тишина, благо складывать строчки Николаю легко, лились потоком из него слова. Он мог «К лесочку Полины» обратиться, обратившись не к нему, а к хозяйке его. Прелестями Полины он смог насладиться, наслаждаясь её лесом, будто и не сказал про неё ничего. В тему сложил объясняющее стихотворение, ибо не желает любить, но слаб человек, о том «Клятва и преступление», любить обречён, отпущенный для того ему краткий век.

Когда особо муза посещала, бумаги не было при нём, «Надписи на статую Купидона» — пусть места мало — наносил Николай острым пером. Объяснение дать? Карамзин сам даёт: «Дурной вкус» для того надо читать, о Никандре, что в себя только влюблён. Отчаянья нет, мы живём по кем-то написанному сюжету, стих «Два сравнения» сложен для понимания, плачем и смеёмся, радуемся — может быть — лету, либо жизнь наша — наоборот — это сказочные предания. «Вопросы и ответы» — не требующие вопросов и ответов, не нужно равнодушным быть, да мечутся души в сомнении поэтов, не зная толком, как лучше им на свете жить.

А далее кратко, ибо в две строчки когда Карамзин писал, он вполне ясно — не превратно, метко о его волновавшем сказал. «Характер Нисы» — милое постыло. «Эпиграмма» — для вора свет является бедою. «Истина» — в любви всё лживо. «Мыслят и не мыслят» — живя, жить не хотят, умирая, жизнь делают мечтою. «Надгробие шарлатана» — кто пыль в глаза пускал, сам пыль теперь. «Перемена цвета» — девушка Лина дурна, ибо румян в городе нет. Стих «Непостоянство» — о Лине вторым напоминаем стал, читатель поверь. «На смерть князя Г. А. Хованского» — погиб славным на исходе данных ему свыше лет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Совсем юный Карамзин, годами молод, но позволил он себе рассуждать о жизни, будто прожил и имеет право мудрыми речами потомков наставлять. Он мысли почерпнул из книг священных, древней христианства, дабы современников призвать к уму — разумное они должны соблюдать. И первым делом, ибо человек живёт мечтою, нужно оной жить всегда, только зная — другим свою мечту нельзя передать. Как взять любовь, что видится чувством важным, несомым сквозь года, за которое люди в прошлом воевали, и будут в будущем воевать. Стоит пройти трём годам, видится иное, словно порванными оказались сердечные нити, чему казалось никогда не бывать. Так и с мечтою — утихнет она, разбившись подобно волне о скалу морскую, ведь каждая последующая волна будет об ином мечтать. Оттого человек живёт вне лада, пребывая в поиске лучшего из миров, предпочитая не жить в покое, а в мучениях при жизни умирать.

Узрел Карамзин, он истинно стар, ведает дороги направление, ежели верит, коли взялся о том рассуждать. Отрёкся он от пути, отказался стремиться, ведает теперь, знает, нужно дни в спокойствии кончать. Стремление — благо, а вместе с тем и горе людское, каждому предрешено во гробу быть, и не важно, станет он во благо мирным или пожелает воевать. Кровь лить — занятие без пользы, за кров сражаться — кого-то в праве на дом лишить: третьего не дано — каждый волен сам из двух судеб выбирать.

Всё к лучшему тянет руку род людской, борясь за то, покоя не ведая, желает всякий обрести многое, предпочитая слов древних значение забывать. Без перемен не достигнуть лучшего, не случиться ничему, прозябанием скрашивать отведённый срок, потому и начинает человек окружающее под себя менять. Сколько случилось перемен — не сможешь с точным определиться числом, а человек опять понимает — предстоит ему иные причины для счастья искать. Из столетия в столетие, из века в век, из года в год и каждую секунду, планы строит род людской, не имея сил заведённые порядки сломать. Нет призыва остановиться, запретить стремление к счастью или иначе посмотреть на делаемое человеком, кроме необходимости на бесплотность круговорота порождающего беды указать.

За осуждением не найдёшь сил подкрепиться в словах, потому как нет способа определиться, как вечных проблем избежать. Кажется, есть люди скупые, не тратятся они, проживая умирают, хотя могли при жизни счастливыми стать. Тут есть подвох, ибо скупой — почти идеал, когда берёшься судить, чего не можешь взять в голову, ибо трудно понять. Выбор сделан, ему следует человек, без агрессии и не требуя от мира чего-то себе, каким и стоило каждому стать. Однако, скупых осуждают, смеются над ними, в чём есть суть, да и как не ругать? Что же, мир сложен, дорог проложено немало, осталось определиться и по более верной для души шаг направлять.

Слеза всё равно упадёт — слёзы должны землю орошать. Кровь прольётся — кровью суждено мечи обагрять. Старость настанет — старости нельзя избежать. И смерть настанет — от смерти не дано убежать. Пройдёт молодость, появятся морщины — иному не бывать. Остаётся право делать выбор — хоть дорог и много, но из двух путей выбирать. По пути воина — страдания людям причинять, либо по пути землепашца — своё добро всем кто в нужде раздавать. Кому потребен иной путь — не сможет найти — он противен человеку: с человеком не может противный человека сути человек существовать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Не для других, всё больше для себя, не ведая причин к иному пониманию стихотворений. Карамзин писал, неизменно поэтизировать любя, отражаясь в свете посетивших его когда-то откровений. Такое творчество — личного понимания предмет, к нему с суровой меркой никогда не подходи: нет высокого искусства в некоих попытках, потому как нет. Человеку всего лишь требовалось заполнять пожиравшие отпущенные ему временем дни. В год 1795 Николай вступил, уже порядком именитым, если кого он похвалил, тому не грозило статься забытым. Только одно обстоятельство продолжает существовать — это каждого писателя обязательство белые листы текстом наполнять.

О том «К самому себе» Карамзин обращался, пылая внутренним жаром. Он и в «Песне» ни к чему быть близким не старался — краса красавиц не нужна и даром. Но не совсем, всего лишь на мгновенье. Николай — создатель дилемм — был кем-то вдохновлён на сие стихотворенье. Карамзин мог под грома раскатами «К Мелодору» писать, чужую славу признавая, пусть другим в той же мере позволено будет сердца людей пленять, мелодичностью мир окружающий наполняя. А мог Карамзин самолюбивых творцов укорить, «Хлою» им припоминания, что без любви не могла жить, поклонников ежедневно меняя. Таковую девицу легко укорить в мнимости её чувств любовных, когда положено иметь один объект для обожанья, не будь обстоятельств для того условных, хоть и достойных порицанья. Любить можно многих, забывая потом: приятных людей и убогих, опрятных и того, кто вкусом обделён. Хлоя истинно любила, да вот не встречаемых ею людей, собственную персону она ценила, и тех, кто ценил её за то ещё сильней. Написано продолжение будет к сюжету сему — «Ответом на стихи одной девицы» названо оно. Люби других, покуда верность не хранишь никому, а когда полюбишь на всю жизнь, полюбит он другую, ибо так для тебя суждено.

За шестую книгу «Илиады» Николай брался: «Гектор и Андромаха» — рифмованный перевод. Насколько сей подход ему удался? О том ценитель Гомера скажет, когда пересказ Карамзина поймёт. Укоров никаких, почему бы и за рифму не взяться, оной положено в будущем сердца россиян пленять, пока же оставалось этим восхищаться, даже если всё можно и с первых строчек понять. В контраст вступило стихотворение «Послание к женщинам», повествующее об обратном. Ежели Гектор отправлялся сражаться за доблесть Трои сам, то герой современности Карамзина думал сугубо о приятном. Конечно, доблесть — хорошо, бренчать заслугами приятно, но если с войны вернуться не суждено, как у дам прелестных плоды успехов пожать? Это троянцы за дом бились, ахейцев пытаясь изгнать, ныне традиции прошлого позабылись, теперь полагается сперва порывы сердца ублажать.

И вот новый контраст. «Последние слова умирающего» Николай вольно довести до читателя решил. Сам себя никто не предаст, покуда всякий для чего-то определённого жил. А если задуматься, то для чего? Страдания придумывать, за убеждения бороться? Добиваясь этого, ещё не оставался дальше жить никто, так и не достав содеянное со дна вырытого им для того колодца. Всему цена равна, как не пытайся увидеть иначе: «Любовь и дружба» обоюдно важны, «Печаль и радость» не подскажут, что из них слаще, «Страсти и бесстрастие» схожим ценны. О каких не пиши переживаниях, обязательно окажешься противоречив, не сразу, много после, и то в воспоминаниях, успеешь убедиться на ошибках своих.

Порядочно оставил Николай поздравлений, надписей изрядно, из них для потомков часть сохранилась. Они доступны в виде коротких стихотворений, всё благодаря собирателям, иначе бы забылось.

«Стихи на день рождения А. А. П-ой» — тобою мир украшен, ты родилась весной. «Триолет Алете» на четырнадцать исполнивших лет — согласно правил, по которым сложен триолет. В две строчки — дабы была рифма — на дверке «Надпись к дамской табакерке, на которой изображены мраморный столп и цветок» — название длиннее придумать кто-то смог. «Надпись к портрету жестокой» — любезен ей не я: беда-бедой. Есть за этот же год «Эпитафия» о том, как умерший жил в мире сём, он жил, а пожив слёг, мир для него оказался жесток, чего ему понять не удалось, и это всё не зря к слову пришлось.

«Делиины слова» — любовная чехарда. «Нескромное эхо» — в ответ на отказ любить, слышишь только любить. «Дарования» — академизму снова да. «К Алине» — на смерть мужа: пришлось ему опочить.

Выше прочих поставим «Выбор жениха», там про Лизу, что не знала, за чьей спиной ей быть. У девушки судьба не легка, ежели неизвестно, с кем под одной крышею жить. С богатым мужем не будет видимых проблем, со знатным генералом — проблем в той же мере не должно возникать, но хочется любить и оказаться с тем, к кому хочется любовным чувством пылать. И выберет обыкновенного парня она, думая, им любимой стать, да нет продолжения у стиха, потому о бытовых проблемах остаётся гадать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В год 1793 про «Волгу» Карамзин запел, течение великой реки доставило удовольствие ему, он не к читателю, он к Волге обращаться смел, что воды несла к свету, и никогда во тьму. По берегам когда-то кровь лилась, мечи гремели, покуда россы власть не взяли над рекой, от истока до устья больше биться люди права не имели, тогда Волга и обрела покой. Так нечего сражаться, когда мирно лучше жить, на «Кладбище» всем суждено оказаться, не дано Богом человеку вечно жить. Уж не на россов ли власть решил намекнуть Николай? Лучше под единой десницей дружбой крепиться. Сколько оружие не поднимай, без труда пахаря не сможешь миром насладиться!

«Молитвой о дожде» Карамзин отразил печаль по засухе случившейся. «Песнь божеству» — в ответ на утверждение, будто Бога нет. «Послание к Дмитриеву» — про молодость скоро зрелостью сменившейся. «К соловью» обратился, дабы пел, когда в очах поэта гаснет свет. «Надгробной надписью Боннету» уважение швейцарскому учёному Николай отразил. «Странность любви, или Бессонница» — стих про забаву забав. «Любезной (в день её рождения)» дал понимание, насколько он бывает мил. И даже баснописцем себя в тот год умелым показав. «Соловей, галки и вороны» о чём? Немудрено там дело. Всего-то галки с вороньём прогнали из лесу птицу, певшую умело.

И напоследок «Ответ моему приятелю, который хотел, чтобы я написал похвальную оду Великой Екатерине». Ведь понимать Карамзин правильно умел, как тяжело похвальные стихи слагать, если говорить о государства властелине. Её заслуги всем понятны, она ценима всяким повсеместно, и коли заслуги её ясны, то и без стараний юного поэта Екатерине много от чьих слов бывает лесно.

В 1794 году Николай «Послание к Александру Алексеевичу Плещееву» сложил. Мол, житьё на Земле не рай, никто ещё не ушёл в мир иной, будто жил не тужил. Вспомнить можно себя, но лучше смотреть на других, не один человек идёт средь прочих бредя, не видя горестей чужих. Да разве можно грусти предаваться? Какой тогда от жизни толк? Всему положено случаться, покуда голос твой не смолк. Хлебнули горя даже с Олимпа боги, каких только неудач не терпели, но они действовали, не зная тревоги, и не успокаивались, не добившись назначенной цели.

Есть такое творение: «Приписание к г-же N, которая желала, чтобы я списал для неё сии две песни». Показал в нём Карамзин своё старание, без какой-либо в адрес госпожи Эн лести. Поведал основное — про цепи птиц и людей. Кто-то вырваться на волю мечтает, места не находя. Но разве рвётся на свободу соловей? Или знает сей птах лучше прочих себя? Ведома должна быть притча ему, Сумароковым сочинённая, про хитрость кошек, утверждающих будто ты в плену, но стоит выпорхнуть, и в их когтях твоя голова окажется отсечённая. И вот «Две песни» отдельно читателю даются. Ясна должна быть суть сих стихотворений. В жизни способы жить всегда найдутся, ты не перечь, коли не рождён для прений. Скажут влюбись — влюбляйся, жениться велят — тут же женись, огорчаться захочешь — огорчайся, но помни — всё равно пройдёт твоя жизнь. Есть ещё «К ней» стихотворение, мимолётное оно, просто творение, упомянуто должно быть всё равно.

Взять эпический размах Карамзин пытался, богатырскую сказку «Илья Муромец» думал сочинить, о том огрызочек остался, чтобы читатель понимал, чем она могла быть. Там сообщалось не о римлянах и греках, там русские всем заправляли, и пожинали они плоды своих успехов, бед особо никаких не знали. А может и была проблема среди русских, кто бы знал, ведь есть начало сказки, далее вступления Карамзин ничего не написал, оставив всё же будущим поэтам яркие подсказки: о волшебнице намёк, на дядьку Черномора. Думается, читатель уразуметь уже довольно смог, кому обеспечил тем Николай место для творческого простора.

Автор: Константин Трунин

» Read more