Category Archives: История

Максим Грек «Послание о фортуне», «Повесть о Савонароле» (XVI век)

Максим Грек Послание о фортуне

Взять Максима Грека и удовлетвориться в изучении истории русской словесности двумя его трудами — деяние, схожее с кощунством. Но так поступают исследователи, нисколько того не стесняясь. И писал бы он на темы мирян или о религии только мыслил — то не суть важно. Максим Грек — деятель, оставивший наследие. И не всё оно доступно вниманию, да есть частица, к коей требуется проявить уважение. И пока не будет воздано сему мужу доброму, остаётся надежду хранить на лучшее. И о судьбе Максима Грека лишний раз напоминать нет желания. Прибыл он на Русь, искушаемый грехами католическими. И не стал он к католикам проявлять сочувствия, ибо есть среди них светильники, более же — к пакости склонных. И так думается, ежели забыть о возникшем в православии XVI века споре между стяжателями и нестяжателями. Были среди них люди добрые, а были — иного мнения о должном. А что же до Максима Грека, то видел он примеры добродетели в стане православных, не менее их видел и в стане католическом. Во всяком краю есть люди добрые, злых же всегда более — куда не посмотри. Оттого и не надо быть горячим в суждениях. И дабы было так — вот две истории: про понимание счастья одна, вторая — о добром муже, мучимой смертью дух испустившем.

Что до фортуны — это ложь немецкая. Это колесо, жатву собирающее. И нужна фортуна всякому, кто о счастье мыслит. Ведь обращает мирянин взор к небу, взывая к Богу, прося юдоль скрасить его сладостью. О малом просит он — пусть снизойдёт благость на него божеская, пусть появится пятнышко светлое, пусть радостным станет день грядущий, пусть счастье постучится к нему в дом, и он откроет дверь дома того, и откроет сердце для добра свершения, и душа его заиграет яркими красками. Но видел в том Максим Грек едва ли не дьявольское наваждение. Зачем счастье человеку? На какую удачу он надеется? Где сказано было, что Бог — есть тот, кто счастье людям даёт? Если и ниспосылает он, то установления, либо казни насылает он, и никогда не сообщает каждому просящему отдельной благости. О всех проявляет заботу Бог, и ко всем он предъявляет требования. Что до счастья каждому дать быть должного — от дьявола то желание. Так и сказал Максим Грек, право распоряжаться счастьем присвоив твари некой, о которой сам он не ведает.

Что до доброго мужа, испытание смертью принявшем. Звали его Савонаролой, и был он католиком. Знал о нём Максим Грек, может видел, и отбывший прочь, прознав про казнь его. Сказал он повесть страшную, памяти достойную. Показал общину, наполнению светильниками. Жили монахи там, в благочестии пребывали. Не просили ничего себе, живя в строгости. Постились они, вериги носили они, в одиноких еженощных молитвах пребывали они, чем в святости своей убеждая всякого. И люди, рядом жившие, придерживались благочестия: если кто терял нечто — не брали себе, несли они ценное к монахам, ожидая, пока найдётся хозяин вещи потерянной; и когда находился, был тот человек щедр, оплачивая достойно поступок благочестиво сделанный. И всё это рассказано Максимом было, дабы видел православный люд — есть и среди католиков люди честные, набожные и к вере во Христа склонные. Ежели в чём ошибаются они, то не по воле своей, а по заблуждению, коему когда-нибудь конец придёт обязательный.

Но есть среди католиков нехристи, подобные папе римскому Александру VI, что человека светлого, подобного Савонароле, готовы на костре сжечь, дабы не мешал их алчным помыслам. И мыслил современник Максима Грека, представляя себе взоры алчных иосифлян-стяжателей, понимания, как тяготит его сделать выбор, ибо слаб он в выборе своём, обречённый быть гонимым, коли возведёт хулу на людей божьих, вроде Иосифа Волоцкого, и будет он гоним иначе, возведи хулу на Нила Сорского. Остаётся показывать примеры людей благочестивых, может тем и способствуя постижению истинно должного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Фёдор Эмин «Российская история. Том I» (1767)

Эмин Российская история Том I

Первой версией истории России принято считать труд Василия Татищева «История Российская». О нём ходили слухи среди образованных граждан государства, однако до 1768 года официальных публикаций не отмечается. Имел сведения о работе Татищева и Фёдор Эмин, но ознакомиться с её результатом не мог, несмотря на доступ к архивным документам. Единственное ему доставшее — предисловие. Потому он взял за основу различные источники информации, особенно предпочитая на страницах дискутировать с Нестором Летописцем и Михаилом Ломоносовым. Он сразу воздал хвалу мудрости Екатерины Великой, посетовал на дикие нравы древности, порадовался нынешнему благополучию страны. К тому же, не выискивая тайных троп, посоветовал читателю не укорять его за обхождение в тексте без мифологизирования. Не станет кормить он русских пращуров амброзией и молоком волчицы, искать божественность среди царей или вести родословную Рюрика от римского кесаря Августа. Скорее он предпочитал опираться на зарубежных историков, выискивая в их трудах упоминание россов. Также Эмин посчитал нужным сказать: не следует искать варягов, пришедших на Русь, так как именно с Руси шли варягами народы и правители в земли Европы.

У истории от Эмина есть полное название — «Российская история жизни всех древних от самого начала России государей, все великие и вечной достойные памяти императора Петра Великого действия, его наследниц и наследников ему последование и описание в севере золотого века во время царствования Екатерины Великой в себе заключающая». Из него следует, что важным для изучения прошлого станет понимание жизни правителей. Истории так всегда и пишутся, за редкими исключениями стран, вроде древней Исландии, управлявшейся посредством издавна сложившихся традиций. Но это присказка. Всё-таки нужно понимать, Россия стала настолько велика, что недавно случившийся военный инцидент на границе с Китаем тот же европеец примет за выдумку.

И всё же Эмин старался определить — откуда пошли россы. Родоначальником в те времена было принято считать Мосоха — одного из внуков Ноя. Может потому и установлено для сельца Кучково прозвание Москвы. А может россы — есть жители Трои, покинувшие погибающий город и отправившиеся в северные земли. Упомянул Фёдор и Александра Македонского, будто бы намеревавшегося воевать славян, да увидев широту их души — отказался покорять столь радушные племена. Активность славян не угасала и до восшествия Юстиниана II — ему помог возвыситься некий славянский князь Тревелий. Традиционно для историков, Эмин рассуждал о созвучии слов. Например, слово «князь» — это с языка немцев может значит «мужик», либо «король». Взяв повествовать издалека, Фёдор постепенно подобрался до Гостомысла, того самого, что решил не допустить в свои владения междоусобицы княжеской, призвав людей со стороны. Собственно, Эмин того не говорит, но жители новгородских земель, вплоть до поражения от Ивана Великого, иначе над собою правителя и не выбирали.

Но вот в тексте ставится первая дата — 862 год: прибытие Рюрика, Синеуса и Трувора во князья. С этого момента основным источником информации для Фёдора стала «Повесть временных лет». Дальнейшее повествование — существование россов в окружении соседних племён и государств. Эмин рассказывал не сколько про годы правления Рюрика, Олега, Ольги, Игоря и вплоть до смерти Ярослава, его интересовали события вне пределов. Особое значение отводилось владычеству греков, владевших Константинополем. Имели значение кочевые племена, а также прочие славянские народности, подпадавшие под влияние российских княжичей. Разве может быть ярче напоминание, как однажды греки решили отказаться платить дань россам, найдя супротив них стотысячное войско, как тогда же пошёл князь Святослав войной, наняв варягов, собрав болгар, хорватов, печенегов и прочие племена, сокрушив греческие города.

Конечно, история древней России представляет отдельный интерес, в основном из-за обилия сохранившихся мифов. Но так ли важно, что происходило до монгольского завоевания? Тогда Новгород оказался сам по себе, Киев отошёл к владениям галицийских князей с последующим отторжением в пользу Великого Княжества Литовского. Всё внимание должно быть приковано к Москве, боровшейся с игом и ставшей сильнее политических оппонентов. Впрочем, пока Эмин остановился на событиях 1054 года, когда Москвы для истории ещё не существовало.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Полевой «Новый живописец общества и литературы. Часть I» (1831)

Полевой Новый живописец общества и литературы Часть I

В качестве приложения к «Московскому телеграфу» Полевой печатал художественные произведения, высмеивающие нравы общества. Сообразно внутренних представлений о должном быть Николай нарёк их «Новым живописцем общества и литературы». Точную датировку устанавливать не будем, взяв за основу публикации 1831 года. Выходили они частями, выполненные в виде отдельных книжек. В первой части Полевой сразу расставлял приоритеты. Он с обидой отозвался об обществе, не способном принять старания писателей, всякий раз негативно относясь к благим начинаниям. Ведь некогда Николай приступил к публикации «Московского телеграфа», и что он встретил? Несмотря на успех мероприятия, более на него излилось негатива. Оный и будет литься вплоть до 1834 года, когда «Московский телеграф» окажется закрыт по распоряжению царя. Пока же Полевой трудился, выполняя титанический труд, поскольку написание текстов и прочая работа по изданию и публикации оставалась на нём одном. Тем важнее потомку проявить внимание к творческим изысканиям Николая, в прежней мере воспринимаемых скептически, чему вина — неспособность возвыситься над мнением современников непосредственно самого Полевого.

Хватало досады на раздающих советы и созидающих критику. Таковые товарищи — словно кость в горле, не позволяющая спокойно вздохнуть. Всякий норовит дать полезный совет, действительная польза которого воспринималась с сомнением. В самом деле, легко рекомендовать нечто, не понимая, чем это в итоге закончится. Можно изменить многое, только будет от того положительный эффект? Лучше пробовать самостоятельно и учиться на своих ошибках, нежели пробовать брать за пример никем не проверенные предположения, зато считаемые за будто бы правильные. Любой может высказывать сомнения, а попробовал бы лучше сам. На том и строится конфликт между писателем и воспринимающим его текст человеком — они подходят с разных позиций. Одно дело созидать, а другое — воспринимать. Редко получается, чтобы собственные предпочтения находили отклик в душе кого-то ещё. А если таковое случается, то всё равно найдутся недовольные, желающие видеть угодное как раз им.

Но как существовать периодическому изданию? Требуются не столько вдохновители, сколько помогающие материально. И тут возникает наиглавнейшее затруднение — давая средства на создание журнала, желают видеть для них угодное. Как тогда быть с дальнейшим распространением? Не зря Полевой прибегнул к обидному для вкладчиков сравнению — прозвав их слепнями. Они высасывают соки из создателя, предъявляя всё новые требования. И не будь они истинно слепы в присущих им желаниях, позволь творить без указки — было бы совсем хорошо. Редкий писатель добивается такого. Чаще он обязуется отработать за ему данное.

Кого Николай возносил, так это Булгарина. Вот умеет же человек писать о нравах, нисколько не чураясь и не опасаясь реакции. Правда ходили слухи о его связях с правительством, ибо был он угоден властям, несмотря на сомнительное прошлое. Стоит сказать несведущим, что Булгарин воевал в армии Наполеона. Тем не менее, он умел писать о нравах. Собственно, нравы интересовали и Полевого. Но как тогда, так и много после, возникает трудность, ведь нельзя говорить о современниках негативных суждений. Как же тогда быть? Не скажешь сейчас, после никто не узнает, каковым некто определённый являлся при жизни. Именно о том и проявляется забота. Однако, о нравах всё же нужно рассказывать правду, ничего не утаивая. Что же, придётся для того создавать «Нового живописца общества и литературы», если не для мыслей о серьёзном, то для увеселения публики, всяко способной посмеяться над воссоздаваемыми на страницах обстоятельствами обыденного существования.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Валентин Седов «Славяне в раннем средневековье» (1995)

Седов Славяне в раннем средневековье

Зависимость становления славян от обстоятельств очевидна. Каждое племя перенимало культуру соседей, в конечном итоге принимая на себя их роль. И ныне они чаще известны не под своими именами, отчего разобраться с этногенезом крайне затруднительно. Во многом как раз поэтому, в зависимости от исторических предпосылок, современные славяне отмежевались друг от друга, предпочитая раздельное существование и миропонимание. Что же до их прошлого — оно покрыто мраком. Остаётся предполагать, тем Валентин Седов и занимался. Он прямо сказал читателю — не будет говорить об общеизвестном, остановится на гипотезах. Иного он сделать не мог, поскольку до VIII века информация о славянах очень скудна, ещё меньше сведений о таких крупных образованиях, вроде дошедших до нас упоминаний из скандинавских саг о стране городов — Гардарики. Действительно ли прежде существовало триста славянских городов? И если да, что с ними сталось?

Седов выступил в качестве археолога. Ему интереснее разбираться с находками в курганах с последующей интерпретацией возможного. Так он приходил к определённым суждениям. Верность их должна подвергаться сомнению. Без письменного источника тех времён приходится домысливать. Впрочем, сведения от древних очевидцев не обязательно могут иметь отношение к действительности. Учёные, изучающие прошлое славян, никогда не смогут выйти из тупика, оставшись наедине с неразрешимой проблемой.

В одном Седов уверен, существовало общее славянское племя, расселившееся по Европе. Самостоятельно ли оно или нет, об этом он рассуждал в монографии «Славяне в древности». Теперь, когда речь коснулась средневековья, необходимо размышлять дальше. И всё же Седов каждый раз выражает уверенность — на славян влияли соседние племена, культуру которых они перенимали. Как яркий пример: болгары — ассимилировавшие тюрков, венгры — угров, хорваты — сарматов, и анты (будущие древние русские) — аваров. Касательно поляков Седов сомневается — точно от полян, но скорее стоит говорить о множественной ассимиляции. Особое место отведено чехам и моравам, имевшим сношения с франками — на их землях зародилась современная письменная культура восточных и частично южных славян.

Седов не касается вопроса деятельности Кирилла и Мефодия в Моравии. Он не берётся утверждать, будто именно они разработали кириллицу. Наоборот, создание кириллицы он приписывает епископу Клименту Орхидскому, их ученику. И где-то после этого отмечается возможность существования трёх сотен городов, большей частью уничтоженных монгольским завоевательным походом. К которому бы и следовало приковать внимание читателя, чего Седов не сделал. Ведь именно монголы уничтожили культуру восточных славян, практически не затронув западных. Но, в таком случае, возникает непонимание, как тогда память о былом была практически полностью уничтожена? Западные славяне обязаны были сохранить в хрониках летописание о древних временах, подобно созданной Нестором «Повести временных лет», но и у него сведения о глубоком прошлом отсутствуют. Всё будто бы возникло разом, тогда как до того не имелось ничего.

Требовалось разобраться со всеми славянами, чем Седов предпочтительно и занимался. От одного древнего кургана и племени он следовал к другому, стараясь разобраться, почему здесь возникали поселения и какое влияние испытывалось от всевозможных факторов. Обязательным Седов считал разбираться со схожестью звучания слов, пользуясь этим в качестве вспомогательного инструмента. Сложно представить, чтобы созвучие имело хоть какое-то отношение к возможности понять прошлое, учитывая неисчислимое количество нюансов, вроде всё той же ассимиляции славянами соседних и пришлых племён, перенимая не только культурные особенности, но и язык.

Седов сделал одну из попыток изучить прошлое. Сможем ли мы в будущем наконец-то решить, кто есть и откуда всё-таки пошли славяне?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Салтыков-Щедрин – Рецензии 1878. Некрологические заметки 1868, 1883

Салтыков Щедрин Некрологические заметки

Салтыков вернулся к критическим заметкам о литературе для журнала «Отечественные записки» спустя почти семь лет. Возвращение оказалось кратким — всего две рецензии опубликованы за 1878 год. Их можно не упоминать, не найдя в них ничего нового. Михаил в прежней мере едок и неуживчив. Очередной словесный удар он обрушил на А. Михайлова и его новый роман «Беспечальное житьё». Если говорить кратко, то Салтыков с печалью отмечал упорство сего автора слыть за толкового беллетриста, тогда как толку с него не было и всё никак не появлялось. Скорее всего, и не появится. В свою очередь нужно отметить, что не так много художественных работ удостаивались критики Михаила, а к творчеству Михайлова он обратился не менее трёх раз. Зачем? Оставалась надежда увидеть писательский рост? Или Михайлов стал удобной мишенью, либо к нему у Салтыкова имелась личная неприязнь? Так или иначе, отзываясь плохо, Михаил всё же показывал пристрастие. А может действительно стремился уберечь читателя от неверного трактования вышедшего из-под пера Михайлова произведения.

Вторая рецензия за 1878 год касалась издания «Энциклопедия ума, или Словарь избранных мыслей авторов всех народов и всех веков», составленного по французским источникам и переведённого Н. Макаровым. Никакого мнения Салтыков толком не выразил, лишь едко отметив некоторые моменты. Исследователи творчества Михаила считают, что тем он высказывался против непосредственно Н. Макарова, состоявшего в связях с родственниками его жены. Но важен факт мнения причастности к Третьему Отделению. Не совсем понятно, отчего Салтыков мог стать столь пристрастным именно по данному обстоятельству. Скорее всего, как и в случае с Михайловым, требовалось написать критику на какое-либо недавно вышедшее произведение, желательно бывшее у всех на слуху — без каких-то иных домыслов.

Нужно уточнить ещё и про некрологические заметки. В 1868 году Михаил написал по поводу смерти Егора Петровича Ковалевского — «светлого» человека, которого сам Салтыков не очень уж и знал, потому и написал о нём небольшое количество информации. Читатель теперь узнаёт, что Ковалевский состоял на военной службе и участвовал в боях за Севастополь, путешествовал во внутреннюю Африку и даже в Китай, ещё писал книги под псевдонимом Нил Безымянный: всё это Михаилу стало известным из сторонних источников.

В 1883 году была написана некрологическая заметка по смерти Ивана Сергеевича Тургенева. Ничего, кроме как о величии, Михаил не сообщал. Интереснее изучение сторонних источников, разбиравшихся с обстоятельствами, последовавшими непосредственно за смертью Тургенева. Общество оказалось взбудоражено, не всему задуманному правительство позволяло осуществиться. Да и сама некрологическая заметка Салтыкова, опубликованная в приложении к журналу «Отечественные записки» присутствовала не во всех напечатанных экземплярах. Сам Тургенев если как и именовался, то в качестве автора «Записок охотника» — остального будто он и не писал. Действие властей кажется вполне обоснованным, вспоминая о литературных предпочтениях Ивана Сергеевича, много писавшего о революционных настроениях в стране, да и убийство Александра II в 1881 году сказывалось. Позволить обществу быть взбудораженным — такое казалось недопустимым. Потому некрологическая заметка в «Отечественных записках» воспринималась нежелательной к всеобщему ознакомлению. Может она спешно изымалась, отчего большая часть тиража оказалась без неё.

Не скажешь, чтобы сам Салтыков вызывал благоприятное впечатление у властей. Михаил сохранял неуживчивость к власть имущим, ни в чём не отступая от критических замечаний. Не всегда он оказывался прав, чего явно не замечал. Он так продолжал бороться за свои убеждения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Салтыков-Щедрин – Рецензии 1871

Салтыков Щедрин Рецензии 1871 года

И без того склонный к критическому восприятию, Салтыков продолжал возвращаться к написанию рецензий для журнала «Отечественные записки». Скажем, он считал себя обязанным нести просвещение в массы, если не уберегая от чтения сомнительной литературы, то помогая сформировать определённое на её счёт суждение. Как пример, «Записки Е. А. Хвостовой. 1812–1841. Материалы для биографии М. Ю. Лермонтова», где Михаил увидел сплошное кощунство. Если читатель прежде относился к Лермонтову как к великому поэту, то теперь пусть внимает всей свойственной сему поэту человеческой греховности. Приятных для себя особенностей Салтыков не нашёл и в воспоминаниях Ю. Н. Голицына «Прошедшее и настоящее».

Сочинение Николая Соловьёва «Суета сует» Михаил встретил вне расположения к автору. Есть беззаботные птицы стрижи, по суете которых можно предугадывать погоду — сообщал он — а есть люди-стрижи, за суетой которых ничего разглядеть нельзя. Есть и писатели, однажды встретившие негативную оценку Михаила — её никак уже не изменить. Потому, рецензируя сборник Я. П. Полонского «Снопы. Стихи и проза», остался категоричен. Чуть менее положительно он отозвался о романе Н. Д. Ахшарумова «Мандарин», где смысловое содержание соответствует названию, то есть если понимать под мандарином нечто отдалённое от текущего положения дел.

Вместо толкового отзыва на комедию в пяти действиях Петра Штеллера «Ошибки молодости», Михаил напомнил о собственных представлениях о должном быть. В той же мере и говоря о романе Омулевского «Шаг за шагом». И снова Салтыков ознакомился с творчеством И. Д. Кошкарова, написавшего роман «Русские демократы» под псевдонимом Н. Витняков. Чего больше в тексте — практически задался вопросом Михаил — смысла или опечаток? А вот на сборник Н. А. Лейкина «Повести, рассказы и драматические сочинения» дал положительную рецензию. Этот беллетрист вполне способен научить жизни — выразил Салтыков уверенность.

Роман В. Клюшникова «Цыгане» не понравился Михаилу. Прежде всего из-за содержания, сообщающего читателю будни бесполезного для общества человека. Что делает главный герой на протяжении всего произведения? Мается ничем, подобный петуху в курятнике, к тому же он троеженец. Уж лучше наблюдать за мухой — заключил Салтыков — та хоть цель в жизни имеет.

Не понравилась Михаилу и драма в пяти действиях «Тёмное дело» Дмитрия Лобанова. Вроде бы главный герой мучился совестью, пока не пошёл вразнос и не убил под сотню человек. Такой себе Раскольников — подумает потомок Салтыкова. Столь же негативного мнения Михаил был о «Заметках в поездку во Францию, С. Италию, Бельгию и Голландию» Н. И. Тарасенко-Отрешкова, ничего по сути не представляющих, кроме набора фактов. Зато Михаил смог поразмышлять, зачем вообще русские едут за границу. Оказалось, за новыми впечатлениями и ради интереса узнать, как живут люди за пределами России. Иначе Салтыков отозвался о С. Максимове, рецензируя его картины народного быта «Лесная глушь», назвав лучшим этнографистом.

Закрывала 1871 год критическая заметка по роману В. Г. Авсеенко «На распутье», после чего к рецензиям Михаил вернётся не скоро. Что оставалось сказать? Пришлось сравнивать автора с Достоевским, указывая, каким образом следует писать произведения. Где Фёдор Михайлович прорабатывал персонажей, озадачивался их предысторией и подталкивал к определённым о них суждениям, там Авсеенко писал без задней мысли, не придавая значения, отчего всё происходит и к чему в итоге приведёт.

В виду малого размера, статью Салтыкова «Первая русская передвижная художественная выставка» предлагается упомянуть именно тут. Михаил отозвался о новом явлении для русских художников, решивших стать ближе к людям, устраивая удобные для всех передвижные выставки. Особенно выделялся Ге.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Салтыков-Щедрин – Рецензии 1869-70

Салтыков Щедрин Рецензии 1869 года

1869 год Салтыков начинал с критической заметки на роман М. В. Авдеева «Меж двух огней». И, по заведённой им традиции, остался недоволен. Ни в чём Михаил не нашёл полезного для себя, а значит и для читателя. А ведь Авдеев взялся повествовать о крепостном праве. Не имея сил и желания изыскивать сверх необходимого, Салтыков практически ограничился пересказом. С не меньшей критикой Михаил отозвался и на комедию в четырёх действиях «Мещанская семья» того же М. В. Авдеева. В том числе, критики удостоился И. А. Манн за четырёх актовую комедию «Говоруны». Своё мнение Михаил объяснил нежеланием видеть второсортные работы, отметив, что драматургов развелось излишне много, они пишут бессодержательные пьесы с пустыми диалогами, не привнося нового, задействовав уже где-то использованные сюжеты.

Про роман «Где лучше?» за авторством Ф. Решетникова Салтыков отозвался положительно. Основание для такого мнения, помимо возможной личной симпатии, заключалось в публикации произведения в журнале «Отечественные записки», причём редактурой занимался непосредственно Михаил. Впрочем, Салтыков оставался осторожным в оценках, памятуя о случайностях, от которых никто не застрахован. Об этом он рассказал в заметке на работу Ю. Г. Жуковского «Материалы для характеристики современной русской литературы». Дело касалось судьбы почившего журнала «Современник», сотрудники которого — и Салтыков среди них — перешли в «Отечественные записки», не согласившись в дальнейшем трудиться вместе с М. А. Антоновичем, Ю. Г. Жуковским и А. Н. Пыпиным. Разумеется, вспыхнула взаимная неприязнь, омрачившаяся обоюдными обвинениями. Михаил не остался безответным, возвращая обвинения обратно их произносившим. Не Некрасов и он являются «шелухой» и «шушерой», не они пишут как дышат, а как раз Антонович, Жуковский и Пыпин.

К похвале Михаил вернулся, обозревая двухтомник «Повести, очерки и рассказы» М. Стебницкого (Николая Лескова). Ему симпатизировала мысль, направленная на обличение нигилизма. Салтыков даже сказал, что хватило бы и романа «Некуда», сделавшего имя Стебницкого важным для литературы шестидесятых. Стоит добавить, подобной благоприятной для автора позиции мало кто придерживался. Литературное сообщество — в основной массе — вообще не любит обличений. Михаил словно не понимал, насколько восприятие литературы зависит от вкусовых пристрастий читателей и критиков. Желаемое им к лицезрению встречало порицание других, а к чему он проявлял симпатию — соответственно не нравилось. В качестве примера можно привести критическую заметку на два тома «Сочинений» Я. П. Полонского. Салтыков в чём только не обвинил поэта, после чего стали появляться осуждения относительно его самого. Если Михаил в чём-то не разобрался, пусть умерит пыл и поостережётся высекать молнии.

Издание «Записки о современных вопросах России», составленные Георгием Палеологом, Михаил назвал посредственными: автор блуждал по тексту, не занимаясь изучением им же поставленного вопроса. «Недоразумение» Данкевича Салтыков встретил не прохладно, а скорее натянуто, вынужденный в добрых словах говорить про произведение знакомого и близкого ему человека. «Движение законодательства в России» Григория Бланка принял крайне прохладно. Не понравились Михаилу уверения, будто при продолжении правительством намеченного курса стране грозит революция, а помещикам — гибель.

1870 год Салтыков продолжил с критики романа «В разброд» А. Михайлова. Позиция к данному автору у Салтыкова так и не изменилась. Касательно трагедии в пяти действиях Н. П. Жандра «Нерон» Михаил может и хотел выразиться негативно, однако в оном духе обрушились на автора другие журналы. Что осталось Михаилу? Хотя бы скупо похвалить. В романе «Новые русские люди» Д. Мордовцева Михаил искал оправдание названия. С неудовольствием такового не нашёл: автор предложил ему не людей, а свиные рыла.

Про роман Л. А. Ожигиной «Своим путём» Михаил отозвался с похвалой. Причина опять же банальна! Произведение публиковалось в «Отечественных записках». На сборник «Повести и рассказы» Анатолия Брянчанинова последовала такая же положительная критическая заметка. Но причину проявленной симпатии понять сложно. Труд «Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права» А. Романовича-Славатинского Салтыков скорее вкратце пересказал, огласив и ряд собственных тезисов. Схожим образом он поступил с брошюрой от неизвестного автора «Слияние сословий, или дворянство, другие состояния и земство. Ответ гг. Аксакову, Кошелеву и кн. Васильчикову».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Салтыков-Щедрин — Рецензии 1868

Салтыков Щедрин Рецензии 1868 года

В 1868 году Салтыков опять выступил в качестве обозревателя литератур. Не сказать, чтобы Михаил находил полезное для себя. Более он выражал недовольство, вынужденный читать произведения, от которых он чаще не ожидал ничего положительного. Почему? Ведь современная литература никак не может встать на ноги. Где те гении пера? Оных Салтыков не замечал. И надо сказать, многих из им обозреваемых в памяти потомков не сохранилось. Некоторые имена пробуждают образы знакомого и утраченного. Но большая часть остаётся уделом интересующихся периодом царствования Александра II.

Начать публикацию рецензий для журнала «Отечественные записки» Михаил решил с повестей В. П. Авенариуса «Современная идиллия» и «Поветрие», выпущенных в составе сборника «Бродящие силы». Достаточно знания, что обозреваемый писатель не успел себя зарекомендовать в качестве беллетриста, практически только вот приступил к литературной деятельности. Следовательно, допустимо высказать негативное суждение о его творчестве. В той же мере резко Михаил отозвался и о сборнике сатир и песен Д. Д. Минаева «В сумерках».

В рецензии на комедию в пяти действиях «Гражданский брак» Н. И. Чернявского Михаил посетовал на возрождение традиций Булгарина. А отзываясь на сборник Г. П. Данилевского «Новые сочинения», куда вошли произведения «Новые места», «Фенечка, биография институтки», «Беглый Лаврушка за границей (Из недавнего прошлого)» и «Охота зимой в Малороссии», Михаил напомнил про не так давно им обозреваемый роман А. Скавронского «Беглые в Новороссии», написанных одним автором — к 1868 году изменений в его творчестве не произошло.

Критикуя А. Михайлова, Михаил постоянно вспоминал первым им написанный роман «Гнилые болота», некогда пришедший ему по нраву. К сожалению, сейчас А. Михайлов не показал рост умения изложения художественного ремесла, скорее продолжая двигаться тем же путём, ведущим теперь уже в никуда. Пока Михаил негативно отзывался про роман «Засоренные дороги» и рассказ «С квартиры на квартиру». Вскоре ему предстоит обрушиться с гневом на А. Михайлова ещё раз.

Довелось Михаилу обозревать и книгу по экономике «Задельная плата и кооперативные ассоциации» Жюля Муро. Радость рецензента трудно передать. Салтыков истинно восхищался, что ему попалась в руки полезная книга. В меру рад Салтыков оказался и сборнику поэта Александра Иволгина «Смешные песни», найдя повод порассуждать, как худо обстоит дело с сатирой, не получившей развития после смерти Гоголя. Удручает Михаила, как русская cатира превратилась в криминальные хроники. А вот роману И. Д. Кошкарова «А. Большаков» оказался вовсе не рад — ничего кроме пустых сентенций в нём Михаил не увидел. Не был рад и комедии в пяти действиях И. В. Самарина «Перемелется — мука будет», дав характеристику: пусть написал, но лучше бы на театральной сцене не ставил.

«Внучка панцирного боярина. Роман из времён последнего польского мятежа» И. И. Лажечникова вызвал приступ гнева. Не мог терпеть Михаил романтизма в художественной литературе. Не должны быть свойственными русскому автору подобные кощунственные мечтания. В самом деле, зачем про русских писать будто они во всём хорошие, тогда как поляки по всем пунктам плохие? Таковы уж традиции романтизма, возвышающие одних и принижающие других. Пусть лучше Лажечников пишет мемуары: резюмировал Михаил.

В пример Лажечникову Салтыков поставил труд «Воспоминания прошедшего. Были, рассказы, портреты, очерки и проч.» автора «Провинциальных воспоминаний», то есть И. В. Селиванова. Разумеется, импонировало Михаилу стремление автора высказываться негативно о деятельности правительства. А когда мысли людей сходятся — между ними возникает симпатия.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Салтыков-Щедрин «Наши бури и непогоды» (1870), «Так называемое Нечаевское дело» (1871)

Салтыков Щедрин Уличная философия

Грянуло!!! Русский нигилизм выродился… Он превратился в страшное явление обыденности. Об этом предупреждали, но многие закрывали глаза. Уже не отказ от требований, а стремление повергнуть вспять всё, что и стало главным требованием. Покажется странным, но и такое явление именуется нигилизмом, резко отличающимся от существовавших в начале царствования Александра II представлений о нём. Тут уже стоит говорить о порывах к свершению революции. Во имя чего? Чтобы было! Молодёжь свято веровала в необходимость перемен. Хотя, казалось бы, куда ещё? Далее отворачиваться было нельзя, поэтому приходилось считаться с новым для России явлением — буйством людей, требующих нечто, чего они сами объяснить не могли, не смотря на создаваемые ими манифесты. Так, однажды, возникло Нечаевское дело — вследствие убийства студента Иванова, заподозренного товарищами по революционному кружку в предательстве. Общество было взбудоражено, правительство решило вести судебный процесс открыто.

Но как это воспринял Салтыков? Сперва он видел самоуправство властей, без разбору бравших людей и устраивавших над ними следствие. Если ему не хотелось видеть происходящее в стране, он и отсиживался, публикуя статьи о необходимости поддерживать иллюзорно воспринимаемое им благополучие. А тут — без подготовки — грянуло! И как грянуло… Словно вернулись николаевские времена. Полиция хватала людей по всякому навету. Но вскоре Михаилу стали известны обстоятельства — было сообщено об убийстве, дополнительно раскрывалась революционная деятельность. Зрела буря! Вернее, буря давно созрела. О ней не могли не знать, требовался только слабый порыв ветра, чтобы не дожидаться подобия восстания декабристов. И убийство студента Иванова позволило властям начать преследование выродившихся нигилистов.

Если в обществе выявлен изъян, избежать его не получится. Обязательно последуют литературные труды, возвращающиеся к громкому событию. Так Достоевский работал над «Бесами», вдохновлённый именно Нечаевским делом. А что Салтыков? Михаил предпочёл поговорить о другом, открыто обвинив судебную систему в мягкости, практически в создании шутовского представления. Как это так — возмущался Салтыков — совершено опасное для существования государства деяние, а судьи вежливо обращаются к подсудимым. Такое кажется необычным, чтобы ответственный за власть человек показывал гуманность к людям, которых в обыденной жизни он при удобном случае смешает с грязью. Прочее Михаила будто бы и не интересовало.

Действительно, когда грохочут пушки, человеческую речь не услышишь. Какой смысл рассуждать о чём-то, выпадая из полемического спора с другими журналами? Нужно приобщиться и вынести собственное суждение о судебном процессе. Правда, учитывая выход «Отечественных записок» в ежемесячном формате, передать особенности ведения, остро беспокоящего общество процесса, не сможешь. Потому Салтыков ещё и оправдывался перед читателем, что не полагается их изданию рассуждать о резонансных делах, но всё прежде им написанное тогда выглядело бы противоречивым. Пришлось писать не о самом деле, а про обстоятельства вокруг него. Как раз о гуманности суда и следовало сообщить.

Чего же хотел Салтыков? Может повернуть реформы Александра II вспять? Пусть суды снова будут закрытыми, публиковать дозволено только предварительно одобренное цензурой, а крестьян опять отдать в распоряжение помещиков? Скорее он видел происходящее подобным фарсу. Может и в вине нечаевцев он сомневался, чего открыто сказать не мог. Или ему предпочтительнее казалось осудить людей без суда и следствия, сразу сослав на каторгу или поселение, как в «добрые» николаевские времена? В любом случае, он понимал, что писал статьи «Наши бури и непогоды» и «Так называемое Нечаевское дело и отношение к нему русской журналистики» для перемен собственного представления о происходящем в стране. Некий процесс обозначился: будет ли он безболезненно задушен?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Салтыков-Щедрин «Человек, который смеётся», «Один из деятелей русской мысли» (1869)

Салтыков Щедрин Человек который смеётся

От свободы слова к ограничению свобод — есть мысленное перерождение Салтыкова на протяжении 1869 года. Ратовавший за необходимость вносить в литературу отражение текущего дня, он всё больше допускал негативных высказываний в адрес всех, смевших допустить предположения о должном быть. Николаевский человек — таким эпитетом следует наделять Михаила. Воспитанный в условиях стеснения для дум, он не находил места в дозволениях Александра II. Салтыков начинал бояться, нападая на бравших настаивать на необходимости отстаивать нужды человека до конца. Коли право на спокойное существование получил в государстве каждый, отчего тот же рабочий класс претерпевает насилие? Не надо открыто смеяться в лицо, принуждая к радикальным переменам: выражал уверенность Михаил. Его полемика вела в пустоту, остававшаяся скрытой от посторонних глаз вуалью. Статьи традиционно не подписывались, тем уберегая Салтыкова от нападок лично на него.

С отменой крепостного права общество изменялось. Но как же больно видеть перемены. Почему нельзя облегчить бремя одних, не отягощая жизнь других? Крепостным следует остаться при прежних хозяевах, на них же трудиться и прозябать до отведённого им провидением конца. Никак их не побуждать и не дозволять видеть отличное от их представлений. Оставалось остепенить литераторов, не соглашавшихся с Салтыковым. Те брались за перо, создавая такое — отчего истинно социальный взрыв неизбежен. Социум перевернётся с ног на голову, не способный пребывать в промежуточном состоянии.

Но не лучше ли всякое изменение в обществе допускать от благоволения царя? Не прибегая к насилию и не заявляя требований — ожидать. Разве Александр II не удовлетворял запросам? Облегчая бремя, он не умел разрешать возникающих затруднений, которые и провоцировали рост социального напряжения. Писать следовало как раз об этом, показывая изменения в обществе, без негативного притом восприятия. Однако, ряд писателей пробуждал в читателях гнев, показывая путь героев, который можно повторить лично. Путь террора не должен восприниматься оправданным. Только потому Салтыков стремился остепенить порывы правдолюбов, чьё стремление к справедливости не вело государство в нужную сторону.

Так литература сегодняшнего дня всё более осуждалась Михаилом. К кому он не обращал взор, в строках у того находил крамольные мысли. Куда приятнее вспоминать нигилизм. Хотя и тогда в обществе находились несогласные… Но таковые существуют всегда. Собственно, конец шестидесятых тем и примечателен, что неприятие нигилистов вылилось в зарождение противоположного движения — излишне требовательного.

Как исправить положение? Салтыков задумал создать галерею портретов деятельных мужей, должных заменить в представлении общества народившихся борцов за полагающиеся им права и возможности. Первая статья касалась Грановского. Почему Михаил остановился и не продолжил работу? Может дело в необходимости вести полемику с другими журналами. Жизнь тогдашнего публициста состояла из отстаивания собственного мнения. Давать повод к разговору мог кто-то, либо с ним вступали в спор другие, так или иначе побуждая к обоюдоострой беседе. Разумеется, оставь для истории Салтыков статьи о деятелях русской мысли — они бы приковали интерес, оставив в памяти имена людей, без того канувших в забвение и вспоминаемых при глубоком изучении определённого отрезка истории, чаще всего укладывающегося если не в десятилетие, то в краткие пять лет.

Честно говоря, возносить деятелей времён правления Николая I — не самое лучшее занятие. Конечно, в те годы творила плеяда литераторов, запомнившаяся талантливым отражением окружавшей их действительности. А не будь существовавшего тогда режима, и им тогда не быть и не творить. Вот дал Александр II послабление, как расхлябанность поразила общество, так ставшее радовать теперь Салтыкова. Да только тому, что начинало нарождаться, Михаила нисколько не радовало.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 15 16 17 18 19 46