Category Archives: Классика

Чарльз Диккенс «Домби и сын» (1848)

Возможно ли одновременное существование Чарльза Диккенса и потока сознания? Оказывается — такое не только может быть, но и очень ярко представлено на обзор читателя в книге «Домби и сын», где Диккенс во многом напоминает себя раннего, но уже заметен регресс творческого потенциала, утратившего всякую связь с читательской потребностью, направленной на получение удовольствия или горького осознания от чтения новых сюжетных линий в мире насилия над детьми и на фоне общей социальной несправедливости.

В какой именно момент произошёл перелом взглядов на свой труд у Диккенса — сказать однозначно сложно. Если в первых книгах Диккенс был в меру лаконичен и старался поддерживать интерес читателя от главы к главе, то в «Домби и сыне» происходит размазывание сюжета по многим главам, не приносящего каких-то изменений и не дающего новых деталей для более лучшего понимания героев. Связь с читателем утратилась у Диккенса, давая простор его писательской мании, что в очередной раз страдает от еженедельных журнальных выпусков, когда хотелось кушать что-то, да и писать нужно было в обязательном порядке. Всё это породило стиль всего Диккенса, направленный не на обыгрывание чего-то действительно полезного и важного, а просто для заполнения нужного объёма определённого количества страниц. Печально, но таково реальное положение дел.

Любимая для Диккенса тема детей тут раскрывается не полностью. Взято несколько достаточно распространённых ситуаций: когда отцу семейства нужен сын, а рождается дочь; когда отец хочет видеть в своём чаде компаньона, а у того возникают собственные планы на жизнь; когда «неблагодарность» детей сталкивается с родительской волей; когда сюжет становится довольно мелодраматичным, но в целом весьма терпимым. У Диккенса уже нет тех зверских пансионов, с которыми читатель познакомился благодаря «Жизни и приключениям Николаса Никльби», нет чрезмерно негативного образа ответственного за воспитание лица, нет нищеты и грубости на улицах, что едва ли не опровергает всё написанное ранее в «Лавке древностей» и «Приключениях Оливера Твиста». Чарльз Диккенс в «Домби и сыне» отчего-то резко сворачивает с рельсов социальной несправедливости, уходя на поиски необыкновенных экзотических путешествий — в результате чего начинает путаться в сюжете не только автор, но и читатель, который тонет в потоке слов на середине пути, начиная внимать далее следующие чрезмерные выбросы философии Диккенса, которую только потоком сознания и можно назвать, как утратившую всю связь с одной конкретно взятой книгой.

Один момент Диккенс никак не может обойти стороной — он всегда даёт героям своих книг возможность восторгаться театром, а иногда и проявлять себя в роли актёров, что позволяет дополнить повествование n-ным количеством глав, от чего было приятно и Диккенсу получить дополнительных доход, устраивая отдых для своей фантазии, но и его современный читатель, надо полагать, был очень рад отдать свои честно заработанные деньги за выпуск свежей главы «Домби и сына». Сейчас трудно представить такую ситуацию, когда читатель с нетерпением ждёт новых выпусков любимой книги автора, выпускаемой им по частям в течение нескольких лет. Вместо этого люди строят корабли, собирают марки, деньги и различную ненужную в быту мелочь, такую пленительную и, казалось бы, весьма нужную новоявленному коллекционеру. Таким и являлся читатель Диккенса, притягиваемый не сколько желанием читать, сколько в нём засело досадное чувство довести начатое до конца.

Всё сказано было по моему скромному мнению, разумеется.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ли Юй «Двенадцать башен» (XVII век)

Стоит ли описывать тот трепет, когда в твои руки попадает красиво оформленное издание книги, о котором можно только мечтать. Не безликое творение знаменитого автора, а что-то весьма необычное, приводящее в восхищение. К сожалению, китайская литература не пользуется большим спросом среди моих соотечественников, предпочитающим из азиатской, в основном, японскую, концентрируясь лишь на европейской и американской литературе — другое в руки не идёт. При таком понятном отношении к восточным книгам — их не тянутся переводить, ведь заранее знают о бесполезности этого занятия. На голом энтузиазме работать могли только советские люди, оставившие после себя большое наследие. К таким удивительным книгам стоит отнести «Двенадцать башен» — сборник рассказов Ли Юя, писателя из далёкого XVII века, заставшего слом эпох и повторную утрату Китаем независимости, под гнётом народных волнений допустившего падение под ударами маньчжуров. Отныне Китай приобретает тот вид, с которым немного погодя познакомится весь мир.

«Двенадцать башен» — это двенадцать рассказов, каждый из которых связан с той или иной башней, важным архитектурным сооружением в жизни китайцев. Всё связано с жилищем, откуда проистекает вся остальная жизнь. Даже о еде Ли Юй не будет говорить, стараясь показать читателю дела давно минувших дней и дела его современности. Знакомый с другими китайскими классическими книгами, читатель легко поймёт структуру повествования — тут нет ничего нового и попыток как-то закрепить старое тоже нет. «Двенадцать башен» оправдываются упором в театральность, когда любой рассказ можно развернуть для постановки на сцене, где каждый увидит то, что хочет сказать ему автор. Ли Юю есть о чём рассказать.

Если говорить о прошлом Китая, то это дело гиблое. Собрать воедино пять тысяч лет невозможно, Ли Юй и не пытается — он далеко на заглядывает, отступая иной раз не далее, чем на пять веков назад, ему всё равно хватает материала для работы. В книге отражаются всевозможные аспекты — от государственных экзаменов до быта простых людей. Везде Лю Юй показывает человеческую натуру, что не очень разнится среди культур. Просто есть свои особенности.

Всё начинается с любовной истории, где двое красивых людей из одной семьи встречают препоны конфликтующих родителей. Это, кажется, любимая тема Ли Юя. Он красиво описывает человеческие характеры, обязательно перед каждым рассказом даруя читателю историю по мотивам основного сюжета, отчего читатель сразу настраивается на нужный лад. «Башня соединённого отражения» — это не история о Ромео и Джульетте, и даже не о Лейле и Меджнуне, но имеет тенденцию к печальному завершению, если читатель ещё в должной мере не ознакомился со стилем Ли Юя.

Чем дальше читаешь, тем больше веришь автору. Уже второй рассказ «Башня завоёванной награды» показывает склочность людского характера, что не может придти к согласию в каждой семье. Раздоры мужей и жён — это само собой разумеющееся, но такие порядки, которые показывает нам Ли Юй — надо ещё поискать. Всегда удивляешься, зная о полагающейся женщине обязанности соблюдать обязательные нормы конфуцианской морали, в которые входит не только уважение к родителям, но и уважение к мужу. На деле всё оказывается иначе. Можно бесконечно читать труды философов, внимать их взглядам, а на деле всё получается совсем наоборот. В этом рассказе дело касается свадьбы детей, которые могут пострадать от жадности и чувства противоречия родителей. Благо, какую китайскую книгу не открой, всегда найдётся справедливый дотошный судья, что тоже является особенностью классической литературы.

Старинная китайская мудрость гласит: если наследник неблагодарен при жизни, то ему ничего не оставляй, поскольку пустит он добро на слом, а уважения к тебе не сохранит. Проще отдать кому-то более достойному, пускай и не родственнику. Ведь, как известно, первый китайский император не только отдал государство зятю, но и двух своих дочерей за него отдал. Это имеет мало общего с «Башней трёх согласий», но Ли Юй всегда показывая одну историю из чьей-либо жизни, описывал её с самых истоков до отдалённых последствий. Хоть пусть на тебя давят проблемы, а богатые соседи пожелают выкупить твоё имущество без остатка, но всегда надо сохранять самую малость, коли не сведущ ты в экономических науках и не видишь последствий личного денежного кризиса на почве изменяющегося мира. У бедных и глупых всегда рождаются богатые и умные — так уж повелось.

Кто владеет новыми технологиями, тот владеет ситуацией. Тоже избитая истина, но Ли Юй о не знал ещё четыре века назад, давая герою «Башни летней услады» в руки, казалось бы, обыденный инструмент, но позволяющий добиться нужного внимания от красивой девушки, а также Ли Юй укоряет читателя за фривольные мысли там, где их не должно быть. Все проказницы будут наказаны, а жизненный девиз, что всё в руках человека — будет действовать безотказно. Нельзя сидеть сложа руки и ждать внимания со стороны, достаточно подумать да проявить смекалку. И тебе не откажет ни одна девушка, которой ты решил добиться.

«Башня возвращения к истине» может напомнить читателю индийские фильмы. А какой сюжет самый любимый в индийских фильмах? Нет, не поиск потерянных братьев и сестёр по фамильной родинке на какой-нибудь части тела. Основной сюжет — это прямое следствие широко распространённой бедности, то есть описание удач аферистов и их жизни, что манит всеми силами, но для этого надо не просто хотеть, а обладать нужными талантами. Из этого рассказа Ли Юй доносит до читателя ещё одну простую истину — если добро творит добрый человек, то в этом нет ничего особенного, и такое добро никем не ценится, зато, если добро начинает творить злой человек, пускай и продолжая своё дело привычными для себя методами, то это только поставит его выше доброго человека. За примерами из китайской истории ходить не надо — достаточно поверхностно посмотреть на основы христианства.

Существует миф, что китайцы — желтокожие. Может у них и присутствует небольшой оттенок, но и китайцы бывают разными. Сами китайцы всегда ценили белизну кожи. В рассказе «Башня собрания изысканностей» Ли Юй раскроет не только секрет такого отношения, но и поведает о мужеложстве в среде китайских чиновников, наделённых властью губить человеческие судьбы в угоду своей развратной предрасположенности. Во многих рассказах присутствуют евнухи — именно тут читатель увидит истоки их обязанностей перед обществом.

«Башня рассеянных облаков» и «Башня десяти свадебных кубков» порадуют читателя некоторыми особенностями сексуальной жизни простых китайцев. Что делать, если твоя жена — самая страшная в округе, что друзьям стесняешься показать, либо — у твоей жены нет того места, из которого мужчина извлекает наслаждение. Возникает много этических и моральных вопросов, на которые у Ли Юя есть ответ. Всё-таки автор зарекомендовал себя как прекрасный облачитель в красивую историю преданий и мифов своего народа. Безусловно, все эти истории могли иметь место в прошлом. Не всему поверишь, но читать от этого только интереснее, наблюдая за разрешением очередной неразрешимой задачи.

Последние четыре рассказа («Башня возвратившегося журавля», «Башня подношения предкам», «Башня обретённой жизни», «Башня, где внемлют советам») касаются напрямую времени, когда Ли Юй жил и творил. Народные волнения свергли предыдущую династию, отчего в стране начинает твориться хаос и бесчинствуют разбойники, не считающиеся ни с чьими просьбами, желая только убивать и грабить. Стал ли приход маньчжуров к власти наказанием или всё-таки спасением для Китая, об этом пусть спорят историки и китаисты. Ли Юй просто и доходчиво показывает страдания народа, вынужденного терпеть непотребства, да пребывать в постоянном страхе.

Всегда очень сложно сказать что-то о книге, где присутствует большое количество мудрости, а прямое послание будущим поколениям можно вынести для себя из самого текста, не стараясь разгадать сокрытое между строк. Ли Юй — башня китайской литературы. Благодаря ему начинаешь ещё лучше понимать Китай.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Агата Кристи «Десять негритят» (1938)

«Десять негритят» в очередной раз подтверждают истину детективного жанра, где всё предельно просто, а сюжет не подразумевает разгадки, поскольку автор всё раскручивает с конца, задав для себя лично одну единственную установку, с которой невозможно поспорить, и под которую будут заточены все детали сюжета. Совсем неважно — будет это правдиво или читателю останется пребывать в недоумении. Агата Кристи в «Десяти негритятах» всё-таки сумела отличиться, предоставив читателю не простой детектив с действующими лицами, где один проводит расследование, остальные помогают, либо путают следы — тут каждый сам себе мастер детективного жанра, жизнь каждого висит на волоске, герметичность обстановки покажет волчью натуру человека.

Во всём происходящем действии присутствует интерес наблюдения со стороны, даже не считая заранее заданного автором алгоритма совершения преступлений. Шаг за шагом будет выполняться кровожадная детская считалка, а присутствующие на острове люди будут пребывать в спокойных думах о скорейшем выявлении среди самих себя хитрого убийцы, придумавшего своеобразное подобие игры в остракизм, позволяя всем действующим лицам самостоятельно вершить суд, да чувствовать за собой правду. Никто не впадёт в депрессию, никто не впадёт в истерику — всё будет чинно и благородно, пока неизвестная рука совершает одно идеальное убийство за другим. Продумать каждый шаг и рассмотреть все варианты — очень трудная задача, но в отдельно взятой ситуации автор всегда может сгладить острые углы противоречий, выдавая читателю весьма неправдоподобную, но всё-таки напряжённую историю. А то, что позже автор всё тщательно разжуёт, объясняя причины замкнутости, оторванности от мира и, практически, будет сожалеть об отсутствии бравого героя или одного из его любимых следователей, способных подумать и дать верную оценку всему происходящему. Интересно, окажись на острове Пуаро или мисс Марпл, то какими по счёту автор предпочёл бы их убить? Вполне заслуженно и в рамках заданных событий.

Место происходящего действия книги — примечательно само по себе: лишённый растительности остров, по форме напоминающий вывернутые губы, отчего его и прозвали негритянским. На острове всего одно строение, да весьма покатый склон, скорее скала или обрыв. Вместо мрачного пустого особняка можно было обставить дело на маяке, но Агата Кристи создаёт идеальное место для идеального сюжета, не считаясь с некоторыми несостыковками, когда не только местность должна помогать людскому сплочению, но и сами люди могли действовать гораздо разумнее. Агата Кристи не стала продумывать психологические портреты каждого персонажа, ограничившись в меру подробной предысторией их злодеяний, да редких проявлений моральной подавленности и полной готовности принять отложенное наказание, лишь бы ещё несколько дней вдыхать воздух, даруемый, заключившим в цепкие объятия, водоёмом. Так и ходят, едят, спят, думают, действуют персонажи книги, лишённые возможности проявить себя, но предоставленные возможности умереть по воле автора.

Агата Кристи обязательно расставляет все точки над произошедшим в книге, не оставляя никаких тайн, старательно всё объясняя. Отчего-то на этот раз всё получилось не самым удачным образом, будто из детской книжки списанным. Где наивные следователи разбираются во всём после всех злодеяний коварного последователя Герострата, ничего не понимая, покуда в их руки не попадает таинственное послание всё разъясняющее. Нужно ли было такое в книге? Действительно так важно было указывать на убийцу, преследовавшего весьма неправдоподобные мотивы? Действительно, указать на виновного с позиции автора представляется правильным, но указать можно было на кого угодно, и каждый мог оказаться виновным. Хотя бы с целью обелить свою репутацию, дабы очернить кого-то другого. Вы по прежнему думаете, что виноват именно тот человек, на которого указала Агата Кристи? Лично я сомневаюсь.

Безусловно, читать «Десять негритят» интересно — сама задумка радует. Можно опустить все несуразные моменты сюжета, да просто читать. Только анализировать надо любой прочитанный текст, даже текст детектива… особенно детектива.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эрих Мария Ремарк «Станция на горизонте» (1928)

«Станция на горизонте» — первая ступенька к тому самому Ремарку, что позже одарит мир «Тремя товарищами», «Триумфальной аркой» и множеством других произведений, за которые писатель удостоится славы на века вперёд. Не будем заглядывать в будущее, но в XX веке Ремарк прочно завоевал себе место среди мастеров пера. Характерный для Ремарка стиль выжимать из читателя всё до последний капли, подавляя хорошее настроение и опуская уровень самооценки ниже допустимого минимума — такой стиль появился не сразу. Ремарку пришлось пройти долгий путь, прежде, чем из-под его руки начали выходить действительно впечатляющие книги. До «Станции на горизонте» общественность была ознакомлена только с «Приютом грёз», после которого Ремарк написал и отложил в ящик «Гэм» — не самую удачную книгу — опубликованную только в конце XX века. Таким образом, «Станция на горизонте» получается промежуточным вариантом, когда Ремарк ещё не нашёл себя, но уже знает о чём будет писать следующие книги, стараясь продолжать отражать собственные впечатления об окружающей его жизни. Если «Гэм» — отражение зарубежных поездок по Азии, то «Станция на горизонте» — итог увлечения автогонками.

Читать книгу приходится с усилием, поскольку вся гоночная суета будет интересна только истинным фанатам этого вида спорта, где во главу всего ставится скорость и способность добиться нужного результата. Как таковой любви в книге нет. Нет тут и фатализма. Есть только привязанность к автомобилям и желание обойти принципиально важного соперника, для чего нужно стараться скрывать от него свои способности не только на трассе, но и во время подготовки и даже в обыденной жизни, для чего существует множество тактик поведения. Герой книги — молодой парень, которому посчастливится сыграть важную роль в достижении поставленной цели. Ремарк описывает всё так, будто ты наблюдаешь со стороны: сцена с пораненной рукой и мыслями о необходимости участия не двух, а трёх рук при рулении во время гонки; сама гонка заставит отставить в сторону телетрансляцию и её комментатора, когда твои уши улавливают совсем не ту информацию, о которой твой мозг хочет знать в данный момент. Лучше поэтическое описание запаха жжёной резины, пролитого на дорожное покрытие скользкого масла, забитых пылью дыхательных путей, оторвавшегося колеса и выброса адреналина. Но никак не о подготовке команд к мероприятию, тестовых забегах, событиях до гонки и… посмотрите, наконец-то обогнал, да как обогнал. Впрочем, уровень описания процесса гонки не самый лучший у Ремарка — позже, уже после второй мировой войны, свет увидит книга «Жизнь взаймы», совместившая в себе многие элементы из «Трёх товарищей» и увлечения Ремарком автомобилями — там читатель сможет вкусить всё сполна.

Красивую жизнь ведут герои книги — лазурный берег Франции, Монако, Италия — глаз отдыхает на серпантинах, а дышать перестаёшь при дорожном происшествии на краю пропасти. Болеть за игроков в казино не будешь, но с любопытством посмотришь за вариантами игры в рулетку, и просьбами банка подождать с выплатами, поскольку денег в кассе больше нет. Ближе к концу книги Ремарк станет слишком сентиментальным, подставляя под колёса собаку, а героя заставляя думать о поисках места в сердце для любви.

«Станция на горизонте» не станет любимой, она не сможет найти понимание среди почитателей Ремарка. Просто как одна из тех книг, которые позволили автору научиться писать. Для достижения цели — все средства хороши, ведь профессиональный гонщик когда-то тоже не умел нажимать на педали и переключать скорости на коробке передач.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Чарльз Диккенс «Лавка древностей» (1841)

Читатель Чарльза Диккенса в каждой книге именитого автора всегда ловит себя на одной и той же мысли, когда находит в тексте мастера большой формы фразы о том, что герои принимаются за чтение неинтересных и скучных книг — в такие моменты читатель и не понимает, либо Диккенс бревна в собственном глазу не видит, или намекает, будто уж ты, читатель, держишь в руках правильную, да очень интересную книгу, и именно это выделяет тебя из множества других читателей, решивших насладиться совсем не теми книгами, отчего и страдают. Из одного произведения в другое — Диккенс продолжает заставлять читать своих героев самые гадкие книги. Зачем это и почему… давайте попробуем разобраться.

Диккенс в более раннем творчестве старался разоблачать особо больные темы современного общества, которые облекались в шутки, всеми понимались, но ничего для исправления ситуации не делалось. Именно Диккенс, если верить множеству его критиков, стал тем человеком, чьи слова стали очень серьёзно восприниматься в обществе. Всё началось с «Записок Пиквикского клуба», где Диккенс не книгу писал, а скорее издавал журнал о своей жизни, стараясь отразить собственные мысли и наблюдения о свежих данных — а поскольку Диккенс изначально писал свои книги именно в форме журналов, где все выпуски подшивались и становились полноценным произведением, вес которого был довольно тяжёл, что не станет откровением для любого читателя, хоть раз державшего в руках одну из книг Диккенса. Были у него и небольшие произведения, вроде «Оливера Твиста», да и собственно «Лавки древностей», где Диккенс придумывал частичку сюжета, а потом выпуск за выпуском её раскрывал, наполняя разного рода приключениями. «Оливер Твист» касался строго проблемы беспризорных детей, а вот последовавший за ним «Николас Никльби» ещё более углубился в тему жестоких порядков при воспитании английского подрастающего поколения, которое, в набирающем обороты техническом прогрессе, становилось ненужным собственным родителям, терпя непотребства в зверских условиях специально созданных пансионов.

По идее, «Лавка древностей» должна была продолжить какую-либо тему, от которой Англия изнывала. Возможно, такую тему можно найти в сюжете, но чётко её выделить не получается, поскольку Диккенс сконцентрировался на множестве мелких, где-то им выисканных. Честное слово, больше толку читатель сможет для себя извлечь из цикла «Человеческая комедия» Оноре де Бальзака, описывавшего это всё со знанием дела, оставляя в душе читателя суровую печаль, если читатель осознавал всю проблему человеческой натуры. Хоть Диккенс и писал позже, но вдохновение, безусловно, он мог черпать и из творчества Бальзака тоже. Считать серьёзной историю девочки — чья жизнь зависит от дедушки картёжника и антиквара, старающегося даровать ей счастливую жизнь, уходя в запойное ощущение азарта, обрекая дитя на страдания — можно.

«Лавка древностей» становится отправной точкой в долгом пути страданий, которые предстоит преодолеть героям книги, где, не буду никого томить, счастья никто не обретёт — это тоже радикальное отличие от более ранних работ Диккенса, где справедливость просто обязана была восторжествовать. Слишком глубоко стал погружаться Диккенс, стараясь вызвать у читателя наибольшее количество неприятных впечатлений от суровой окружающей жизни, где, на самом-то деле, вообще нет никакой надежды на счастье, поэтому должны страдать все. Вот так и страдают хорошие и плохие. Достанется даже карлику-ростовщику, чья отвратительная сущность не стала подобной злой харизме счетовода-содержателя пансиона из «Николаса Никльби», но всё-таки кто-то должен был поддерживать девочку с дедом в тонусе, гоня их к логичному концу любых людей, решивших уйти от кредитора в бега.

Чарльз Диккенс мог лучше проработать сюжет, но что-то ему помешало, отчего «Лавка древностей» не даст читателю никаких новых знаний, и источником переживаний она тоже не станет. К ней внимание читателей привлекает только её малый объём, который идеально подходит для знакомства с творчеством Диккенса — на этом её достоинства заканчиваются.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Шодерло де Лакло «Опасные связи» (1782)

Писать книги в виде переписки действующих лиц было очень популярно на рубеже XVIII и XIX веков. Лакло не стал исключением, опубликовав не просто объёмный роман из имеющихся у него посланий, но и выступил с категоричным утверждением о нежелании читать полученное таким образом произведение. Но причиной этого является не табу на чтение чужих писем, а способность книги развратить молодых людей. Если юноши могут спокойно читать, то девушкам это категорически запрещается, вплоть до заключения брака, чтобы не травмировать психику и не получить сведения, от которых мужчины, безусловно, пострадают. Современный читатель в «Опасных связях» будет плавать, стараясь разобраться в водянистом стиле изложения, пытаясь найти те самые темы, от которых Лакло желал нас оградить. Только, либо сейчас всё описанное в книге не воспринимается чем-то из ряда вон выходящим, либо тогда это действительно было нежелательным.

Не стоит в книге искать накала страстей и острых моментов, которыми читатель мог насладиться во «Франкенштейне» Шелли и «Дракуле» Стокера. Нет тут и философских размышлений о судьбе нации с целью повысить мораль, как в «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголя. Любовный элемент выражен не так чётко, чем много позже отличился Джек Лондон в «Письмах Кемптона-Уэйса». «Опасные связи» были написаны много раньше — Лакло не мог что-то брать своим ориентиром, поэтому решил заняться редактированием частной переписки. У поздних поколений есть веские сомнения в реальности писем, но это не так уж важно, поскольку какое-то отражение жизни Франции конца XVIII века от современника событий всегда будет удостоено внимания тех, кому этот период интересен. Если вы желаете узнать, чем жила Франция за тридцать лет до Наполеона, отчего действующая модель монархии была подвержена опале и вследствие чего выросла великая революция, то вы можете попытаться всё это найти тут. Возможно, это вам удастся. Если вы сумеете пробраться через витиеватый слог.

Во время чтения удивляешься оперативной работе почтовой службы. Отправляющий письмо заранее знает, когда его послание дойдёт до адресата. Если отправишь вечером, то письмо может дойти к нужному человеку перед сном, либо ранним утром. Современной почте есть чему поучиться: отправляя письмо в городе среднего размера, ты не уверен, что оно дойдёт за три дня. Во Франции конца XVIII века послание доходило с чуть меньшей скоростью, нежели читатель отправляет и получает электронные письма. Только тогда считалось дурным тоном быть кратким, а выразить свои мысли чуть полнее нужного объёма — приветствовалось. Не зря до нас дошли из прошлого фрагменты переписок замечательных людей. Кто-то писал так плодотворно, что издавал в виде отдельных книг, как тот же Гоголь, оставивший замечательное наследие для потомков, вкладывая в письма все свои переживания и даруя мудрость, собранную по крупицам из разных уголков своего сознания. Письма писать — не блог вести.

Постоянное упоминание Гоголя происходит тут не зря. Лакло честно выражается в предисловии, что долго не решался издавать книгу, размышляя о возможности сжечь свой труд, чтобы не позориться самому и не быть опозоренным перед подрастающими поколениями. У человека работала самоцензура, которая уступила своё место чувству собственного достоинства. Гоголь смог себя перебороть, сжигая написанные в пылу горячки второй и третий тома «Мёртвых душ», продолжая оставаться в сомнениях насчёт нужности показывать исправление человека перед обществом. Гоголь не мог себе представить изменения в головах, а обманывать читателей не хотел. Поэтому сжёг без сожалений. Лакло сжигать не стал. И это правильно! Какие бы не были у тебя мотивы что-то утаить от общества, только обществу это глубоко безразлично. Общество всё переварит и выдаст своё собственное мнение о тебе лично. «Опасные связи» нашли своего читателя, став популярной книгой среди современников.

«Опасные связи» читать сложно, разобраться невозможно, сделать вывод — неоправданная ошибка. Чужие нравы в иные времена — памятник былым дням, это и есть «Опасные связи».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Агата Кристи «Убийство в восточном экспрессе» (1934)

Читая детективы Агаты Кристи, читатель твёрдо уверен в одном — с её героями лучше в одном месте не находиться, значит скоро тут кого-то убьют, а может даже и тебя, что имеет большую долю вероятности. Таковы уж главные герои Кристи — их можно назвать ангелами смерти, что сеют вокруг себя отрицательную ауру. Агата писала плодотворно, делая упор на деталях, но частенько забывая про сыщиков, которые ведут следствие. Будет проработан каждый персонаж, но главный герой больше напоминает нарратора, чьё поведение и поступки остаются для читателя настоящей загадкой. В «Восточном экспрессе» следствие ведёт Пуаро. Больше про него ничего неизвестно. В книге упоминается его любовь к серым клеточкам, но про них вспоминает не он, а кто-то за него. Пуаро спит, пока в его голове разворачивается картина сна; Пуаро просыпается в хорошем настроении, раскрыв преступление. На этот раз всё получилось очень хорошо и интересно, хотя по ходу сюжета возникают сомнения в адекватности происходящего, покуда не гремят последние аккорды следствия, где всё становится на свои места.

Условно книга делится на три части: само убийство и собирание улик, опрос всех причастных к делу лиц, логические выводы и объяснение преступления со всеми возможными поворотами сюжета. Такая схема действует во многих классических детективах, этот не станет исключением. Другой момент, единственный вызывающий нарекание, это мифическая увязка и танцы вокруг некоего процесса на американском континенте, откуда всё и пошло, позволив Пуаро ловко определиться с личностью убитого, из-за чего он смог твёрдо встать на ноги и раскрыть всю цепочку произошедших событий. Только одно единственное нарекание, на которое, впрочем, можно закрыть глаза.

«Убийство в восточном экспрессе» — герметичный детектив. Поезд плотно застрял в югославских снегах, отчего нарушены не только планы убийцы, но и многих людей, для которых данная поездка была частью продолжения пути в другие места. Все спешат, а Пуаро в предвкушении потирает руки, радуясь проведению, позволившему ему включить свои интеллектуальные способности, да вновь закрепить свой непререкаемый авторитет в глазах людей. Сборная солянка порадует читателя, желающего видеть в одном месте максимально разных персонажей: англичане, французы, бельгийцы, американцы, венгры, шведы и даже русская княгиня — подозрение падает на каждого, ведь все они хранят по одному секрету, о котором не желают распространяться вслух. Пуаро не раз, по мере продвижения сюжета, будет сталкиваться с откровенным подлогом, когда ему станут вставлять палки в колёса, старательно запутывая следы. А всё из-за одного… люди стали чаще читать детективы, из-за которых их разыгравшееся воображение и креативное мышление доставляют массу проблем.

Приятно видеть прогресс в творчестве Агаты Кристи. Уже не сводящее скулы дело, а действительно продуманное злодеяние, где финал следствия становится совершенно неожиданным. Всё в руках писателя — истина избитая и известная. Пожалуй, только авторы детективов начинают писать книгу с конца, чтобы потом всё перевернуть с ног на голову, переписывая книгу заново, но с планомерным раскрытием всевозможных вариантов, которые будут всплывать по мере продвижения вперёд. Но всё равно получается так, что начни перечитывать книгу, а того же удовольствия, как в первый раз, уже не получишь. Всё происходит настолько органично, что будешь заново подозревать каждое действующее лицо — благо, Кристи всё сделала так, что всё осталось до конца непонятным. Можно удивиться гуманности происходящих событий, когда Пуаро предоставляет всем возможность самостоятельно определиться со своей дальнейшей судьбой.

Пощекотать нервы можно. Даже нужно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эрих Мария Ремарк «Возлюби ближнего своего» (1941)

Ремарк говорит о гуманности. Вернее об отсутствии гуманности. Её нет — искать не пытайтесь. Послевоенная Европа, тридцатые годы XX века, за окном гремит война, а Ремарк собирает по крупицам всё то, что ему удалось лично увидеть, предваряя повторную агрессию Германии в попытках совершить идеологический переворот на всей планете. Время идеалов и идей цветёт буйным цветом. Люди уже давно не те, что были раньше. Когда-то они сражались за свой дом, потом за господина, потом за короля, потом за страну, пока в XX веке всё не изменилось коренным образом. Уже не имеет значения твоя преданность территориальному формированию, ты уже не можешь ассоциировать себя с чем-либо. Люди стали разбираться в происходящих процессах, пытаясь внести изменения в устоявшийся порядок вещей. Падение старых империй вылилось в возвышение новых. Человек волен сам выбирать за себя, но с таким же успехом кто-то может выбрать за него. Начало XX века — слом вековых традиций. Ремарк остро чувствует ветер перемен, показывая ситуацию изнутри.

Германия — одно из важных для истории государств. Когда-то разрозненное, ныне единое. Непомерные амбиции лидеров заменили понятие гуманности другими понятиями, отчего полетели головы, и человеческая жизнь утратила всякую стоимость. Эту книгу очень тяжело читать, её хочется закрыть уже на следующей странице, когда душа этого отчаянно добивается, а сердце бьётся сильнее и требует продолжать; мозг анализирует текст, соглашаясь со всеми выводами автора. Есть над чем думать и о чём грустить. Когда говорят о братстве или о враждебном к кому-либо отношении, то так и хочется крикнуть, чтобы люди опомнились, поняв краткость данного момента, не отличающегося какой-либо существенной важностью. Человек ест себя изнутри, и когда-нибудь он съест себя окончательно, если вовремя не возьмётся за разум. Возлюбить ближнего своего, вот о чём просит Ремарк, вынося основную мысль книги в название. Только нельзя полюбить с закрытыми глазами, с отключенным мозгом — утопия возможна, но в неё никто не верит. Наш мир антиутопичен по своей сути. Кажется, в начале XXI века нечего больше желать, когда часть населения живёт в стабильной остановке, вдалеке от эмоциональных потрясений и с, горем пополам, всё-таки уверена в завтрашнем дне. Так мнит человек, сидящий в тихой обстановке, покуда он не знает о делах вокруг, что где-то гремит война, доводящая людей до безумия. Снова столкнулась борьба идеалов. Только время идёт, а жизнь стоит на месте.

Ремарк тонкой нитью показывает судьбу нескольких людей, чья жизнь имеет много общих черт, только каждый из них пытается выйти на дорогу из жёлтого кирпича своим способом. Кто-то продаёт духи фирмы отца, ныне лишённого всего и выдворенного за пределы, кто-то мастерски играет в карты, делая себе свой маленький удобный капитал. Но все лишены родины. И не за какие-то личные заслуги, а просто являются евреями, либо кто-то из родственников относится к евреям. Германия особо зверствовала, не принимая никаких возражений. Мечтой каждого является паспорт, хотя бы временный. Ремарк даёт картину масштабной аферы с паспортами умерших людей, от обладания которыми зависели жизни живых. В такое трудно поверить, но поверить всё-таки нужно. Паспорт даёт право работать, чтобы была возможность найти деньги на еду. Иначе от тебя требуют при пересечении границы сразу явиться в полицейский участок, чтобы тут же перебросить обратно через границу. Жизнь превращается в хождение по мукам, где спасает только желание найти пропитание, отчего в полицейские участки люди предпочитают не ходить, дожидаясь момента, когда судья отправит их в тюрьму, где можно будет отдохнуть несколько недель, чтобы потом вновь погрузиться в отталкивающий тебя мир.

Наконец-то понимаешь значение Парижа. Ведь и в наше время туда устремляются тысячи людей в поисках новой родины. Такая же ситуация была на протяжении всего XX века. Пока остальные страны старались избавляться от беженцев, перебрасывая их друг другу, то во Франции можно было ощутить некоторую меру свободы. Ремарк делает особый упор на русских, чей исход из собственной страны стал первой волной эмигрантов, позволившей каждому получить нансеновский паспорт и право работать. Этого лишены немцы, поляки и многие другие, подавшиеся вдаль много позже. Их притесняют, понимая всю безвыходность ситуации, когда обманутому человеку некуда обратиться и ему негде искать правду, поскольку все разводят руками, включая судей, выносящих приговоры — они также разводят руками, понимая парадоксальность всей ситуации. Когда-то человек спокойно мог идти из страны в страну, теперь такого нет — каждая страна обособилась от другой, выпячивая грудь перед всем миром, ударяя по ней кулаком и заявляя о собственной важности. Национализм, возможно, хорошо, но и космополитизм не хуже. Человеку всегда трудно было принимать у себя иностранцев, таких же людей, как он сам, но рождённых в другом месте. Но все люди одинаковые — каждый хочет счастья. По крайней мере, большинство этого желает.

Во время чтения данной книги, мир вокруг становится наиболее чёрным, а в голову лезет только негатив. Депрессия читателю обеспечена. От правды не уйдёшь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Чарльз Диккенс «Жизнь и приключения Николаса Никльби» (1839)

У Диккенса книги заканчиваются хорошо, зато начинаются с горестей, плавно переходя в описание английской клоаки. Избери Диккенс другую тему для творчества, но его интересовал только быт низов, из которого он и черпал вдохновение. Обнажить социальные проблемы — это пытался делать Диккенс, оставляя все другие темы для любовных романов иных писателей. Впрочем, если взять английских писателей середины XIX века, да тщательно проанализировать их творчество, то приходишь к крайне неутешительному выводу: человек окончательно стал для другого человека волком.

Что такое Диккенс? Именно что! Диккенс — это диктофонная запись всего происходящего вокруг с тщательной фиксацией любого действия во всевозможных действующих плоскостях. В жизни много скучных бессмысленных моментов, на которые не принято обращать внимание. Диккенс был выше этого — он тщательно всё переносил на бумагу, «радуя» читателей многостраничными томами, в которых есть интересные сюжеты, но попробуй их отыскать среди завалов посторонних бесед героев книги на любые темы, которые только можно себе представить. Возможно, это лучше позволяет понять мысли людей того времени, но всему надо знать предел… Диккенс не знал.

Книга «Жизнь и приключения Николаса Никльби» касается детских пансионов, куда родители отдают детей, лишь бы те не мешали им спокойно есть еду, купленную на честно заработанные деньги. Таких дармоедов ссылают в пансион подешевле, чтобы забыть о ребёнке до его совершеннолетия. Довольно жестокая система, которая была востребована, поэтому процветала. Такую же тему можно найти в романе Шарлотты Бронте «Джен Эйр», где главной героине пришлось хлебнуть много горестных неприятностей, принимая мир таким, каким он в то время являлся. Николас Никльби, к счастью, в детстве не горевал, поэтому не стал альтернативным продолжением похождений Оливера Твиста. Жизнь Николаса покатилась под откос уже в сознательном возрасте, когда, волей случая, он попал преподавателем в один из пансионов, где с ужасом увидел жестокие нравы, о которых можно говорить довольно долго, но лучше прочитать у Диккенса или, опять же, свериться с «Джен Эйр». Вполне понятно, когда читаешь про отвратную еду, чуть лучше земли, поглощаемую лишь для того, чтобы отбить чувство голода. Также понимаешь экономию на всём, включая спальные места, когда на одной кровати спят впятером.

Многие читатели отмечают для себя очень неприятным директора пансиона. Он, конечно, крутился как мог, считая каждого ребёнка не за человека, а за определённое количество получаемых денег. Критики особенно любят обсуждать его персону, хотя в сюжете она и выделяется, но не является определяющей. Никто не станет оправдывать такого скупердяя, да он ничем и не отличается от остальных людей, что тоже не задумываются о делах вокруг, также никогда никого не считая за людей, а просто за цифры в статистике. Эту книгу можно легко переписать, просто заменяя некоторые слова и слегка корректируя текст, получится отличная острая и жестокая книга о реальности, которая во все времена будет повторяться и никогда не изменится.

Диккенс не был бы Диккенсом, если ограничивался одной темой. Впрочем, лучше бы он только одной темой и ограничивался. Когда приключения Николаса продолжатся, опять возникает желание закрыть книгу и дальше не читать. Вновь Диккенс выдыхается, начиная давить читателя бытом другой жизни, которая, честно говоря, вообще неинтересна. Кому же будет нужен этот театр и его гастроли, куда Никльби будет пытаться внедрить свой талант.

Как бы не было тяжело, но человек всегда принимает нынешние условия особенно болезненно. Не пытаясь заглянуть назад. Гуманизм XIX века всё-таки гуманней отношения к людям в средневековье, ещё более гуманней, нежели во времена древние. И даже гуманнее, нежели между Первой и Второй Мировыми войнами. Сейчас каждый волен попирать свою несчастную долю, не задумываясь о прошлом. Если отказать себе в желании сравнивать, то всё покажется действительно ужасным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Натаниель Готорн «Чертог фантазии» (середина XIX века)

То было временем зарождения американской литературы! Готорна трудно назвать успешным писателем. Он жил по своим внутренним принципам, он сравнивал и анализировал всё вокруг, примеряя свою точку зрения к действительности. Есть в его творчестве интересные произведения, наполненные не нравственной моралью, а скорее стремлением к познанию человеком себя. Взять для примера сборник рассказов «Чертог фантазии».

«Чертог фантазии» не заинтересует современного читателя. Книга не блещет чем-то особенным, повествование в ней неспешное, а наполнение такое, что Эдгар По оказывается очень продуктивным и вдумчивым писателем. Пускай, аллегории Готорна никого не испугают — главное, что они вдохновляли Германа Мелвилла, продолжившего работать над стилем Готорна, доведя своё мастерство до следующего уровня понимания природы вещей. Мелкой поступью дело дойдёт и до Кафки, покуда его кличут всюду родоначальником абсурдизма. Так ли это на самом деле? Абсурд возникает из аллегорий, а аллегории прослеживались не только у Мелвилла и Готорна, но и в более ранних работах множества других авторов. Может при Кафке аллегория перешла в разряд абсурда — такое вполне может быть.

В изучении множества литературных троп нет верного прямого пути — петлять можно бесконечно. Каждый вынесет свою собственную правду из этого долгого путешествия, где многие станции пролетят мимо, ещё больше станций останется где-то в стороне и лишь избранная случайная часть обретёт счастье быть прочитанной. Хорошо, если в долгом пути вашему вагону встретится станция «Натаниель Готорн». Хоть вокзал обветшал — это не причина проехать мимо с недовольной миной. Пирожки могут оказаться вкусными у местного продавца на перроне. Давайте попробуем. Ассортимент из девяти начинок: «Визит к заведующему погодой», «Собрание знатока», «Чертог фантазии», «Новые Адам и Ева», «Железнодорожный путь в Небеса», «Ведомство всякой всячины», «Огненное искупление земли», «Званый вечер», «Послания П.».

Выбирайте и пробуйте каждый пирожок. Только учтите, что основной ингредиент всякой начинки — мысли самого Готорна. Не так сильно они разнятся на вкус, обладают вяжущим эффектом, от них может разболеться живот, отчего вас навестят тяжёлые думы о съеденном. При этом всё быстро улетучится после нажатия кнопки слива воды. Послевкусия никакого. Останутся только воспоминания о самой остановке.

Образ видения мира Готорном можно назвать устаревшим. Но всё возвращается обратно. Так когда-нибудь произойдёт снова. Пока же стоит смотреть и размышлять над имеющимся материалом. Готорна не причислишь к разряду верующих. Да, он обязательно затронет тему Бога, но опосредованно, скорее сравнивая его просто с творцом, а то и с заведующим погодой, что забыл о нашей планете, так далеко от него отдалившейся на фоне множества других созданных им миров. Творец настолько глух, что не способен слышать чьи-то мольбы, отсылая в качестве своего представителя деда мороза. Привыкнув к набожности писателей прошлых веков, испытываешь колоссальный диссонанс, когда кто-то из авторов того времени открыто выражает своё негативное отношение к религии. Впрочем, США — страна протестантизма. Протест выразился обретением самостоятельности, а со временем дозрел до протеста против всего мира.

Если кто-то помнит юмористические рассказы Марка Твена об Адаме и Еве, то ему будет любопытно взглянуть на один из рассказов Готорна. Только подходить следует с позиции читателя Джонатана Свифта, иначе ничего не поймёте. Представьте себя Гулливером, да прогуляйтесь по опустевшей планете. Зайдите в разные здания, примерьте платья в магазинах. Только нужно выбросить из головы понимание жизни с позиции современного человека. Готорн наглядно высмеивает достижения всей человеческой цивилизации, которые биологи называют эволюцией, а люди размышляющие грозно усмехнутся, давая общую оценку, как вырождение изначального в статусе возросшего эго.

Не брезгуйте невкусным! От вкусного раскисает мозг.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 92 93 94 95 96 98