trounin.ru

Когда заедает рутина, а мысли рвутся на простор, тогда рождаются фантастические вариации возможных событий, мгновенно покидающие голову обывателя. В случае писателя дело обстоит иначе. Например, Юкио Мисима — золотарь от японской литературы и мастер эпатажа, не мог спокойно смотреть на жизнь, желая слыть источником шокирующих поступков. Он многое делал, чтобы о нём говорили. Так и получалось. Судить о делах Мисимы не стоит, если читатель считает себя здравомыслящим человеком. Разноплановая ерундистика, встречающаяся на страницах произведений Мисимы, скорее относится к альтернативному восприятию реальности. Это чистый трэш и только трэш.

За милым обликом действующих лиц обязательно скрываются извращённые натуры. Изначально они воспринимаются обыкновенными людьми, чьи заботы касаются дум о близких и работе, а то и банально о носках, за которыми можно поехать в пригород на электричке, накрутив в себе за время дороги сотню дополнительных ерундовин. Ведь жизнь — она как носок в горизонтальную полоску, положенный полосками по вертикали: преодолевая препятствие, получаешь мгновение для передышки и опять штурмом берёшь новую высоту. Именно подобным образом складывается путь. Конечно, от дырки в носке никто не застрахован, а значит изредка придётся падать, выбираться, штопать и жить с этим шрамом дальше. Обязательно в жизни случается изгиб, когда тебя давят и твоя самооценка уже не возвращается на прежние позиции. Хорошо, если путь по носку начинался не от мыска, тогда совершив ещё один поворот, достигаешь согласия с собой. Если же движение исходило как раз от мыска, то следом за пяточным изгибом человека ожидает пропасть.

У Юкио Мисимы носки сплошь в дырах, они поштопаны-перештопаны, на них разноцветные заплатки. Они могут быть в довольно грубых швах. Такие носки неудобно носить — они натирают, поэтому нет спасения от мозолей. Мисиму это радует, с такими носками он может умело построить сюжет нужного ему накала. А когда ему надоест с ними возиться — он возьмёт топор и нашинкует носки, предварительно натянув их на головы действующих лиц: летят уши, лопаются глаза, срезаются губы, откусывается от ужасающей боли язык, слазит кожа с лица и вытекает из трещин мозг, покуда череп не разлетается на куски. Противно? Думали, книга о любви? Отнюдь, любит автор лишь свою манеру изложения — согласно ей в повествовании неадекватность действующих лиц достигает состояния в квадрате, а потом плавно переходит в бесконечность. Ибо применение топора — это намёк писателя на необходимость искать моральные страдания в поступках действующих лиц. Но разве можно говорить о морали у психически нездоровых людей, воспринимающих мир совершенно иным образом?

Мисима постоянно встряхивает читателя, стоит тому приступить к штурму вертикальной полоски на носке, только полосок очень мало и расположены они далеко друг от друга. Наполнить промежуток у Юкио не получается — текст будто отсутствует на страницах, вместо него череда символов, отчего-то образующих правильные слова без смыслового наполнения. Получается, ничего не происходит до той поры, когда Мисиме потребуется заставить действующих лиц совершить шокирующее действие. Таковых хоть и мало, однако их вполне хватает, дабы о «Жажде любви» у читателя сложилось определённое впечатление. И если кто-то способен трэш воспринимать нормой, то стоит задуматься о понимании должного быть и имеющегося на самом деле. Несоответствия зримы, значит надо действовать. Допустим, Мисима всё-таки решился. Решатся ли его последователи?

Автор: Константин Трунин

» Read more

В XX веке с литературой начали происходить малопонятные трансформации. Это либо результат начавшегося вырождения беллетристики, как художественного восприятия действительности, или иной процесс, должный привести к заколачиванию крышки гроба гвоздями, после чего литература будет погребена вследствие смертельного исхода. Иначе здравомыслящий человек судить не может, наблюдая за прогрессирующим вторжением в искусство психически нездоровых людей, размывающих понимание адекватности. Такое происходит не только с литературой, но с культурой вообще. Обескультуриванием подменяется понимание красоты повествования. Если балом не правит модернист, то его место занимает сюрреалист. Альваро Кункейро был как раз из сюрреалистов.

Читатель не должен ждать от Кункейро красиво построенного искажения реальности. Такого нет даже близко. Вместо этого в каждом его произведении присутствует нагромождение всего в одном месте, порой и без чёткой связи. Просто посередине действия разворачиваются другие сцены, наполненные абсурдом, вероятно содержащим в себе глубоко спрятанные истины, которые при подобной загадочности каждый будет интерпретировать по своему. И ведь парадокс в том и заключается, что чем непонятнее речь автора, тем сильнее его хвалят. Запутались в собственной идентификации люди, вот и ищут способы уйти от наскучившей им повседневности.

Разве не захватит дух у читателя, когда действующими лицами окажутся мертвецы, рассказывающие истории о жизни и смерти? И было бы о чём им рассказывать. Персонажи под пером Кункейро играют в глухой телефон, не делая различий между словами. Сущей ерундой наполнены черепа этих рассказчиков. У них не было цели ранее, нет и сейчас.

Кункейро любил строить большие истории, опираясь на мелкие. Иногда из коротких рассказов он собирал романы. Ему не откажешь в наблюдательности, а может он иначе представлял окружающих его людей, из обыкновенных переходивших в разряд сумасбродных. Когда Кункейро брался описывать докторов или каких-либо иных жителей Галисии, то получались у него богатые портреты, безусловно приукрашенные солидной долей отсебятины. Умел Альваро наложить должный отпечаток своего мастерства, отчего реальность действительно искажалась.

Другой особенностью Кункейро является его желание переиначивать чужие произведения. Он мог опираться на пьесы Шекспира или черпать вдохновение у древних греков, смешивая будни современной ему Испании с мотивами других эпох. В произведении Кункейро без особых проблем одновременно могут действовать король Артур, Юлий Цезарь и царь Давид. Складывается ощущение, что если при этом кто-то из действующих лиц начинает разбираться со шляпой, то это явный намёк, что перед читателем шляпа и есть.

Мог Кункейро и создавать мифы. Из ничего он дал Галисии (историческому региону без собственной истории) необходимый для самоуважения материал. Ведь когда нет привлекающей внимания достопримечательности, то сойдёт даже столб. Почему бы не позволить Летучему Голландцу отправиться в последний путь именно из Галисии и почему бы не представить себе более правильный путь аргонавтов, чей путь пролегал не на восток в Колхиду, а на запад в Галисию, где имелось аналогичное превосходное руно.

Разобраться в представленном на суд читателя однообразном разнообразии безусловно можно, если иметь на то желание. При должной подготовке о Кункейро легко написать лестный отзыв. Но кому это надо? Поскольку и критику следует скорее обругать. Отчего читатель с удовольствием от противного раздобудет для чтения именно произведения Кункейро. Собственно, с обсуждения данного момента и начинался этот текст.

В сборник вошли повести и части произведений разных лет: «Записки музыканта», «Человек, который был похож на Ореста», «Год кометы и битва четырех царей», из книги «Школа врачевателей», из книги «Разные люди», из книги «Сказки и легенды моря», «Мятущийся дон Гамлет, принц Датский».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читатель смотрит на страницы «Невыносимой лёгкости бытия» Милана Кундеры и осознаёт насколько ему противно видеть отражение собственной жизни. Мыслями действующих лиц движет половой инстинкт, их интересует продукт акта дефекации и всё остальное сосредоточено вокруг первичных проявлений интереса человека к окружающему миру: руки тянутся к некоему интригующему предмету, чтобы его обсосать, засунуть в любое из отверстий своего тела, а потом радостно извлечь и снова обсосать. Так уж сложилось, что для чехов одной из тревожных тем XX века стала Пражская весна, когда Советский Союз ввёл танки в их страну. Милану Кундере осталось повернуть время вспять и обсосать события тех дней.

Кундера не просто размышляет о лёгкости бытия, замешивая в повествование мысли эротического плана, он думает гораздо глубже, постоянно вдыхая аромат женского лона и превращая фаллос в руку, также учитывая реалии осадного положения страны. Прага контролируется русскими, производящими насильственный акт, поскольку чехи не были согласны их принять. Мир взбудоражен, местные репортёры фиксируют все моменты, связанные с советскими войсками. Для Кундеры Прага из наполненного приятными ароматами города постепенно превращается в дурно пахнущее срамное место.

Раковой опухоли подобен случившийся конфликт. От рака же люди умирают, если вовремя его не обнаружить или запустить процесс. Чехи вовремя спохватились, пройдя через череду облучений. Это было болезненным, ведь умирали не раковые клетки, а настоящие люди. Кто-то должен был пострадать за высокие западные идеалы, разрушавшие социалистическое восприятие реальности. Опухоль могла оказаться доброкачественной, не пойди чехи и словаки наперекор судьбе. Озлокачествление не заставило себя ждать. Кундера это понимал, поэтому без жалости выносит приговор одному из персонажей, безропотно согласившемуся принять свою судьбу и отдать другим собственное право существовать. Таким образом Кундера опосредованно вынес приговор Советскому Союзу, сожалея о крахе социалистической системы.

Не видеть и не желать знать дела рук своих. Не делая ничего во благо действующей власти, Кундера вносил ощутимый вклад, взрастив неприятное лично ему осознание народившегося режима. Как своё родное дитя должна восприниматься социалистическая Чехословакия, но нет в ней ничего приятного. Устремления страны похожи на устремления Кундеры, только противно осознавать подобное положение дел. Не может иметь права на существование плод дум молодости и результат скоропалительных решений. Зрелое восприятие открыло глаза шире прежнего, заставив Кундеру содрогнуться и отречься от былого.

Остальное наполнение «Невыносимой лёгкости бытия» именно о том, о чём Кундера склонен говорить на последних страницах произведения. Его беспокоит наследие Сталина и всё, что так или иначе связано с дефекацией. Нет иного на уме, коли жизнь окрасилась в оттенки кроваво-чёрного стула. Сидевшая внутри Чехословакии опухоль требовала извлечения. Первый надрез случился по весне 1968 года. Он был болезненным и ломающим мировосприятие.

У Кундеры получилось вспомнить былое пошло и пространно, чему был рад Запад. Опухоль после надреза дала метастазы по социалистическим республикам Советского Союза. Уже другие стали понимать, что есть на самом деле невыносимая лёгкость бытия. Мир стремительно менялся, избавляясь от копившегося десятилетиями балласта, неся на смену одной проблеме ворох иных неприятностей. Известно ведь, как природа не терпит пустоты, заполняя доступное ей пространство чем-то гораздо опасным для форм нынешних, продолжая искать идеальные условия и идеальных обителей, так и общество регулирует себя, вытесняя одно другим. Если пытаться сохранить имеющееся, то последующий взрыв будет болезненнее, нежели мог быть.

Легко жить и легко умирать, легко болеть и легко идти на поправку, легко меняться и легко противиться переменам, легко понимать происходящее и легко думать, что ты единственный, кто прав.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Связано ли отсутствие детей у автора с его стремлением подвергать окружающую действительность флюидами бесконечного полового возбуждения? Пещеристые тела постоянно наполняются кровью, толкая героев Мураками к рукоблудию и плотоядным взглядам на ближайшие объекты, годные для удовлетворения возникшей необходимости. Всё остальное на этом фоне кажется незначительным — взятым с потолка. Присутствует линейное движение вперёд и множество размышлений о постороннем, что могло бы также стать основной сюжетной линией, но в силу отсутствия стремления у Мураками доводить дело до конца — этого не происходит.

Главный герой не имеет значения. Пусть им будет хоть озабоченный девяностолетний, продолжающий сохранять былой задор. Так или иначе, центральная фигура повествования обязательно подвержена разрушительному влиянию естественных процессов, обязательно приходящих по мере старения. У Мураками данное явление происходит мгновенно. Его герои уже с рождения замкнуты на себе и взрослея всё более отстают от сверстников в развитии. Когда приходит пора осознать себя взрослым, то каждый раз перед читателем возникает портрет человека, так и оставшемся в пубертате. Касательно Кафки у Мураками получилось почти реалистично — он возникает на страницах четырнадцатилетним.

Если действующее лицо у Мураками должно куда-то идти, то оно так и делает. Главному герою рано думать о заграничных поездках, поэтому он ограничится передвижениями по родной стране. Приключений на его голову свалится достаточное количество. Побывает он и на пляже, в честь чего у данного произведения и появилось соответствующее название. Собственно, о каждом поступке, совершённом героями, можно говорить простыми предложениями, вроде Кафка на пляже, Военные и НЛО, Музыка Шуберта. Ни к чему в итоге читатель всё равно не придёт, но будет стараться понять к чему автор хотел подвести тот или иной сюжет, и почему в итоге те не соприкоснулись.

Конкретных выводов из «Кафки на пляже» сделать нельзя. Произведение наполнено потоком сознания с использованием приёмов сюрреалистического искажения реальности. Происходящее ломает понимание действительности, представая перед читателем в образе иллюзий. Верить в подобное не получается. В этом и нет никакой необходимости. Нужно внимать предлагаемой истории, принимая её за лоскутное одеяло, где один лоскут краше другого, но не имея связки — будоражит воображение должным получиться итогом. Итога же нет, как нет и объективного понимания происходящего.

Иногда писатели стремятся отразить в своих произведениях нарождающиеся тенденции смены представлений поколений о понимании жизни. Делает ли что-нибудь подобное Мураками? Его поколение оказалось таким же потерянным, как и поколение до него. Жизнь понимается сугубо с позиции прожить её без лишних мучений, постаравшись избежать любых проявлений конфронтации. Может поэтому герои Мураками не стремятся влиять на происходящее, продолжая дышать и удовлетворять все возникающие для существования потребности. Прожить ещё один день — и более ничего не требуется. Амбиции признаются крахогенным фактором — лучше быть рыбой и слыть обтекаемым.

«Кафка на пляже» — произведение Мураками, продолжающее раскрывать понимание необходимости смотреть на мир сквозь сам мир. Словно песок сквозь пальцы, так и отпущенное человеку время тает без остатка. Всегда можно оглянуться и пересчитать оставшиеся на ладонях песчинки, а можно вспомнить о безвозвратно ушедших днях. Кафка жил на страницах книги, но исчез, стоило её закрыть.

Всё с нами происходящее — не имеет значения. Происходящее с героями Мураками — также не имеет значения. Правда, это важно именно сейчас. Вернее, имело значение минуту назад.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вы говорите — три истории, три женщины, три поколения. И вы понимаете, какая пропасть пролегает между ними. Но можно ли серьёзно принимать тот контраст, который при этом наблюдается? Отчего же возвышенное понимание прекрасного неизменно должно свестись к траве, колёсам и удовлетворению похоти в бомжацком антураже? Великосветский Питер на самом деле теперь представляет из себя то жалкое подобие былого великолепия, которое, без всякого стеснения, решила предложить Елена Радецкая читателю?

Это всего лишь сотрясение головного мозга и его последствия. Как иначе можно охарактеризовать происходящее? Начиная с картин старого города и сравнения настоящего и былого, чтобы резко оборвать сюжет в угоду советской действительности, дабы далее внести ещё более вопиющие элементы. Не связываются в единое целое три предлагаемые Еленой истории. Тут скорее разрыв восприятия реальности и желание преподнести разные сюжеты под одной обложкой, увязав с преемственностью поколений. Получилось у Радецкой путешествие от светлых оттенков к мрачным.

Так с чего же начинается повествование? Действительно, главная героиня получила сотрясение головного мозга. После чего нашла место, откуда можно совершить путешествие в прошлое, а именно в 1862 год. В воображении предстают перспективы радужных перемен: никто из достойных ещё не родился, а сам Питер не пережил катастрофический пожар. Вокруг красивые и обходительные люди, поражающие статью и манерами. Какую же страну мы потеряли — возникает мысль. И как-то не имеет значения, что тургеневские нигилисты несли разлагающие идеи в массы, а поиски человеческой совести всё активнее пробуждались в Достоевском. Предлагаемый Радецкой Питер — это скорее образец гусарской доблести, без понимания отрицательных моментов.

Бесконечные сравнения наполняют страницы произведения. Писатель показывает наблюдательность главной героини, способной по памяти восстановить ещё не построенное, а также провести параллели с давно разрушенным, что теперь предстало перед её взором. Сама же героиня при этом плохо ориентируется в датах, не зная из истории ничего, кроме отмены крепостного права и родившихся после этого знаменитых людей. Хоть и великолепна была атмосфера в 1862 году, но культурные люди получается жили в полном бескультурье, не понимая за напыщенностью поступков, ярко выраженного для главной героини, их неведения касательно прекрасного.

Описываемая Радецкой действительность всё равно остаётся важной для последующих поколений, поскольку рост самосознания в итоге выльется в тотальную деградацию общества. Может лучше было не замечать происходящих перемен? Но скорее именно Радецкая наполнила прошлое иллюзиями, далёкими от реальности. Прекрасное разбивается о последующий советский быт и ещё более ужасающее осознание современности самой писательницы.

Если первая история наполнена фантазиями, то вторая подготавливает почву для третьей: будто сон закончился и пришла пора открыть глаза. Читатель, изрядно уставший от описания принципа работы голубиной почты и особенностей испанской архитектуры, сталкивается со смертью в мужской обличье и не может найти слов, внимания ещё одному гостю — на этот раз из прошлого. Его присутствие в сюжете является лишней нагрузкой и никак не отражает воззрений человека минувшего на происходящие в мире перемены.

Радецкая всё более раскрепощается. В сюжете появляется похабщина, ещё в меру детская, но далёкая от того понимания произведения, которое у читателя сложилось изначально. В один момент и без веских причин идеалы прошлого превращаются в такие темы, о которых ранее говорить было не принято. Конечно, гусары тоже были способны совершать сексуальные безумства и слыть ещё теми развратниками, однако ни о чём подобном Радецкая не говорит. Но стоило ей вспомнить советское прошлое, когда тлетворное влияние Запада стало проникать в сознание граждан, то романическая составляющая произведения мгновенно рассыпалась во прах. Разговор коснётся половой жизни между супругами, позиций и отношения жены к «мужскому достоинству» мужа.

И всё это происходит на фоне постоянных авторских отступлений. Понять Радецкую можно. Хоть она и закрытый человек, информацию о котором найти крайне затруднительно. Только нужно понимать, что данное произведение является её первой работой. Конечно, если это на самом деле так и под её именем не скрывается кто-то другой, не решившийся взять на себе смелость открыто говорить о дне сегодняшнем.

Завершающая история является порывом откровения. Но она такая же иллюзорная, как и первая история. Радецкая снова задействует фантазию, предлагая вместо возвышенных чувств проявление самых низменных. Пусть новая героиня увлекается чтением классических произведений, только вот думы о блаженном Августине она приравнивает к мукам собственной промежности, накануне натёртой в порыве страсти. И нет в её мыслях жалости к себе — она дитя своего времени. Именно так обставляет современность Радецкая: молодёжь курит траву, да ублажает плоть при первом её зове.

У каждого поколения всегда будут собственные ценности. К сожалению, граница между ними стирается по мере удаления её от дня нынешнего. Как нельзя сейчас с твёрдой уверенность разбираться в тонкостях XIX века, так и в будущем XX век будет восприниматься каким-то определённым образом. Главное, чтобы XXI век не закрепился в памяти людей временем распущенности и вседозволенности. Мы сами создаём будущее, поэтому Радецкая скорее ставит крест на начале третьего тысячелетия, сваливая в кучу грехи группы маргиналов, придавая им тот вес, которым они не располагают.

Куда же деваться читателю и как теперь ему трактовать жажду к творчеству у людей вообще? Некогда прекрасное под ударами модернистов привело к извращённому понимаю реальности. Как не понимаешь потуг авангардистов, так и не понимаешь писателей, смешивающих жанры и отступающих от общепринятых норм. Уже недостаточно рассказать историю — нужно как-то выделиться.

Елене Радецкой удалось заявить о себе. Только стоило ли так фантазировать?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда речь заходит о потоке сознания в творчестве определённого писателя, то его личность, как правило, забывается, уступая место размышлениям о сути самого потока сознания. И каким бы не был писатель, его мысли уже не воспринимаются частью его. При этом ход размышлений может быть вполне здравым, однако оказывается обезличенным. Нельзя воспринимать цельной книгу, написанную в таком стиле, как не воспринимается и её автор, также распавшийся на множество лиц.

Латвийская писательница Регина Эзера была на волне с другими советскими писателями своего времени, также предпочитавшими излагать мысли на бумаге с помощью потока сознания. Без лишних отступлений они придавали письменный вид всем словам, спонтанно возникающим в их головах. В случае Регины разговор особый — хаотичность её историй оказалась пропущенной через самого автора, вследствие чего страницы наполнились мнительностью и постоянным диалогом с читателем, который должен был писателя простить за чрезмерную болтливость.

Эзера не заряжает уверенностью. Скорее наоборот — удручает бесконечным пессимизмом. Её творчество не любят издатели, а она сама на дух не переносит критиков. Тем и другим никогда нельзя угодить, поэтому Регина оставалась собой и писала тем образом, которым у неё получалось лучше всего. Только в чём же прелесть потока сознания, если он с момента своего возникновения так основательно владеет умами писателей?

Ответ на вопрос довольно прост — чем заумнее окажется книга, тем легче сойти за интеллектуала. Коли ты сам себя не понимаешь, то тебя не поймут и окружающие. Будет много споров о твоём творчестве, появятся различные толкования предлагаемых тобой сюжетов. Издатель согласится опубликовать, а критик вынужденно лестно о тебе отзовётся. Кажется, рецепт счастливого писателя найден.

Одно дело о чём-то много говорить, но нужно грамотно это всё записать. Регина не придумывает новых способов, она продолжает общаться с читателем, поступая будто с его согласия. И ведь ничего ей не скажешь, поскольку всё происходит не по воле автора, а якобы с молчаливого согласия внимающего истории.

Брать во внимание можно любое из произведений Регины. Пусть ими окажутся «Невидимый огонь» и «Предательство». Единого сюжета в них нет, как нет и смысла в описываемом. Читатель может искать аллюзии, сравнивать с реальностью и заниматься чем-нибудь ещё, да толку от этого всё равно не будет. Надо либо читать ради чтения или не читать вовсе, ибо суть постоянно ускользает.

Но раз уж взялись говорить о творчестве Эзеры, то нужно было сразу упомянуть значение её пседонима… Эзера означает Озеро. А Озеро — это Вода. А что такое Вода в литературе? Правильно — разговоры о пустом ради самих разговоров. Получается, Регина, того не подозревая, уже с обложки предупреждает читателя о содержании книги. Объёма её произведениям хватает. Как бы протечки не случилось, отчего кроме обложки и пары страниц ничего и не останется.

Кроме того, «Невидимый огонь» обозначен фантасмагорией. Надо понимать, это означает некое произведение, в котором происходит нечто непонятное. Проще говоря, писатель спит и видит сон, после просыпается и его записывает. Так и обстоит дело с данным произведением. Читатель не пугается, что действующие лица мертвы, что автор ходит по некоему месту и что-то там видит, попутно наполняя страницы историями разных людей. Всё просто и случайно, а на выходе четыре сотни страниц.

Несколько иначе воспринимается «Предательство». Снова повествование идёт от лица писателя. Читатель внимает размышлениям человека, которому попали в руки рассказы знакомого. И то в виде дневника, то в виде писем, страница сменяет страницу, на которых Эзера размышляет о литературе и обо всём остальном на свете, вплоть до передач по телевизору.

Поэтому-то сложно говорить о писателях, выбирающих для творчества поток сознания. Разве они являются цельными личностями?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Юкио Мисима мог умереть в пятилетнем возрасте, но выжил. Он мог стать золотарём, но не стал. Его могли сделать камикадзе, но ему посчастливилось откосить от армии. Он многое мог, но предпочёл стать экстраординарной личностью. Нечто такое давило на него изнутри, не позволяя спокойно провести даже один вечер. Мисиме жизненно необходим был эпатаж и постоянное внимание. Он горел ярко и всё-таки сгорел, совершив харакири, окропив пол американской военной базы собственной отрубленной головой. В сорок пять лет он ушёл из жизни, а исповедь написал задолго до этого. Может сложиться впечатление, будто не было никакой маски — был лишь псевдоним Юкио Мисима, принадлежавший Кимитакэ Хираоке.

Чем Мисима не экзистенциалист? Его стиль не так уж далёк от манеры Германа Гессе, только Мисима был более цельной личностью и не придумывал каждый раз новое имя. Хотя говорить о цельности Мисимы не приходится — он был подобен переменчивому ветру. Только нескольким страстям Юкио не изменял — гомосексуализму и рукоблудию: они всегда стояли на почётном месте. Благодаря «Исповеди маски» читатель может узнать, каким образом формировалась личность автора, решившего правдиво рассказать о себе. А может Юкио всё наврал? Верить ему нельзя — он ради привлечения внимания мог о чём угодно рассказать.

На глазах читателя вырастает личность, воспитанная суровой бабушкой и в итоге ставшая мнительной и самовлюблённой натурой. Этому человеку не хотелось уподобляться окружению — его устремления всегда вступали в противоречие с общественным мнением. Разве могут дети мечтать о профессии золотаря? А ведь Юкио мечтал. И не только об этом, но и о многом таком, о чём мечтать было не принято. Конечно, японцы ко многому сохраняют толерантность, являя собой чуть ли не единое целое, где роль индивидуума практически не имеет никакого значения. И в этом плане Мисима воспарил над обыденностью, привлекая внимание к своей персоне.

Юкио с детства болел. Едва не умерев, он уже не мог более тридцати минут находиться на солнце. Шаткое физическое здоровье усугубилось психическими расстройствами. Он много читал и фантазировал. Ему нравилось убивать выдуманных героев самыми изощрёнными способами. Про тягу же к мужскому полу лучше Мисимы никто не расскажет. Сама тяга в рамках дозволенного, но внимание Юкио привлекали другие аспекты, довольно извращённые. Он разрушал себя с малых лет, не подозревая о возможности смертельно опасного срыва.

Собрать в одном месте столько отвратительного, не добавив в текст положительных моментов, само по себе подозрительно. Отчего же автор текста так упорно старался рассказать на страницах о себе только в таких оттенках, не стремясь найти ничего нормального? В такую исповедь нельзя верить. Впрочем, читатель волен положиться на честность автора, если ему так хочется. Но стоит ли придавать значение чьим-то мыслям, коли они наполнены фальшью? Говорить о честности тоже не приходится. Не надо позволять вешать лапшу себе на уши.

Эпатаж удался. Публика словам Мисимы поверила. Его вознесли на Олимп и вручили лавровый венок победителя. Он честно бегал по стадиону голым, как то требовалось на олимпийских соревнованиях. Пускай он немного при этом мастурбировал и взирал на собравшихся вокруг мужчин, вдыхая их пот и придавая этим себе ускорение. Главное в жизни ныне не почёт и уважение, а внимание любой ценой. Пускай для этого нужно вылить на себя ведро каловых масс. Не по настоящему, но опосредованно, Мисима золотарём всё-таки стал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Прожив жизнь и оглядываясь назад, не можешь вспомнить былое. Тебя украшает седина, твои морщины служат залогом мудрости. Но как всё было на самом деле? Память может подвести, только совесть не позволит забыть самое главное. Ты можешь заслуживать скорее порицания, нежели быть всеми уважаемым человеком, стоит лишь восстановить дела ушедших дней. Именно об этом рассказывает киргизский писатель Насирдин Байтемиров. В его романах «Сито жизни» и «Девичий родник» действующие лица постоянно погружаются в воспоминания, стараясь найти себя в настоящем.

Читать прозу Байтемирова нелегко. Читатель лишён возможности внимать ладно построенному сюжету. Мысль писателя постоянно ускользает, оставляя вместо себя поток слов. Легко захлебнуться и так и не понять о чём именно Байтемиров писал. В краткие мгновения просветления всё сразу становится на свои места, поражая читателя до глубины души. За эти прояснения и стоит уделить внимание творчеству Байтемирова. Насирдин умел построить развитие событий так, что слёзы обязательно появляются на глазах.

Нужно хорошо просеять память, чтобы понять, чего ты стоишь сейчас. Жизнью можно быть довольным. И неважно, как твои поступки повлияли на других. Кого-то ты мог убить сам, иные пострадали опосредованно, даже твоя жена натерпелась достаточно. Это всё прошлое. Сейчас ты председатель колхоза, аксакал и тот, на кого нужно равняться. Так было бы и дальше, не приди к тебе в гости таинственный незнакомец, заставивший достать то самое сито, с помощью которого можно повернуть время вспять и заново осмыслить прожитое. Вполне может оказаться и так, что вместо гостя в тебе проснулась совесть.

Восточная мудрость гласит — плохое убивает хорошее. Там, где достойные не станут соперничать с достойными, победу одержит подлая натура. По новому воспринимаешь действительность, самостоятельно придя к выводу, что происходящее всегда кому-то выгодно, и чаще тому, кто якобы оказывается пострадавшим. В суждениях от противного всегда стоит искать смысл жизни. Достойный останется достойным, но правда окажется за подлым, истолковавшим события на свой лад.

«Девичий родник» написан в той же манере, что и «Сито жизни», но повествует уже о другом. Произведение знакомит читателя с любовью молодых людей, столкнувшихся с непреодолимым барьером в виде воли родителей и культурными особенностями киргизов. Старая легенда о Лейле и Меджнуне рассказана Байтемировым на новый лад.

Насирдин в творчестве придерживается рамок соцреализма. Тяжёлые условия кочевников понятны — они также хорошо вписываются в модель советского государства. На страницах книги кроме влюблённых присутствует несколько юрт, необозримые пастбища, стада животных и Девичий родник, уходящий вершиной в небо. Выжить в условиях киргизской природы трудно, когда всё зависит от имеющегося у тебя скота. Заметны в сюжете и ненавязчивые вкрапления необходимости отдавать часть имущества в пользу колхоза.

Трагичность повествования развивается постепенно и никак не готовит читателя к шокирующему финалу. Стараешься не придавать значение обильным дождям и наводнению, когда перед действующими лицами становится проблема взаимоотношений. Согласно традициям киргизов, если умирает старший сын, то его жена выходит замуж за младшего. Казалось бы, в Советском Союзе подобное должно стать пережитком прошлого, но люди ещё не успели перестроиться под требования нового времени. Читателю предстоит с напряжением следить за развитием конфликта, поскольку молодой человек пойдёт против устоев и разругается со всеми.

У Байтемирова получаются скорее зарисовки из жизни, нежели художественные произведения. Он уделяет внимание не только важным событиям, но и посторонним деталям. Читатель вынужден отсеивать лишнее, благодаря чему может внимать основной сюжетной линии.

Автор: Константин Трунин

» Read more