trounin.ru

Почему прежде Салтыков замалчивал о событиях в Польше? Он говорил о русском нигилизме, сетовал на разное, только не о том, о чём следовало истинно сообщить на страницах «Современника». Может он старался придерживаться нейтральной позиции, не вмешиваясь в политику? Как известно, обсуждать политические процессы современности — последнее из необходимых человеку занятий. Когда сталкиваются интересы — глупо выражать собственную точку зрения, так как она ни на что повлиять не сможет, кроме возможности найти сторонников, и без того уверенных в занимаемой ими позиции. Но вот Польша — тогда одна из её частей относилась к Российской Империи — имела горячие головы, готовые поднять очередное восстание. Собственно, с января 1863 года оно и началось. Теперь пришла пора обсудить позиции русского народа, должного принять факт отторжения или найти средство для усмирения польской гордыни во имя идеи создания единого великославянского государства.

Основное, чем занимается правительство любого государства, — промывание мозгов. Для каких то делается целей? Естественно не ради достижения высоких идеалов. То совершается сугубо из гордости, из желания взять больше, нежели требуется. В перспективе то не несёт никаких положительных изменений. Скорее произойдёт обострение прежних противоречий. Собственно, извечный противник Руси — Польша — вследствие игры в демократию оказалась разорванной на три части, исчезнув с географической карты. Вполне логично видеть желание поляков вернуть утраченные позиции, ведь не может дух народа, некогда являвшегося представителем сильного государства, обладавшего равными возможностями с ордами кочевников, некогда одолевших Русь, взять и забыть о былом. Как не смирился русский народ с игом монголо-татар, так оное не собирались терпеть и поляки, выступая против власти России над собой.

Что оставалось Салтыкову? Он прекрасно понимал, как важно сплочение народов. Только каким образом это делалось? Ему приходилось сомневаться в проводимой русскими властями политике, не имеющей перспектив. Для решения любой проблемы требуется длительный отрезок времени. Нельзя за несколько десятилетий изменить то, что существовало веками. Удерживай Россия власть над Польшей в течение нескольких столетий, когда у поляков произойдёт изменение в самосознании, тогда может быть и существовать государству, где два народа живут и процветают сообща. Всё-таки, вспоминая времена Ивана Грозного, имелся в истории момент, за которым просматривалось объединение Речи Посполитой и Русского царства с центром в Москве. Как нечто подобное произошло в Смутное время, стоило Владиславу принять русские царские регалии. Да история всегда сложнее, нежели кажется на первый взгляд.

Салтыков признавал за русскими важную особенность попытки влиять на окружающие страны, заключающуюся в обаянии. Ничем другим русский народ не умеет пользоваться, кроме способности уговаривать, дабы малой кровью решать возникающие противоречия. И пока русские договариваются, против них поднимают оружие, не желая поддаваться уговорам. Разве было такое, чтобы Русь, Российская Империя, Советский Союз или Россия вторгались куда-то, не имея для того очевидных причин? Не эти государственные образования развязывали войны, тогда как лишь оберегали занимаемые ими территории или надеялись вернуть утраченное. Собственно, читатель может возразить, вспомнив агрессию государства Советов, будто бы поделившего Польшу с Третьим Рейхом в 1939 году, когда Германия начала свою собственную войну, обернувшуюся крупнейшим в истории человечества конфликтом. Только, опять же, речь идёт о Польше. И тут ничего не поделаешь. Польше, как и России, до скончания лет суждено становиться частью друг друга, покуда не произойдёт вмешательства более глобальных процессов, о чём размышлять — сравни домыслам на грани фантастических допущений.

И всё же нужно думать наперёд, к чему Салтыков не стремился подвести читателя. Глупо кого-то убеждать, объявляя невразумительные лозунги. Всем всё прекрасно понятно. Тут бы остановиться и сказать честно друг другу о претензиях, о невозможности их разрешения и постараться придти к какому угодно худому сотрудничеству, вместо полного разрыва, плодом чего станут новые противоречия, снова ставящие государства на грань вооружённого конфликта. Ведь почему Россия и Польша не сходятся во мнениях? Каждому народу кажется, что проще соперника душить изнутри, навязывая ему собственное представление о мироустройстве. Для того и желается свершить поглощение, оставив на планете всего один великий славянский народ. Пусть затея глупая и лишена смысла, но когда речь идёт об интересах людей — каждый будет добиваться воплощения в жизнь собственных представлений о должном быть, не стремясь понять, чего хотят другие.

За Салтыковым отмечены следующие статьи для сентябрьского выпуска «Современника»: Обращение к читателю, Проявления патриотизма, Заявление студентов Московского университета, Патриотические проекты; О красноречии, как о силе врождённой и независимой; Нечто о необходимости быть предусмотрительным, Литературный поход против современного молодого поколения, Как приходит старость, Одно слову хроникёру «Отечественных записок».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Не будите русского, пока он остаётся русским. Можете сколько угодно беспокоить любого другого человека, только если он не из русских. И где таковых можно найти? Где угодно, кроме власть имущих. Там нет относящихся к России людей, сплошь пришлое, нанесённое веками взаимодействия страны с политическими оппонентами. Теперь же, когда русский народ оказался освобождён от оков, перестал быть прикреплённым и получил право на самостоятельное существование, к нему требуется особый подход, иначе случится страшное — он взбунтуется и снесёт всё, до чего дотянутся его руки. Именно так мыслил Салтыков, ещё не понимая, насколько изменится самосознание получивших освобождение от зависимости людей.

Принято думать, будто Михаил видел в русском народе пробуждающуюся силу. Подобно Илье Муромцу, что оказывался лишённым способности встать и воздать за обиду, покуда не обрёл движение в конечностях и не нанёс сокрушительный удар по покусившимся на Русь злодеям. Но насколько это соответствовало действительности? Ещё много лет никто всерьёз не задумывался покуситься на определённый Богом миропорядок. Всё получилось таким неспроста, ибо к тому требовалась некая существенная необходимость. Только не могло проснуться в русском народе за несколько лет стремление повергать во прах устои. Всё это надуманно, в том числе и совершенно зря приписывается суждениям Салтыкова.

Правление Александра II само по себе показательно. Осуществив чаяния подданных, царь облегчал бремя населения повсеместно. Он и Цензурную реформу проведёт, разрешив публиковаться всякому, налагая наказание после, стоит найти непозволительные размышления. То есть получалось так, что позволяя чувствовать свободу, он заставлял каждого внутренне ожидать расставания с оной. Слишком тонкой оказывалась материя, позволявшая существовать без ограничений. Само по себе показательно, как начавшиеся реформы ударили по населению России, привыкшему за три десятилетия до того к суровому режиму правления Николая I. А ведь следуй Александр II политике отца, как продолжили бы молчать писатели, подобные Салтыкову. В том и урок всякому правителю: даёшь волю — ожидай революцию, коли сам таковую свершил для них.

Михаилу пришлось обосновывать своё представление о вольности русского человека описанием присущих ему черт. Получалось, что куда бы не пошёл русский, всюду он таковым останется. Ему не так важно, какие вокруг происходят процессы, он остаётся самим собой. Такого человека не сломишь — в силу невозможности сломить. И кто же русский народ: крепко держащийся корнями дуб или нагибаемая к земле ветром тростинка? Во все времена, каким бы то обидным не казалось, русский человек был нагибаем, за счёт чего и продолжал существовать, не подвергаясь изменениям. Зачем тогда ему приписывать крепость дуба? Понятно желание Салтыкова видеть близкое ему в приукрашенных тонах. Так гораздо приятнее.

Май для Михаила — это следующие очерки в «Современнике»: Горькие размышления о жизни и различных её проявлениях в обществе; Доказывается, что приходить в отчаяние ни в каком случае не следует; Добрые люди, Подвиги русских гулящих людей за границей, Где источник этих подвигов и кто герои их, Скверный анекдот с двумя русскими дамами в столице цивилизованного мира.

Оказывается, достаточно надавить на больное, как жизнь расцветает многообразием красок. Всегда можно говорить о том, что вызывает у читателя ответные чувства. Об этом вполне допустимо и книги писать, которые будут читать и непременно обсуждать. Иного писателю и не требуется. Если бы ещё не публицистика, отбиравшая силы и время, вместо чего следовало озаботиться самовыражением с помощью художественного слова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Но почему всё так пусто, когда имеется богатый материал для творчества? В России случилось долгожданное, давно планируемое к осуществлению. Речь об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Не передать словами, сколько человеческих жизней в одно мгновение надломилось. Терпели крах помещики и купцы, не могли найти себе применения и бывшие крепостные. Общество лихорадило, и ещё не скоро населявший Россию народ успокоится. Пиши именно об этом, забыв обо всё остальном. Возникала другая проблема — крестьяне не умели и не знали средств, дабы заявлять о творимых с ними несправедливостях. Бывшие владельцы крестьян понимали проблему иначе, находя неудовольствие от свершившегося. Приходилось сожалеть, наблюдая за отсутствием возможности придти к согласию. И Салтыков в той же мере негодовал, особенно обозлившись, ознакомившись с записками Фета.

Крепостничество — утраченный рай. Подобное суждение Михаил не мог терпеть. Ему опротивела поэзия, воспевающая в благостных тонах прежде существовавший порядок. Как можно говорить о происходившем, создавая романтические представления о том? И почему радужное восприятие былого оборачивалось человеконенавистничеством сейчас? Позиции Фета окончательно расшатались для Салтыкова, он уже не собирался мириться, высказывая прямо и без долгих размышлений. Осталось предложить поэтам принять вериги, дабы на личном примере показать благость утраченного для России крепостного рая.

Зачем потребовалось изливать столько яда? Михаил понимал, время для написания произведения о тяжести перехода крестьянина от крепостничества к вольной жизни ещё не пришло. Не имелось гарантий, будто такое время вообще наступит. Требовалось сперва провести Цензурную реформу, но пока продолжала действовать необходимость предварительного одобрения цензором планируемого к публикации текста. Может пыл Салтыкова к тому моменту остынет, пока же он не ограничивал себя в словах, продолжая использовать страницы «Современника» для выражения своего суждения, довольно спорного и не всегда верного.

Никто не может верно судить о происходящем, покуда не пройдёт некоторое количество лет. То должен был понимать и Михаил. Уже то заставляло ожидать развитие событий, опасаясь принятия скоропалительных решений. Каким бы всё виденное не оказалось очевидным — таковым оно могло вовсе не быть. Откуда знать Салтыкову, как тяжела доля крестьянина, ежели того не понимали бывшие крепостные? Они мыслили иным образом, порою ничего не требуя, так как редко кто из них умел принять и переосмыслить обыденность, легко отказавшись от казавшегося установленным раз и навсегда.

Требовалось понять, как применимо ко всему происходившему слово — справедливость. Должно быть ясно, нельзя создать нечто, способное всем оказаться по душе. Обязательно найдутся недовольные. Вполне оказывалось и так, что воспринимаемое справедливым для крестьянина, ежели говорить об освобождении от крепостной зависимости, то он сам это мог воспринимать за наказание. Оттого и замечания Фета оказывались справедливыми, когда он говорил о неудобствах новой формы общения с крестьянами. Ему вполне могли вторить сами крестьяне, сожалея об утраченном и желая вернуть крепостничество обратно.

Достаточно привести перечень очерков за апрель 1863 года, чтобы понять направление мысли Салтыкова: Несколько слов о справедливости, Случай с Петром и Иваном, Г-н Фет как публицист, Счастливые поселяне и угнетённые землевладельцы, Нечто о сближениях и общениях. Вполне очевидно, Михаил принимал за истину такое явление, как скорое размытие сословных различий. Не должен был быть далёк тот день, когда бывшие крепостные начнут добиваться прав третьего сословия, а то и вольются в число дворян. Всему своё время — осталось запастись терпением. Пока же приходилось впустую сотрясать воздух.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Какое не возьми время, современники постоянно сокрушаются над действительностью, лишённой смыслового содержания. Присуще это было и Салтыкову. Нигилизм служил ему в том основанием. Но иное беспокоило сильнее — толстый слой картона. Кажется после случилось переосмысление, но картон от того не перестал оным оставаться. Потому с уст Михаила всё чаще срывалась критика в адрес Фёдора Достоевского, чьи персонажи — тот же картон. Сама жизнь уподобилась картону. И коли так, то возможно ли создать достойное внимания литературное произведение, лишённого черт тогда бытовавшей обыденности? Предстояло это выяснить, только Салтыков сомневался, чтобы что-то смогли изменить вследствие ставшего очевидным мнения.

Что понимать под картонной литературой? В-первую очередь, она пуста содержанием. Во-вторых, сквозит бесплодием. В-третьих, пытается прикрываться взыванием к пробуждению благородства в чувствах читателя. Всё это усугубляется явной бесталанностью авторов и их искажённым мировоззрением. И сам Салтыков не видел необходимости создавать художественную литературу сегодняшнего дня — ему не было о чём писать. А если бы он пробовал, то заранее понимал бесполезность таковых попыток. Толк создавать нетленное, обречённое истлеть тут же, не встретив полагающегося интереса? Качественное на самом деле успешно создавалось, но тонуло от невостребованности.

Осталось трудиться на ниве публицистики. Да требовался ли сей труд читательской публике? Не приходится сомневаться, что Салтыков сомневался и в этом. Не нужна читателю качественная литература, гораздо приятнее ему нечто психопатическое, рассказанное на надрыве надуманных эмоций и представленное под видом очевидности. Даже критики и литературоведы всех мастей подвержены сомнительному восприятию действительности. Они озабочены удовлетворением желания видеть новизну, либо следование установившимся читательским вкусам. И так получается, что картон подходит одновременно одинаково для всех, готовых воспевать худшее из возможного, заражая таковым отношением даже здравомыслящих людей.

Михаил мог и имел право выражать частное мнение. Опираясь на прошлое, человек всегда пытается судить о настоящем. Салтыкову то казалось правильным подходом к понимаю литературы. Его не смущало, что мнение нынешних дней редко имеет значение для будущего. Получится, будто Михаил исходил желчью, требуя от общества чего-то, необходимость чего он сам не понимал. Может он стремился склоняться к реалистическому отражению действительности, отрицая всё прочее? Тогда он был человеком передовых взглядов. Во Франции тех лет только начало зарождаться литературное направление под названием натурализм. Видимо, внимай подобным трудам и Салтыков, произносимые им слова вовсе бы становились перенасыщенными нотками яда.

Мартовское присутствие в «Современнике» обозначилось для Михаила размышлениями над темами, чьё примерное соответствие тут приводится: Оговорка, Несколько слов о благородстве чувств вообще; Картонные кушанья, картонные копья, картонные речи; Благородство литературное в частности, и образчики оного; Примерные повести и примерные драмы, Ваня — белые перчатки и Маша — дырявое рубище, Полуобразованность и жадность — родные сёстры, Сын откупщика, Бедная племянница, Чего можно ожидать от благородства в будущем?, Несколько средств в видах оживления русской литературы, Заключение, Тревоги времени.

Воспринимая Салтыкова, неизменно приходишь к мысли об излишнем обилии слов. Сказав определённое суждение, он начинал расширять его понимание, тогда как этого не требовалось. Формат создаваемых им статей предполагал заполнение определённого объёма, поэтому не приходится удивляться плодотворности Михаила, в том числе и художественной литературе, специально им написанной для подтверждения ранее сказанных слов. Будучи правым в общем, был обязан раскрывать мнение с подробностями, что уже губило его публицистику, становившейся похожей на тот же картон, вроде бы приглядный снаружи, но большей частью с пустотой внутри.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1863 год Салтыков начинал с планов по погружению в общественную жизнь. Писать предстояло много о чём. Общество довольно бурлило, обозначив новое направление в мысли, коему Тургенев дал прозвание нигилизма. Имея корнем латинское слово, прямо обозначающее отсутствие какого-либо точного значения, поскольку само по себе переводится в качестве выражения «ничего». Но требовалось более размыслить, дабы понять, так ли ново данное увлечение подросшей молодёжи, или оно поддаётся объяснению пониманием прежде происходивших процессов. Именно этого преимущественно и касались думы Салтыкова, решившего исходить от самого болезненного — бывшего у всех на слуху.

Обвинений удостаивался прежде всего Тургенев. Не требовалось выдумывать термин для нигилизма. Он мог стать частью современного вольтерьянства или фармазонства. Но раз Тургенев опубликовал имевших успех «Отцов и детей», то приходится с данным фактом считаться. Нигилисты нашли новую опору для суждений, какой бы критике их воззрения не подвергались. Более яснее становится, если это течение понимать более прозаически — молодёжь стремится выделиться, заявив о праве на собственное мнение. В том нет ничего необычного — дети всегда идут против установленных отцами правил, какими бы те для них благими не являлись. Важнее казалось поступить от противного, к чему бы то не привело в итоге.

Ежели смотреть глубже, то русская философия выродилась. Приходится признать, наблюдая за отстранённостью молодого поколения, выросшего с разложившимся от слабых попыток думать умом. Хватило самого факта предоставившегося права на выражение мнения, как пошла обратная реакция, приведшая к отказу от каких-либо суждений вообще, кроме единственного, выраженного нежеланием брать на себя любую ответственность. Разве для того отцы бились за свободу взглядов, чтобы увидеть безразличие в глазах молодёжи? От понимания этого обстоятельства уйти не получится. И приходится всё же задуматься, так ли не прав оказался Тургенев, дав нигилистам их ёмкое прозвание?

Салтыков не собирался мириться, выражая собственную точку зрения. Он понимал временность сего явления. В будущем обязательно произойдёт переосмысление, пока же придётся внимать кислым лицам юнцов, которым всё равно предстоит столкнуться с непониманием уже своих детей, должных стать выше мнения отцов, обретя силы для борьбы за угасшие воззрения дедов. Потому-то он и сравнивал нигилизм с вольтерьянством и фармазонством. Как его не называй — истинная суть не изменится.

Теперь следует сказать про «Современник», где Салтыков публиковал очерки. Это периодическое издание в январе 1863 года возобновило работу, прежде не имевшее выпусков на протяжении чуть больше полугода. Как раз Михаил влился в ряды писателей, внёсших существенный вклад. А если быть точнее, то основная часть статей принадлежала перу непосредственно Салтыкова. Последовательно, сообщив вступление, он стал описывать самые беспокоящие общество темы, в первую очередь выделив нигилизм, нанизывая очерк за очерком: Благонамеренные и нигилисты, Сенечкин яд, Мальчишки, Современная эквилибристика, Происхождение и причины её.

Разбираться во всех нюансах мысли Салтыкова — не есть задача данного труда. Коли стремиться донести суждения Михаила в полном объёме, тогда проще ознакомиться с его очерками самостоятельно. Должны иметься и дополнительные исследования, полнее раскрывающие представления Салтыкова о тогда происходивших в обществе процессах. Нам же следует понять — прежде всего беспокойство вызывал нигилизм, не дающий осознать, к чему следует готовиться. Безусловно, поднимать шум из ничего не стоило, ведь как не нагнетай обстановку — всегда можно посмотреть на проблему с другой стороны, после чего успокоиться и мыслить о происходящем иначе. Салтыков сам подвёл читателя к мысли, что всё временное временно, постоянного же не бывает вовсе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Чем ближе по времени история, тем более о ней свидетельств, тем труднее её интерпретация. Гораздо проще оперировать информацией, зная один или несколько фактов из жизни правителя. Там допустимо высказывать любые предположения. Но история русского народа усложнялась, происходившая между князьями борьба оказывалась лишённой здравого смысла. Всякий шёл на всякого, имея целью получить более имеющегося. В перспективе это грозило потерей всего, вплоть до утраты самостоятельности. Такое вскоре случится, пока же в руках читателя второй том истории от Полевого, где происходит самое тяжёлое в понимании канувшего в прошлое: множественные столкновения князей, проследить за которыми не представляется возможным.

Нужно хорошо знать былое, чтобы знакомиться с трудом Николая. Ежели Карамзин давал удобную разбивку по годам, планомерно рассказывая о повсеместно происходящих процессах, то Полевой постоянно спешил, редко на чём-то акцентируя внимание. В и без того сложный период требовался грамотный подход, позволяющий читателю выделить некую сюжетную линию. А так как сказ идёт о русском народе, то о его страданиях или радостях и нужно рассказывать. Так бы и следовало поступать, отстранившись от непрекращающихся княжеских дрязг. Николай почему-то забыл об этом, будто бы боялся упустить важные исторические моменты, всё равно до него рассказанные историками не один раз.

А есть ли о чём вообще рассказывать? Читатель жаждет мифотворчества, кое ему представлено от Рюрика до увязших в братоубийственной войне сыновей Владимира Крестителя. Следующий всплеск интереса происходит при лицезрении нашествия монголо-татарских орд, где вслед за угнетением обязательно произойдёт преображение в ожидаемое объединение русских земель под властью Москвы. А вот какие события происходили между двумя данными периодами — ни у кого в голове не откладывается. Редкий историк сумеет дать требуемое представление, не вызывая нареканий. У Полевого это не получилось. Основное нарекание понятно: как всё-таки русский народ себя чувствовал?

Чем занимались русские? Ныне говорят о богатстве доступных им технологий. Они стояли на вершине тогдашнего европейского прогресса, славные не одними делами, но и составляемыми ими законами. На первое место неизменно ставилась неприкосновенность человеческой личности. Важное значение отводилось и духовным качествам, где обязательно должно было быть нечто, заставляющее возносить тогдашний народ до уровня высокоморальных представителей когда-либо жившего человечества. Вот об этом следовало рассказывать Полевому, вместо чего он углубился в разбор бесплодных распрей властителей, забывших о необходимости являться грозной силой для соседей, тогда как воля случая не позволяла им кануть в небытие. Очень скоро всё встанет на свои места, а пока допустимо напрасно лишаться покоя, не позволяя жить в мире кому-либо.

За долгий срок преодоления внутренних противоречий созреет очевидное решение — будет выбран достойный правитель, воссевший на киевский стол не по праву старшинства, а согласно общего на то желания. Пусть казалось очевидным, что стоит ему умереть, как начнётся новая борьба за власть, ещё более разрушительная и менее полезная для русского народа. Владимир Мономах не отказался и правил достойно, не сумев изменить доставшегося ему во княжение разрозненного государственного образования. Ему требовалось озаботиться укреплением внутренних стен, помимо дружбы с обитавшими на границах кочевыми народами. Чего он не смог сделать, так как время для того ещё не пришло.

«История русского народа» ещё более растворилась в текстах летописей. У читателя возник вопрос: не лучше ли историю познавать непосредственно по сохранившимся хроникам? Самостоятельно их анализируя и определяясь с тем, что всё-таки на самом деле происходило в прошлом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Отчего не написать историю русского народа, где главная роль должна отводиться как раз народу? Разве не может человек существовать так, чтобы о нём потомки могли рассказать, не упоминая о находивших тогда у власти правителей? Можно, и крайне затруднительно. Пока от воли одного или группы людей зависит жизнь многих, до той поры не получится поведать о народе отдельно. Такое допустимо, но должно пройти изрядное количество веков, а лучше таковой народ вовсе должен сгинуть в былом, дабы уже не имело значения, кто и зачем им руководил, ежели то не принесло требуемого результата. Думается, Полевой поспешил. Русский народ продолжал здравствовать, даже более того — имел самую сильную армию в Европе. Поэтому, рассказывая историю, нужно упоминать и властителей. Уже первый том заставит Николая переосмыслить начинание, перестроив повествование так, что он, к сожалению, действительно напишет подобие труда Карамзина, только исполненного много хуже.

Откуда пошли русские? То неведомо. Согласно христианских представлений всё неизбежно проистекает от описанного в Ветхом Завете. Если рассматривать более детально, тогда след теряется среди скифских племён. Ежели останавливаться на фактической стороне дела, приходится опираться на летописи, сообщающие хотя бы какую-то версию прошлого, пусть и не факт, будто бы правдивую. Так или иначе, русский народ зародился по приходу к власти над ним варягов. Странным это кажется или нет, да точно известно, каким образом после новгородцы предпочитали избирать над собою правителей, поскольку никто не смел над ними иметь наследственную власть. Призыв варягов на княжение в том и состоял, что их просто выбрали. А будь иначе, тому не сносить головы. Собственно, Полевому следовало сказать об одном из бунтов, связанном с Вадимом. Вероятно, Рюрика не захотели более видеть князем, но тот отдавать власть новому избраннику отказался.

Почему русских прозвали русскими? Николай выдвигает версию, согласно которой выходит следующее. Русами или россами прозывали странствующих варягов. Из этого следует вполне закономерное явление, так как по имени правителей их земли обычно и называются. На Руси случилось похожая ситуация. Уже из этого следует понимать зарождение русского народа именно от пришествия варягов. Странным кажется другое, славяне нисколько внутренне не изменились, кроме перемены самоназвания. Они остались такими же ленивыми, ожидающими добра от неба. Их воинственность сводилась к умению дожидаться благоприятного обстоятельства. Военная тактика заключалась в применении способности застать противника врасплох, возможно с вовлечением на свою территорию, дабы затем поглотить или изгнать. В случае варягов произошло поглощение. Единственный момент, оставшийся занесённым в текст законов, обязательство выплачивать виру за нанесённый вред или убийство.

На долю Рюрика пришлось основание Ладоги и Новгорода. Аскольд и Дир — другие варяги — основали Киев, откуда совершали грабительские набеги на Царьград: византийские греки предпочитали откупаться золотом, избегая таким образом боя и военных потерь. И как же сказывать о совместном существовании этих двух схожих, но всё-таки различных сопредельных государств? Полевой пошёл по проторенному пути, переключившись на деяния князей. В первом томе он доведёт повествование до Владимира Крестителя, а во втором — до Владимира Мономаха, известного оставленным потомкам «Поучением». Оба властителя призывали жить в дружбе и избегать противоречий. Как известно, добиваясь власти, никто не желает оную терять, советуя всем жить в мире и согласии, ибо не существует иного безболезненного способа удерживать достигнутое.

Итак, «История русского народа» отныне неизменно будет ассоциироваться с «Историей государства Российского». Ничего с этим не поделаешь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Двенадцатый том — не последний — оказался последним. Николай Карамзин умер в 1826 году, оборвав повествование на царствовании Владислава, польского интервента, севшего на русский престол, возведённого согласно велению избранных представителей. Государство окончательно погрязло в Смуте, представ в качестве раздираемой страны. Каждый мог стать частью того лагеря, который ему казался более близким по духу. Вновь русский народ утратил веру во всё, связанное с приличием, подобно произошедшему во время нашествия татаро-монгольских орд. Что же предшествовало этому очередному падению? Дмитрий Блудов и Константин Сербинович сумели восстановить по черновикам Карамзина, опубликовав в 1829 году завершающую часть карамзинской версии истории России.

По свержению Лжедмитрия на царство оказался возведён Василий Шуйский, воссевший подобно римским солдатским императором. Благодаря клевретам ему досталась Русь, разорённая предшественниками. Нечего было поднимать, поскольку за годы Смуты все дела в государстве расстроились. Оказалось невозможным получить контроль над людьми, переставшими верить в обретение спокойствия. Вновь начали появляться самозванцы, склоняющие народ на свою сторону. Обозначился ряд новых лжедмитриев, претендовавших на обретение царских лавров. Вспыхивали крестьянские восстания, из которых наиболее крупным стал мятеж под предводительством Ивана Болотникова.

В повествовании двенадцатого тома хорошо заметны лакуны, не заполненные Карамзиным. Складывается впечатление, будто в прежних частях труда Николай специально дописывал текст, используя приёмы беллетриста, создавая у читателя приятное впечатление от знакомства с содержанием. Подобное встречается и в тексте данного тома, но в излишне малом количестве. Причём выглядит специальной вставкой, ничего толком не сообщающей. Одно дело, когда сказывается жизнеописание Григория Отрепьева, и другое, повествовать от имени инока-калеки, пострадавшего по тем или иным причинам.

Описать происходившие на Руси процессы тех лет затруднительно. Вместо этого рассказ построен на отражении будней основных исторических лиц. Получается так, словно жизнь повсеместно замерла, сконцентрировав внимание на определённых событиях. И самое важное — судьба Шуйского, отстранённого от власти. Последний из Рюриковичей, он стал причиной усугубления Смуты, поставившей страну перед тяжёлым выбором избрания на царский престол человека извне. Через боярщину пришла на Русь напасть в виде Владислава, чьё правление не могло омрачиться ничем другим, кроме похожего на него властвования первого Лжедмитрия, разгневавшего русский народ повсеместным упадком.

Как же складывалась истории России дальше? Владислава сместят, будет избран первый из Романовых и на том бурный поток временно успокоится. Интереснее другое, каким образом сложится история извечного противника — Польши? Оказывается, государем Речи Посполитой объявят всё того же Владислава, и будет он управлять, подавляя казацкие бунты, не ведая, как спустя чуть менее десяти лет после его смерти бурный поток коснётся уже польско-литовских границ, размыв шведской интервенцией основы шляхетско-демократической государственности, обозначив для Польши путь к исчезновение с географической и политической карты. Такое могло произойти с Русью, но того не случилось.

Теперь, подводя итог двенадцати томам «Истории государства Российского», нужно сделать единственный вывод. Он заключается в том, что всегда люди будут бороться за власть, невзирая на сиюминутность достигнутого результата. Завтра старого правителя сменит новый, должный испытывать очередные удары, выраженные чьим-то стремлением обрести остро требуемую для него власть. И как к этому не относись, избежать проблем не получится. Обязательно найдутся соратники и противники, повергающие повседневность в борьбу порядка с хаосом, где порядком воспринимается личное мнение, а хаос — это предпочтения оппонента. Тогда как яснее должно быть то, что порядка не существует. Беда ещё и в понимании прошлого, обстоятельств которого доподлинно неизвестно. Даже сейчас, когда взираешь на происходящее, не можешь с точностью знать обстоятельств. Тем более не сможешь, если предполагаешь об имевшем место в прошлом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Управлять государством необходимо через удовлетворение нужд народа. Люди должны доверять управляющему ими человеку, тогда они окажутся готовы принять все его помыслы. Таким же образом можно подходить к покорению новых территорий, перетягивая под свою руку, показываемую способной обеспечить лучшую долю. Так это или нет, но Валерий Язвицкий был уверен: Иван III жил ради объединения Руси, поступая согласно её интересам. И неважно, если прочее оказывалось менее важным, нежели достижение общего благополучия.

Две важные задачи продолжали стоять перед Иваном — усмирить соседние объединения татар и наладить взаимоотношения с очередным римским понтификатом. Остальное у него выходило во всех аспектах замечательно. Наконец-то подчинились новгородцы, стоило пойти на них походом. В Москву приехали грамотные специалисты, поспособствовавшие улучшению понимания архитектурного и инженерного дела. Государство под властью Ивана продолжало расцветать. Его пушки били дальше тверских, отчего Тверь сдалась. И так во всём, куда бы Валерий не устремлял взгляд читателя. Всюду замечались успехи русского народа. И не важно, что Иван III учитывал даже такие аспекты, о которых он не мог иметь представления, вроде мыслей об Англии, завязавшей отношения с Русью только при Иване Грозном.

Язвицкий даёт представление о государстве тех дней, описывая довольно могущественным. И он сам же постоянно исходит из того, что любое успешное действие — результат сложившихся обстоятельств. Если бы новгородцы вовремя получили поддержку от союзников, ход истории принял другое течение. Каждая сторона конфликта обязательно испытывала проблемы, мешающие претворению планов в жизнь. Потому оказывались бесполезными замыслы татар, польско-литовской шляхты и римского папы, не находившими возможности для обуздания краткого периода времени, чтобы нанести сокрушительный удар по Руси.

Собственные неприятности начнут преследовать и Ивана: умрёт старший сын — главная надежда на продолжение назначенного курса. Согласно текста Язвицкого, роль наследника достанется Василию, родившемуся от брака с Софьей Палеолог. Оставшиеся годы Иван проведёт в подозрениях, видя в будущем правителе Руси подобие предков со стороны матери. Он мог бы и задуматься, предполагая пришествие византийской царской вакханалии, способной погубить и Русь. Если не при самом Василии, то подобное может случиться после. Язвицкий ограничился подозрениями, дав читателю домысливать самостоятельно.

Говоря о конце XV века, каждый писатель считает необходимым упомянуть «Хождение за три моря» Афанасия Никитина. И Валерий не обошёл этого момента стороной. Руси требовалось торговать, создавая требуемую для того обстановку. Потому Иван завоёвывал Новгород и Тверь, получая контроль над северным потоком, он же был заинтересован в южном направлении, стремясь облегчить передвижения купцов, видя в товарообмене залог могущества Руси. Иван понимал: кто не закрывается от мира, тот процветает. Посчитаем данную мысль уколом Язвицкого в адрес современной ему действительности, когда мир делился на две части, друг с другом конфликтующие.

Валерий на протяжении всего произведения, едва ли не с первой книги, постоянно размышляет над необходимостью власти заботиться о народе. Мнение самого народа при этом не учитывается. Иван III не спрашивал, чего хотят другие, поскольку важно одно — чего он желает сам. Появится необходимость сделать Казань подобием московского улуса — сделает, надо будет установить над новгородцами новые порядки — установит. Никаких других вариантов, кроме будто бы полезных Руси. И глаза он закроет, передав Василию право владеть и повелевать, ничьего мнения не спрашивая, но заботясь о народе, твёрдо зная, тот иного не захочет, к чему не склонится сам государь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Встречи с некоторыми людьми становятся незабываемыми, причём неважно когда и при каких обстоятельствах. Лажечникову довелось учительствовать Виссариона Белинского, поступившего для обучения в основанную Иваном мужскую гимназию. Об этом говорится в биографиях Лажечникова, но редко упоминается в работах о самом Белинском, ровно как и тот населённый пункт, где это случилось: он теперь называется Белинским, но никак не Лажечниковым. Для русской литературы до сих пор считается уникальным явлением, чтобы имя критика продолжало высоко цениться, несмотря на количество прошедших лет. И вот в 1859 году Лажечников решил написать биографию Белинского, в итоге ограничившись лишь заметками для оной.

Сказать, чтобы Белинский из себя что-то в 1823 году представлял — не скажешь. Уроки он пропускал, занимался плохо. Единственное выделявшее его обстоятельство — он превосходно писал сочинения на заданную тему. Таковы основные воспоминания Лажечникова, тогда как в следующих заметках Иван стремился понять жизненный путь Виссариона.

Судьба литературного критика тяжела. Как же Белинскому удалось достигнуть величия, когда он ни о чём подобном при жизни и помыслить не мог? Жил он бедно, занимался подённым трудом. Он входил в журналы и объединения, выходя едва ли не сразу. Он оставался временщиком, чьё место легко занималось любым другим литератором. Многие могут прослыть за критиков, разбирающимися в литературе, поэтому-то Белинский и не мог найти твёрдую опору. Собственно, он и умер от чахотки, уставший от постоянно встречающихся ему затруднений.

Стремясь лучше понять творческий путь Виссариона, Лажечников сам изредка брался за литературную критику. Пожалуй, самый основательный его вклад — разнос книги Погодина о действиях Ермолова и всего прочего, касающегося войны с Наполеоном. Иван имел право о том говорить, так как являлся свидетелем тех событий. Он наглядно показал, где автор заблуждается. Ещё бы, перепутать оторванные конечности — такое надо суметь вообразить. Ладно бы правую с левой перепутал, так он ведь руку от ноги отличить не умеет. Критический разбор принял вид собственных воспоминаний.

Иван припомнил жестокости русской армии. Касались они морального духа солдат, ибо не допускали создания неверного представления у жителей заграничных стран. Ежели кто допускал насилие над местным населением — того обязательно казнили. Как подвергали смертной казни и всех, кто сопротивлялся, либо к этому побуждал. Никакого грабежа тем более не допускалось. Остаётся недоумевать, почему русские продолжают считаться варварским народом по отношению к европейцам, до подобной сдержанности в своих развратных порывах никогда не нисходивших?

А как быть с такими обвинениями от потомков, будто выполняя приказы Ермолова, один из генералов тем доказывал собственную неспособность самостоятельно принимать решения? Лажечникова это сильно удивляет. Не в том ли заслуга человека, сумевшего грамотно выполнить требуемое и тем добившегося положительного результата? Неужели нужно было предпринять нечто другое и расписаться в неумении принимать правильные решения? Воистину, иным людям лишь бы огульно обвинить, для чего они найдут множество причин.

Действительно, высказывать мнение о чём-то трудно. Ещё труднее найти для такого мнения спрос. Каждый имеет собственное суждение, чтобы соглашаться с кем-то ещё. Человек изначально категорически настроен, ничего не принимая на веру, когда не желает ничему верить. И таких людей большинство. Остаётся надеяться на несведущих в определённом вопросе, готовых принять высказанную автором точку зрения. Если бы Лажечников мало знал о войне с Наполеоном, он не был бы столь категоричным, однако ему есть о чём поведать, исходя из собственного жизненного опыта.

Автор: Константин Трунин

» Read more