trounin.ru

Укор всем желающим добиться лучшего из возможного. Накал борьбы, уносивший жизни людей, привёл к воцарению тирана, чьи амбиции не имели сходных черт с избранным идеалом. Стоит ли доверяться обещаниям, когда всё в итоге оборачивается в ужас повседневности? Не сейчас, но завтра, не тут, тогда там — приходят к власти люди, повергающие былое себе на пользу, топя в крови всё их окружающее. Это только кажется, будто достижение мечты возможно, на деле к оной человек если и приходит, то встречается с гораздо худшими условиями. Наглядный пример — государство Советов, доставшееся в руки Сталину. Не представляя из себя ничего, Сталин поверг во прах всё. Как? Волкогонов о том и рассказывает.

Кем же был Сталин? Он собирался принять священнический сан, ранее того захваченный революцией и более ни к чему не стремившийся, кроме овладения властью. Сама мысль о том не будоражила его на первых порах. В терпящей крах империи хватало лидеров, способных подхватить регалии правителя из ослабших рук Николая II. Именно наличие силы сгубило всех, позволив человеку без способностей над ними воспарить. Говоря так, Волкогонов безжалостно минимизирует значение умений Сталина. Не получится понять, каким образом могло случиться, чтобы «статист» вышел из-за спин и оказался выше прочих. Дмитрий смотрит на то время только через призму присутствия в ней Сталина. Сама жизнь способствовала устранению сильных, давая дорогу слабым, чьё всё дальнейшее существование сведётся к подавлению любой воли, способной проявлять силу политической мысли.

Первые годы у власти — борьба с сопартийцами. Главный удар следовало нанести по Троцкому. Мнительность приведёт советское общество к скорому краху. Приходится удивляться, как начало тридцатых годов оказалось воспринимаемым в качестве максимального подъёма всех сфер человеческой жизни в государстве, тогда как то основывалось на угнетении населявших страну людей. Было ли то самоотречением, заставлявшим советских граждан ютиться в бараках, создавая мощь для давшей им приют страны? Волкогонов ничего подобного не замечает. Для него важным выступает необходимость принять чистки тридцать седьмого года, благодаря чему он сможет сказать основное, практически никем не рассматриваемое.

Рядовой читатель может испытывать подъём морального духа, стоит ему начать рассказывать об отверженности людей на полях сражений и в тылу в годы Великой Отечественной войны. Невероятных усилий стоило переломить ход противостояния, отодвинув Третий Рейх от Москвы. И тут стоило бы задуматься, почему сорок первый год оказался провальным. Дмитрий тому знает причину, продолжая повествовать про год тридцать седьмой, который похоронил больше генералов и офицеров, нежели унесла война за пять лет. Казалось бы, ни о чём не сообщающий факт, а между тем — без подъёма народных масс Советскому Союзу не одолеть врага, правда в том не стоит искать заслугу Сталина, делавшего далеко не то, что от него требовалось.

Таковое суждение разбивается при упоминании великих советских строек. Могущество страны создавалось на костях. Вполне допустимо утверждать, пускай и кощунственно, человеку жизнь даётся ради всеобщего блага, а не для воплощения личных интересов каждого отдельного лица. Пусть так. Ведь говорят ныне — того требовали обстоятельства, государство очищалась от наносного. Сталин подписывал бумаги со списками из тысяч имён и фамилий, отправляя их в лагеря или ставя к стенке для расстрела. Складывалась непонятная ситуация, согласно которой исчезает понимание необходимости существования вообще. Человек всегда жил, дабы показать свою исключительность другим. В случае Сталина приходится недоумевать, кому он это доказывал, когда устранял всех, включая родственников.

Запущенный механизм требовал продолжения принесения жертв. Убрав с пути внутренних врагов, Сталин получил возможность официально расправляться с карательными органами, чьи перегибы послужили им же на погибель. Так закончится тридцать седьмой год, на нём же завершит повествование Волкогонов, дав читателю время на передышку перед второй книгой, где будет продолжен рассказ о Сталине.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Русский и иностранец в одном лице — Николай Карамзин. Знающий о России, решил прикоснуться к образу жизни живущих за пределами родной ему страны. Что там? Блестящее общество и образ для подражания? Или адово место, побуждающее наконец-то захлопнуть прорубленное Петром окно, покуда не полезла оттуда разномастная нечисть, вроде постоянно пребывавшей шантрапы, не нашедшей места среди собственных сограждан. В Германии Карамзина принимали за немца, во Франции — за англичанина. И даже в Англии и Швейцарии никто не верил в его происхождение, готовые отказываться от признания данного факта вплоть до последнего из возможных аргументов. Но достаточно было зачитать эпические стихотворения Михаила Хераскова, как сомнения исчезали. Карамзин действительно русский, а язык его народа — достойный права называться поэтическим.

Всякая корчма служила Николаю возможностью переосмыслить увиденное и испытанное. Он садился за стол и писал друзьям, считая необходимым информировать близких ему людей. Не скрывая чувств и эмоций, Карамзин делился через письма увиденным и услышанным. Пока он не истратит всех имеющихся в наличии средств, до той поры продолжит познавать заграничную жизнь. Одно огорчало более прочего — нравы извозчиков. Не он первый такое обстоятельство отметил, привыкший к лихой езде русских кучеров. В Европе извозчик всегда медлил, непременно посещая каждое питейное заведение на пути, пропадая по часу и более. При этом никак нельзя было поспособствовать ускорению сего процесса или искоренению сей дурной привычки — все путешественники оказывались заложниками ситуации.

Города и веси сменялись перед его взором. Практически нигде он надолго не останавливался. В Германии и Швейцарии предпочитал встречаться с литераторами, сразу покидая поселения, уже не испытывая к ним прежнего интереса. И вот перед ним Франция, страна контраста. Некогда Фонвизин подивился местным нравам, отметив бедность крестьян, чьё положение много хуже участи крепостного России, он же не мог смириться с постоянной грязью и вонью французских городов. Примерно такого же мнения и Николай Карамзин, дополнительно упомянувший в письмах пикантную деталь — француженки до ужаса некрасивы.

Самая длительная остановка пришлась на Париж. Сей город кипел от бурления страстей. Через каких-то два года королю Людовику XVI отрубят голову. К тому всё собственно и шло, если вчитываться в послания Карамзина. Мог ли Николай пропитаться аналогичным духом революционной борьбы? Вполне. Таковым настроем Россия пропитывалась на протяжении предыдущих поколений, воспитанных той самой шантрапой. Именно чернь губила Францию, готовая в будущем уничтожить и Россию. До того требовалось ещё дожить, чему Карамзин успеет побывать свидетелем.

Вслед за Францией путь лежал в Англию. Основное лондонское впечатление — прелесть англичанок. Правда и им далеко до русских красавиц, чьи лица украшает зимний румянец. Немудрено видеть столь пристальное внимание к противоположному полу. Совсем недавно Карамзину исполнилось двадцать три года. И он уже научился писать проникновенные письма, заставляющие восторгаться ладностью слога спустя столетия. Особенно удивительно то, что в сущности ничего с той поры не изменилось. Стоит русскому путешественнику отправиться по следам Николая — он испытает схожие впечатления. Только вместо великих литераторов тех дней, он встретит современных уже ему, если вообще будет испытывать к оным интерес.

И вот у Карамзина осталась пара гиней. Он спешно засобирался в обратную дорогу, нашёл корабль, договорился с капитаном и уже не сходил, пока не оказался в пределах Российской Империи. Но ему всё-таки хотелось, чего осуществить так и не смог.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №3

Братьев нет, опираться отныне приходилось на одного себя. Москва гудела от революционных речей. Всякий деятельный человек лез на трибуну, откуда громко вещал, пока его не заставляли замолчать, принуждая уступить место другому оратору. Кто говорил убедительнее, того слушали. Но ровно до той поры, пока не появится среди толпы говорящий убедительнее. А на деле все вещали о разном, не понимая, к чему готовиться. Кто встанет у власти? Доверия никто не имел. Будь Константин постарше, оказаться и ему среди вынесенных к трибуне. Он бы обязательно сказал, неизменно призвав прежде уважительно относиться друг к другу. Но такого случиться не могло. Паустовский имел возможность приукрасить, показав себя горячим борцом за взгляды большевиков, однако он подобные суждения обходил стороной. Он старался сохранить собственное представление о действительности, смиряясь с необходимостью существовать в представленных ему условиях, но не готовый прямо говорить, о чём ему думается. Должны пройти десятилетия, когда он снизойдёт до откровенного разговора.

Константин видел и слышал всё, что происходило в Москве и её окрестностях. Он работал в газете, передвигался на железнодорожном транспорте, ничего не упуская. Так ему казалось лучше понять ожидания народа. Повествуя об этом, Паустовский не счёл интересным делиться подробностями. Читатель ждал другого. Как жила писательская братия тех лет. И так как Константину довелось общаться с многочисленным количеством деятелей от культуры, значит у него была возможность сказать от него требуемое. Так появлялись на свет короткие заметки, дополняющие чужие портреты. Вроде бы ничего особенного, зато лучше показана ушедшая в былое эпоха становления будущего государства Советов.

Паустовский стал свидетелем и речей политических деятелей, принимая участие в качестве слушателя на заседаниях ЦИК. Видел он горячий неуёмный нрав Мартова, не желавшего успокаиваться и продолжая вмешиваться в ход обсуждений, тогда как был раз за разом изгоняем. Случилось побывать в Лефортово, где назревавший солдатский бунт приехал успокаивать лично Ленин.

Довелось Константину увидеть происходящие на Украине события. Находясь в Киеве, ощущая себя гражданином советской России, он оказался между интересами гетмана Скоропадского с одной стороны и Петлюры — с другой. Ни в какую он не соглашался пополнять армейские ряды этих враждующую сторон, находя для того веские причины. Впрочем, служить Паустовскому всё же пришлось. Отправили его в специально созданный караульный полк под начальством некоего сумасбродного командира, чью фамилию Константин точно вспомнить не может. Тот отрезок жизни был слишком коротким, дабы придавать ему значение, но память всё равно сохранила самое важное.

Так можно вкратце сообщить о содержании третьей книги из цикла «Повесть о жизни». Паустовский ещё не уверился, чем ему предстоит заниматься в дальнейшем. Он конечно работал в газете, писал большой роман, находился среди литераторов. Но твёрдо утверждать, будто бы Константин свяжет себя с литературой ещё было нельзя. И в дальнейшем так и окажется. Кто может смело утверждать, что Паустовский именно писатель, а не умелый рассказчик, способный участвовать в различных мероприятиях, умея о них после доходчиво поведать другим? Это как бы и не писательство вовсе, при том — самое настоящее писательство. Впрочем, грань излишне тонка. Ведь живи Константин не в обстоятельствах краха и возрождения империй, а при каком-нибудь застое, когда вроде бы жизнь где-то кипит, а ты в тот момент ничего не ощущаешь, кроме каждый день повторяющихся событий, ничем друг от друга не отличающихся: сложно представить, о чём он мог тогда писать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №2

Написав «Далёкие годы», Паустовский замолчал. О чём он мог сообщить? О многом. Но надо понять, как преподнести читателю воспоминания. Решением стало очевидное — писать с подробностями. Вслед за детством пришла пора юности. Ей и посвятил Константин следующую книгу. И юность он провёл в труде, не зная покоя. Он работал не покладая рук, стремясь прослыть ответственным работником. Итак, всё началось с трамвая.

Вожатый ли или кондуктор — всё едино. Требовалось знать Москву от и до. А ещё лучше научиться по-человечески относиться к людям. То есть как? Спросит читатель. Весьма просто. Ежели тебе известно о безбилетном пассажире, то не следует вступать с ним в спор, и уж ни в коем случае не высаживать. Человечность! Пусть гражданин едет, думая, будто кондуктор считает, словно его обилетил. Усвоив сей урок, в дальнейшем Константин о нём не забывал. Случались, разумеется, оказии, требующие указать пассажирам на недопустимость их вольностей. Вроде беззастенчивой езды утром с денежной купюрой крупного номинала — такого обязательно следует наказать, желательно выдав на сдачу невероятное количество монет номиналом самым малым, сопроводив то вежливой улыбкой и протянутым доказательством оплаты проезда в виде билета. И в этом будет проявление такой же человечности, поскольку нет ничего зазорного в ответной любезности, не допустимо и намёка на грубость.

Вот грянул 1914 год. В Европе разразилась Мировая война. Куда податься — вопрос не стоял. И Константин пошёл вслед за всеми на фронт, только в качестве санитара. Читатель помнит о братьях Паустовского, погибших в один день на разных театрах боевых действий. Теперь становится известно, что умереть мог и Константин, не опоздай он попасть на корабль, на котором собирался проходить службу. Как говорит Паустовский, вскоре он узнал — тот корабль был потоплен немецкой подлодкой, никому не удалось спастись. Фортуна сохранила для нас Константина, а он для нас — историю своего становления. Чем же он занимался в качестве санитара?

Он продолжал сохранять человечность. Ухаживать за ранеными — задача. Особенно когда ты служишь на санитарном поезде, а твой вагон — в противоположной части от кухни. Попробуй пронести съестное через три или четыре десятка вагонов, чтобы еда продолжала оставаться горячей. Ведь ещё требовалось кормить тех, кто того сделать самостоятельно не мог. Как о том не рассказать, поведав в красках? Благо, было о чём вспомнить. Многие в наши дни не могут похвастаться жизнью, по событийности превосходящей любой из прожитых годов Константином.

Довелось Паустовскому побывать в австрийском плену, где он встретил внешне похожего на него человека, причём из рядов противника. Бывал он и в очаге чёрной оспы, вынужденный пребывать среди умирающих, не имеющий возможности оказать помощь, так как его отряд загнали в карантинную зону обманом, не позволив захватить требуемые больным медикаменты.

Юность Константина завершится вместе с отречением Николая II, тогда наступит новый этап его жизни, такой же новый, как для всей страны в целом. Он столкнётся с неожиданными проблемами, о чём он постарается рассказать в следующей книге воспоминаний, названной «Начало неведомого века». Воистину, к чему мог придти Паустовский, прежде помогавший людям, отличившийся стремлением к человечности? Направить свои силы он мог в сторону литературного мастерства, самого доступного из человеку инструментов, дабы стремиться познавать действительность и приобщить к тому других. Будучи романтиком в душе, Константин продолжал смотреть на мир наивным взглядом, хоть и познал ужасы человеческих деяний.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Алтайский край — регион Российской Федерации. Ныне — худший едва ли не по всем показателям. В прошлом — передовая область империи, полезная государству за счёт добычи большого количества серебра и золота. Не терял край позиций в советские годы, приняв многие эвакуированные заводы, разбив госпиталя, разместив всесоюзно известный детский лагерь «Артек». Каждый второй патрон — алтайского производства. Едва ли не каждый пятый танк Т-34 оснащался двигателем, произведённым именно на Алтае. Многим славился край, пока не оказался поставлен перед условиями рыночной экономики. Рухнуло всё, даже сам край утерял добрую часть территории — Ойротскую автономную область, именуемую в народе Горным Алтаем — республику Алтай. Теперь это — регион Российской Федерации, славный тем, о чём лишь и вспоминают — плодородной почвой. Но и она не способна стать источником богатства края. И дабы лучше понять почему, для того полезно ознакомиться с «Энциклопедий Алтайского края» выпуска 1997 года.

Перед составителями энциклопедии стояла задача — нужно пересмотреть прошлое, поскольку требовалось составить только энциклопедию края. Но как это сделать? История края неразрывно связана с жившими в древние времена на его территории народами, освоением русскими Сибири, становлением промышленности государства. Всё это взаимосвязано, а теперь оказалось разобщённым. Осколок Большого Алтая, часть Горной Шории — далёкое прошлое. Поставив очевидную задачу, составители энциклопедии не смогли определиться, будучи воспитанными советскими школами и институтами. Для них Алтайский край и Ойротская автономная область — суть одно. Именно от этого требовалось отказаться, находя иные слова и в другом ключе подходя к составлению тематических разделов.

Учёные подошли основательно. Рядовой читатель со скрипом поймёт разделы про географию края, его климатические особенности, геологический состав и прочее. Далеко не научно-популярным языком изложены предлагаемые вниманию статьи. Строго со стороны науки, порой забывая про ограничение. Взоры составителей постоянно обращаются к горным вершинам Алтая, к Алтайскому краю отношения практически не имеющих. И вполне понятно почему — говоря об Алтае все и всегда подразумевают Горный Алтай, тогда как тот славен историей до пришествия в сии места русских и совсем неважен, когда русские обосновались на территории современного Алтайского края.

Отходя от общего повествования в сторону, углубляясь в понимание алтайского народа, видишь мало сходства между ними. Разные племена искусственно оказались объединены благодаря общим тюркским наречиям, разительно отличаясь внешне, особенно если сравнивать северного алтайца с южным.

Составители энциклопедии открыли глаза современника на действительное положение дел. Алтайский край не беден — он богат. В его землях сокрыто достаточно полезных ископаемых, которые не осваиваются. Стоит предположить, в будущем всё сложится иначе — вновь вернётся понимание важности региона. Богат край и водой, расположенный в бассейнах двух крупных рек — Оби и частично Иртыша.

Прошлое и перспективы — дело десятое. Важнее понять, что край из себя представляет сейчас. Объективно, оценивая положение спустя двадцать лет, минувших после составления энциклопедии, улучшения не замечаешь. Впрочем, как не видишь и ухудшения. Алтайский край завис во времени и пространстве, продолжая развивать то, что не развалилось в качестве доставшегося в наследство от Советского Союза, его же разваливая, ежели для того нашлась более веская причина, вроде острой необходимости построить очередной торговый центр.

Богатство произрастает изнутри. Славный прошлым — край не славится настоящим. Но каждый алтаец знает — край прославится будущим. До того времени не дано дожить, значит следует порадоваться за последующие поколения. Всё возвращается на круги своя — придёт и края время. Может действительно сбудутся ожидания и Барнаул получит статус столицы мира, как сейчас за глаза называют административный центр Алтая.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что теперь называется журнальной полемикой Михаила Салтыкова касательно расхождения во взглядах с Фёдором Достоевским, непосредственно полемикой не являлось. Если братья Достоевские могли выражать мнение в собственном периодическом издании, то таковой возможности Салтыков был лишён. Своё значение имела и цензура, не пропускавшая к печати острые выпады Михаила. Суть обоюдного разговора сводилась к продолжавшему будоражить умы разделению общества на западников и славянофилов. Достоевские отстаивали идеи почвенничества, призывая придерживаться обозначенных для русского человека рамок. Коротко говоря, что полезно для немца, то русскому всё равно не пригодится. Вот в русле подобного течения мысли и возникали разобщающие обстоятельства.

Большая часть полемических работ при жизни Михаила так и не была опубликована. Редкие статьи всё-таки печатались, но чаще без подписи. Следовательно и согласно этому нельзя использовать слово «полемика». Перечень следующий: Неизвестному корреспонденту, Литературные мелочи, Стрижи, Заметка, Журнальный ад, Литературные кусты, Но если уж пошла речь об стихах; Гг. «Семейству M.M. Достоевского», издающему журнал «Эпоха».

Время написания статей различается. Находятся рассуждения в духе негативного отношения к нигилизму. Салтыков не скрывал своей категоричности. Ежели кто-то в представлениях о должном быть опирается на «ничего», следовательно не станет предосудительным назвать данного индивидуума «ничтожеством». Смотря глубже, понимание нигилистов и должно строиться, исходя из меткого замечания Михаила. Нет нужды полемизировать, поскольку всё сводится к оскорблениям. Салтыков порою переставал понимать необходимость сдерживаться. Будто он не знал, насколько вчерашние представления имеют свойство быстро изменяться, становясь едва ли не противоположными к следующему дню. Отсюда вывод: не следует спешить и делать скоропалительных выводов, так как единожды сказанному придётся следовать до конца жизни, дабы не прослыть переменчивой натурой.

Не стоит искать политические аспекты, заставлявшие цензоров отказывать статьям Салтыкова в публикации. Михаил допускал излишне много грязи, не стесняясь оскорблений. Ежели сказанное слово растворится, сохранённое по воспоминаниям других, то напечатанное навсегда останется в памяти потомков. В этом Михаилу не очень повезло — деятельные исследователи его творчества не стеснялись публиковать всё им написанное, представляя читателю в изначальном виде, то есть без цензурных правок. По их мнению образ Салтыкова получался более верным, но, здраво рассуждая, он извращался в угоду стремления понять некогда жившего человека таким, каким он не был известен современникам.

Впрочем, Салтыков и не мог быть полностью понимаем современниками. Не все интересовались литературной или журнальной жизнью. Это легко понять, стоит проанализировать текущее положение дел. Много ли человек знает о происходящем на страницах периодических журналов? Что уж говорить про нарождающиеся литературные таланты, чаще всего читаемые узким кругом лиц. Можно возразить, сославшись на перемену интересов. Но так и во времена Салтыкова его современников интересовало аналогичное, но никак не страсти вокруг почвенничества. Безусловно, людей беспокоили проводимые Александром II реформы, изменявшие настоящее в совершенно отличную форму, казавшуюся невозможной в государстве во главе с монархом — обладателем абсолютной власти.

Нет, тут не укор в адрес Михаила. Он жил и дышал тем временем, какое выпало на его долю. Он знал о чём говорил, переживая за происходящее и желая лучшего. Только и он не мог сдерживаться от жаркие слов, считая себя вправе говорить на повышенных тонах. И это в стране, где никогда не спрашивали простых граждан, чего они хотят, что считают целесообразным. Но поскольку Михаил выражал мнение, то приходится ему внимать, обязательно о том рассуждая.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Противление — есть дорога без перспектив. Пока часть общества стремится поддерживать порядок, считая худой мир лучше доброй ссоры, другая часть всё делает, лишь бы разгорелась добрая ссора и похоронила худой мир, будто бы тем способствуя приближению к лучшему из возможного. В действительности получается так, что никто не желает уступать, усугубляя положение до критического. Исходя из этого и предстоит судить читателю, прав ли был Салтыков, активно выражая позицию или ему следовало умерить пыл, находя всевозможные средства, позволяющие трактовать настоящее хоть и не заслуживающим права на существование, но и не должным быть уничтоженным.

Собственно, Михаил с марта по октябрь 1864 года писал, явно не надеясь оказаться услышанным. Цензоры всё больше вносили правок в предлагаемые им для публикации очерки, делая невозможным их размещение в «Современнике». Либо положение сложилось, не дозволяя существования прежних воззрений. Общество развивалось, отказываясь от представлений вчерашнего дня. Нигилисты уже не воспринимались важной силой в России, уступая тем, кто и должен приходить на смену утомлённому от перемен поколению. Иначе быть и не могло. Бурное течение жизни требовало соответственного отношения. В России зарождалась сила, вроде бы полезная, и при том не способная самоорганизоваться. Отныне казалось глупым заявлять о непричастности. Как вывод: философия Пиррона умерла, пришла пора начать развитие мысли с самого начала.

Салтыков не публиковался. Ныне о им написанных очерках известно по проводившимся в советское время исследованиям его творчества. Восстанавливалась информация, поднималась документация, считывались сохранившиеся гранки, благодаря чему теперь становится ясным, о чём современники Михаила могли не догадываться. Вполне вероятно и суждение, согласно которому должно быть ясно очевидное — излишне придавать значение статьям в периодических изданиях. Ежели Салтыков о чём-то сказал, то с ним соглашались и отказывались принимать за объективную версию. И, скорее всего, редко когда писатель доносит мысли до всего общества, тем более если речь идёт о конкретном периоде, ограниченного сроком от месяца до полугода, и даже больше. Поэтому вполне разумно не придавать значения невысказанным суждениям, без существования которых общество смогло существовать, двигаясь к неизбежно должному наступить будущему.

Не получив страниц для публикации в марте, Михаил развивал мысль в апреле. Может тем он занимался вплоть до октября, о чём не сохранилось свидетельств. Но и октябрь не принёс нужного для Салтыкова результата: опубликоваться вновь не получилось. Активная линия противодействия лишала Михаила возможности доносить до читателя мысли об истинно происходящем, как то понимал непосредственно Салтыков. Да и не мог Михаил отказаться от убеждений, став на защиту царских реформ. Кажется, к чему не веди деятельность правительство во главе с Александром II, оно не сможет принести блага. А если и принесёт, то всегда найдутся противники избранного курса, находя в нём неблагоприятные последствия.

По крайней мере, стало ясно — Михаил осознавал слом эпохи. Уходили в прошлое нигилисты, уступая место деятельному поколению. Это должно радовать, только в словах Салтыкова не удастся заметить радужного подъёма чувств. Всё равно Россия катилась к упадку, как не пытайся с таковым явлением совладать. Почему-то не смущала Михаила цикличность подобного в истории государства: сперва становление, после достижение могущества, затем остановка в развитии и крушение, вплоть до смены всего имевшегося прежде. Оттого-то и нельзя добиться благополучия, способного существовать неопределённо долго, ибо за ним обязательно последует крах. Как не рассуждай, обязанного произойти избежать не получится. Думается, Салтыков просто о том говорил, не желая стать свидетелем истинного развала всего ему знакомого и понятного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Никакое мнение не бывает полностью подтверждаемым. Всегда изыскиваются доказательства, трактуемые требуемым образом. В феврале 1864 года Салтыков ещё раз задумался о судьбах крепостных в раскрепостившейся России. Ему говорили, как стало плохо, как прежде было лучше, насколько стало невозможно жить, что очевидно согласно пониманию произошедшего и имевшего место быть несколько лет назад. Так-то оно так: подмечал Михаил, видя противоположное. Нет, не прост мужик, постоянно тянущий лямку и напивающийся вдрызг при первой возможности. Сей мужик таков же, каким является его барин. Разница лишь в том, что крестьян больше, их социальное положение хуже, вследствие чего и жизнь их заметнее глазу. Тогда как баре не менее пьянствуют, и на улицах в подобном состоянии если их и встретишь, то не придашь значения.

Но какой мужик в быту? Он не является грязной скотиной, мыслями пребывающий в питейном заведении. Отнюдь, русские — люди с чистой душой. Это в Европе садились принимать пищу, не озаботившись помыть рук. В России крестьянин всегда заботился о благости того, чем собирался заняться. Вкушение еды — особого рода действие. Такую же важность имела молитва, предшествующая трапезе. И разве всё так плохо в России, коли барин спокойно ел с крестьянином за одним столом? Тут читатель должен попросить Салтыкова остановиться, поскольку идеализация прошлого очевидна. Но Михаил всего лишь уравнивал крестьянина и дворянина, не видя в них различий, скорее акцентируя внимание на схожих стремлениях, в том числе и к греховным помышлениям.

И всё-таки одно особое различие имелось. Крестьянам всегда трудно давалось существование. Им никто ничего безвозмездно не давал, и за оказанные услуги порою предпочитали с ними не расплачиваться. Это кажется, будто извозчик с лошадью способен оказаться обеспеченным человеком, тогда как за минусом расходов, он оказывается на положении находящегося в нужде. Посему, хоть на десять раз пересчитывай чужой доход, всё-таки не скупись помочь, какими бы средствами ты сам не обладал: такие мысли пытался передать Салтыков на страницах «Современника».

На самом деле в Российской Империи происходил повсеместных упадок. Михаил не желал видеть иного, воспринимая действительность в мрачных тонах. Сто раз скажи, что всё зависит от личного мировосприятия, то не поможет тем, кто настроен видеть негатив. В любой отрезок времени находятся отрицательные моменты, заставляющие думать о деградации морали или закате государственной деятельности. Однако, пессимизм иначе поймут потомки, на иной лад трактуя события прошлого. Пока же для Салтыкова казалось очевидным: Россию ждёт неминуемый крах.

Объясняется такое суждение Михаила обыденно. Покуда обычные люди живут плохо, каждый день проводят в тяжёлом труде, до той поры положение не исправится к лучшему. Процветание государства создаётся за счёт общего подъема, начиная от рабочих и крестьян, заканчивая ростом экономики, совершенствованием инфраструктуры и налаживанием производства. Если где-то возникает слабое звено, то вся цепь, ведущая к благополучию, обрывается. Следовательно, нельзя построить процветающее государство на горе граждан, так как нужда не способствует возникновению благосостояния. Разве не так, уважаемый читатель?

Сделав несколько шагов вперёд, легко увидеть, отчего завершится история Российской Империи. И Салтыков, конечно, оказался прав. Только есть множество нюансов, не позволяющих столь утрированно рассуждать о протекающих процессах. Роль угнетения населения важна в ожидании грядущего краха, но и про другие факторы не следует забывать. Желаемое не следует принимать за действительное! И, всё равно, всякое суждение основывается на неверно понимаемых фактах. Не быть такому, чтобы возникало единое видение.

Перечень очерков за февраль 1864 года, опубликованных в «Современнике» таков: Деревня зимою; Впечатление, производимое деревней на путешественника; Мужицкое житьё, Тонкие обстоятельства помещиков, Заключительные размышления.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цензурная реформа ожидалась с нетерпением. Неужели в Российской Империи каждый сможет писать, не сталкиваясь с необходимостью преодолевать выстраиваемые против препоны? Салтыков мог то только приветствовать. О чём бы он не писал, то подвергалось обязательному исправлению, вследствие чего до читателя не доносились истинные суждения. Приходилось проявлять изобретательность, однако то служило во вред. Всякий намёк, даже если он таковым не являлся, подвергался настойчивому требованию быть исправленным, либо вычеркнутым. Кажется, упадок русской мысли и русской литературы был близок к завершению. Недалёк тот момент, когда русское слово снова окрасится в золотой цвет. Впрочем, оно итак отливало всеми красками, лишённое гнёта цензуры, какой она была при Николае I.

Литературная жизнь успокоилась. Острые выпады казались редкостью. И Салтыков ожидал перемен, не смея потревожить думы власть имущих. Как знать, продолжи Михаил осуждать, пиши на злобу дня, как Цензурной реформе не случиться. Вполне понятно, что лучше не допускать до внимания читателя опасных суждений, нежели за оные сурово наказывать, но осознавать бесполезность этого, так как люди ознакомились и выработали собственную позицию. Потому Салтыков предпочёл удалиться в рассуждения о литературе, в чём довольно затруднительно оказаться неугодным государству.

Внутренне ощущая необходимость снижения критики, таковое же Салтыков отмечал повсеместно. Впрочем, не так всё казалось просто. Ежели человек молчит, значит его заставляют молчать: такая логика казалась Михаилу наиболее правдоподобной. С чего активист перестанет занимать активную позицию? Ему несвойственно уходить в тень и выжидать. Однако, и Михаил ушёл в тень, вроде бы к тому никем не побуждаемый. Цензура его не щадила, но и он понимал необходимость сохранения здравомыслия. Какой толк выражать мнение, если за него в итоге пострадаешь? Не в том суть борьбы, чтобы оставить след, а в том, дабы твоё движение позволяло двигаться всему обществу разом. Ведь прежде Михаил становился легко преодолеваемой преградой, втаптываемой, дабы не мешал. И лучше уж быть втаптываемым в грязь, постоянно оставаясь на виду, нежели оказаться запертым в клетке или сосланным с глаз долой. Подобное Салтыков на себе испытал, и сомнительно его желание подобное повторить.

Затихнув сам, Михаил видел общее затишье. Чем он мог это объяснить? Разве только общей пассивностью русского народа. Но почему и каким образом? Самолично осуждая нигилизм в начале 1863 года, теперь — в начале 1864 года — он осуждал, наделяя русское общество общим критерием, не собираясь находить для него нового определения. А не мешала ли ему соринка в глазу, которую он принимал за бревно? С чего бы кто-то должен был успокоиться и сбавить накал страстей? Для того необходимы серьёзные меры воздействия, подобные применяемым Николаем I. Привыкнув к старым порядкам, мышление Михаила не принимало либерализм Александра II. Всё равно не мог утихнуть дух деятельного человека, получившего право выражать личную точку зрения. Так о каком затишье может идти речь, если общество бурлит, встречая реформу за реформой, обретая всё больше даруемых царём гражданских прав?

Январь — это следующие очерки Салтыкова в «Современнике»: Размышления по случаю нового года; Открытия, им принесённые; Нечто о понижении тона, Нечто о независимости, Нечто об изобилии гениев, Заключение и слово в мою собственную защиту. Как видно, мысль не позволяла остыть разуму. Дай писателю право выражать мнение, как он всегда найдёт о чём сказать. В том и состоит его призвание, чтобы о чём-то постоянно говорить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нападки Салтыкова на российскую действительность продолжались на протяжении всего 1863 года. Не для того «Современник» получил возможность выходить в свет, чтобы на его страницах размещались статьи в духе тех, автором которых выступал Михаил. Обсуждение польской ситуации сыграло своё значение, так как внимание цензоров усилилось, из-за чего Салтыков перестал писать на острые темы. Всё, за что он теперь брался, представляло малый интерес. Он оперировал материями — излишне спорными. Достаточно ознакомиться с попытками классификации общества, ни о чём конкретном не сообщавшим. Но страницы требовали заполнения, поэтому Михаил находил о чём писать. А так как лучше всего у него получалось размышлять о литературе, то к тому он и возвращался. Уж лучше осуждать нигилизм, нежели подвергать сомнению проводимую властями политику.

В литературе происходило следующее. Представленные вниманию читателя герои произведений мельчали. Они уже не представлялись чем-то значительным. Хотя откуда пошло мнение, будто русские авторы когда-то писала об ином? Зато Салтыков прав, указывая на отказ от следования идеалам. Патриотизм оказался противен русскому народу. От оного прежде отказались дворяне, предпочтя ценить заграничное. В том же направлении двигалась и мысль крестьян, терявших самоидентификацию, начиная забывать, к чему им требуется идти. Тут бы задуматься, насколько свойственно русским отказываться от своего, предпочитая чужое, вместо чего Салтыков вёл в иную сторону, выделяя русских в общем.

Впрочем, всё это взято из ниоткуда. Михаил рассуждал не так. Делал он это осторожно. За ноябрь от его пера были опубликованы следующие очерки: Картина Ге; Несколько размышлений о том, что искусство нередко вызывает на размышления; Милые шалуны, или «Наш арсенал мирных гражданских орудий»; Правда ли, дети, что вы плохо учитесь?; «Ну нет, прыгать я не согласен!»; Второго сорта политики. За декабрь: Несколько слов о современном состоянии русской литературы вообще и беллетристики в особенности, Оскудение творчества и причины этого явления, Почему самые гордые индейские петухи по временам являются фофанами, Примеры, Кашинские торжества, Что лучше?, Любопытный спор между двумя московскими публицистами, Прощание с читателем и надежды в будущем.

Если судить строго, то объективнее понять Салтыкова получается исходя из заголовков, тогда как содержание сквозит пустотой. Ожидая видеть острое, читатель внимал и без того прежде ему рассказанному. Всё Михаил опускал до зачаточного состояния, не давая права воспарить над обыденностью. Всякое стремление к чему-то, он трактовал обязательным упадком. В своих суждениях он прав, но при рассмотрении в определяющих чертах. Человеческая мысль и должна стремиться ввысь, дабы следом перейти точку невозможности постижения новых горизонтов, отчего вернуться в изначальное состояние. Собственно, русское общество, как и русская литература, находились в состоянии падения, чему будто бы и являлся свидетелем Салтыков.

Читатель понимает, пока одни находят оправдание неудачам, другие видят в том достижение успехов. Не имелось ничего, объясняемого угасанием. Просто много проще сослаться на реалии нынешнего дня, не способного дать значительный результат. Нет понимания, каким образом теперешнее положение обернётся значительностью. Но ведь как-то оказывалось так, что в былом имелось примечательное? К сожалению, разглядеть его не представляется возможным. Салтыков то должен был понимать, но почему-то отказывался.

Пока повсюду мерещится упадок, где-то происходит преображение. Михаил сам говорил, как тяжело угодить желаниям читательской публики. А дабы угодить — нужно создать то самое упадочное произведение, не дающее права человеку здравомыслящему то принимать за расцвет писательского мастерства. К сожалению, за ходом лет, в человеческом стремлении видеть ему прекрасное, навсегда исчезло истинно прекрасное, так и не став достойным внимания.

Автор: Константин Трунин

» Read more