trounin.ru

Немудрено запутаться и в переведённом эпистолярии. Не все письма удостаивались заголовка, чаще они представали в неизменном виде. Каковым явилось, например, «Письмо дона Иоаквино Гарсии, губернатора гишпанских владений на острове С. Доминго, к президенту Соединённых Областей Америки». В данном послании выражалась благодарность за поступок капитана американского корабля, благородно поступившего. Или — «Письмо из Соединённых Американских Областей», где высказывалось удивление феномену существования подобного государства, в коем призывалось выбирать во власть не хитрых умом, а добрых сердцем людей, должных соответствовать президенту Джефферсону, занимающему главную руководящую должность на протяжении уже второго года, успев настоять и претворить в жизнь требование облегчения налогового бремени для населения. В схожем духе переводилось «Письмо из Балтимора», где чернокожие граждане северной части Соединённых Американских Областей обладали заметно большими правами, нежели рабы на юге.

«Письмо из Генуи» — констатация происходящего в Европе и Африке безумия, покуда в Америке тишь да гладь. «Письмо из Константинополя» — указание на изменение внутри Турции, становящейся цивилизованной и аристократической страной. «Письмо из Милана» — сообщение об избрании Наполеона президентом Цизальпинской республики. Первое «Письмо из Парижа» образно сообщало о пути первого консула в императоры, упоминая поселившуюся в пределах столицы роскоши. Второе «Письмо из Парижа» — возвращение к происходящему с Цизальпинской республикой.

«Письмо из С. Доминго, французского американского острова» — известие про местного политического лидера из бывших рабов, сумевшего обеспечить себе право на власть до гроба, причём с возможностью избрания наследника на должность. «Письмо из Землина» — весть о сербском сопротивлении. На абзац сталось «Письмо парижских музыкантов к Гайдену», где больше пышности, нежели содержания.

Статья Томаса Кошина «Король Цесарь, негр в Америке» — повествование про невольника, имевшего нрав вождя племени, вследствие чего он не желал мириться с волей эксплуататоров, предпочтя сбежать и создать в лесах объединение соплеменников. Конец его был печальным, так как смириться с подобной вольностью было нельзя.

Представлениями об утопии поделился Буэнвилье в статье «Топографическое описание царства поэзии».

Статья о мальчике, найденном в лесах близ Канн «О диком человеке в Париже» за авторством Ж. Дежерандо. Сообщалось, как тяжело давалось обучение сего дикаря, каким его принимали безумцем, коли казался он лишённым всего человеческого.

Статья о полемике между П. Л. Редерером и Ж. Л. Жоффруа, именуемая «Спором о Вольтере». Скорее должная быть принятой за данность неопределённости. Для кого-то Вольтер являл собой великого мыслителя, для иных он был за простого беллетриста, соответственно разделялось и мнение о трудах: может быть они вечные, а может сиюминутные.

Статья «Способ истребить нищету в государстве, предложенный французским консулом» за авторством М. Жюльена — отголосок воззрений революционеров, стремившихся к общему счастью. Казалось понятным — надо истреблять нищету. Отчего это не делать буквально? То есть избавляя общество от нищих насильно? Но нет! Истреблять нужно чувство праздности в людях, позволять им трудиться бескорыстно, что и будет способствовать исчезновению нищеты. Насколько способ действенен? Сказать об этом довольно затруднительно.

Следующие статьи — краткий всплеск в переводческой деятельности Карамзина: «Плоды войны и мира для Франции и Великобритании», «Речь депутатов французского Законодательного совета в ответ консулам на обнародованную ими картину республики», «О старости» (в том числе статья с таким же названием за авторством Э. Рейба), «Свадебный контракт», «Умножение сил Франции», «Рассказ актёра А. Л. Лекена о своих встречах с Вольтером» (опубликованный посмертно сыном А. Л. Лекена).

Автор: Константин Трунин

» Read more

Говоря о переводах Карамзина из «Вестника Европы», не можешь однозначно утверждать за старание сугубо Николая. Не стоит исключать и вероятность того, что перевод был выполнен кем-то другим. В любом случае, как бы дело не обстояло в действительности, именно Карамзин допускал до публикации материал, посему — ничтоже сумняшеся — откинем в сторону предположения, доверившись праву Карамзина на текст.

Из переводов Иоганна Архенгольца три статьи: «О предрассудках в отношении к гражданскому обществу и политике», «Альцибиад к Периклу» и «О силе Англии». В первой статье Архенгольц подводил читателя к мысли, будто одним людям предрассудки свойственны с рождения, другие оные приобретают с жизненным опытом. Во второй статье Иоганн приводил ряд древнегреческих сказаний. В третьей — объяснялось, как благодаря прежде случившимся революционным порывам, ныне Англия имеет значительную силу.

В некоторой степени биографией оказалась статья «Анекдоты из жизни славного Моцарта». Сообщалось о музыкальном даровании сына музыканта, рано проявившего талант к игре на музыкальных инструментах и к сочинительству композиций.

На тему археологии статья «Две шотландские мумии» (её подзаголовок «Из нового путешествия господина Гарнета»). В погребе найдены тела матери и младенца, удивительно сохранившиеся.

Про будни Африки статья «Египетские происшествия» (как «Письмо английского офицера при Александрии»). Автор удивлялся, каким образом возводились в прежние времена столь грандиозные сооружения. Не забыл автор рассказать и про вероломство турецкой политики.

Статья «Худой отгадчик» должна была развлечь читателя. Внимающий тексту гадал, какая-такая вероломная женщина послужила причиной упрёков. На деле всему будет придан налёт юмора, так как виновником окажется щенок. На собачью тему была и статья под видом рассказа «Медор» — о том, как хозяин задумал утопить пса, ибо не мог его прокормить, а мимо проходящий господин предложил помочь в содержании.

Для интересующихся европейскими делами, сообщались вести из итальянских и французских пределов, где замечалась приложенной рука Наполеона. Статья «Конституция итальянской республики» — скорее перечисление пунктов документа, каковые становились типичным явлением для всякой страны, желавшей принять республиканскую форму правления. Статья «Итальянская консульта в Лионе» — повествование о вояже граждан Цизальпинской республики, вознамерившихся призвать в президенты Наполеона, надеясь тем достичь того же величия, каковое имели счастье пожинать французы. Статья «Любопытная нота французского кабинета» — осуждение Франции за вмешательство во внутренние дела других государств.

В статье «Нечто о нынешнем Париже» сообщалось о городе, некогда раздираемом революционерами, теперь вернувшемся в русло прежней жизни, словно не прошло десятилетия террора. Всё шло к тому, чтобы Франция возвратилась и под власть монарха. Для того Наполеоном составлено «Объявление от имени первого консула в Законодательном совете», где описывалось ожидание дальнейших успехов и безоблачное будущее.

Может быть случайно, а может и нет, но в 1802 году Карамзин напечатал письмо английского путешественника, описавшего «Остров Святой Елены» в качестве райского места. Пока же про остров сей можно забыть лет на двенадцать, ибо раньше окончательного падения Наполеона не случится. Потому внимание к статье «О достоинстве древних и новых». Нет нужды склоняться к мыслям о живших прежде. Ничего ведь в сущности не поменялось, ежели рассматривать человека по природному состоянию его порывов.

Нравоучительной выдалась статья «О драгоценном эликсире, который весьма приятен для вкуса, веселит душу и сердце, и вообще производит в людях чудесные действия». Разве не было бы прекрасно, существуй подобный? Однако, кто его выпьет, станет безалаберным балагуром без забот, к тому же будет вести себя до отвратительности вызывающе.

Немного рассказывалось «О французском епископе, бывшем первым министром в Кохинхине, и недавно умершем» в соответствующей статье. Читатель узнавал про недавно почившего человека, умевшего вести диспуты на разные темы на любом уровне сложности, хоть на родном языке, хоть на китайском. В той же манере написана статья «О славном Гальвани», повествовавшая об успехах изобретателя, в личной жизни остававшегося глубоко несчастным.

Следом перечисляются статьи, переполненные сумбуром: «Когда он возвратится?», «Новый род перевода» и «Парижский лицей».

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Вестника Европы» ещё нет, но материалы для него уже создавались. Количество переводов Карамзина на ниве публицистики велико, с единственной оговоркой — периодическое издание требовало коротких материалов по существу, либо сокращения оригинальных статей, дабы донести до читателя основную мысль из их содержания. Так ковалось будущее издание, приобщавшее читателя к должному быть интересным, то есть к событиям, терзающим думы европейцев.

Начать, пожалуй, стоит с одной из статей журнала «Minerva», к которому так часто обращался Карамзин. Её содержание соответствует должной быть извлечённой мысли — «История французской революции, избранная из латинских писателей». Вновь нашло применение излюбленное человеком занятие по поиску соответствия между прошлым и будущим. Читатель должен лично узреть слова античных авторов, говоривших будто бы о событиях, случившихся совсем недавно — во Франции. Проще говоря, вырванные из контекста слова способны прийтись к тому месту, к которому их умело приложишь. Вот и тут автором статьи сказывалось так, будто тот же Тацит вполне себе зрел не дела римских тиранствующих императоров, а вполне себе застал разнузданность французов при Робеспьере.

Статья «Новый монумент Вергилия», имеющая подзаголовок «Письмо из Мантуи», содержит радость автора за сохранившиеся свидетельства о Вергилии, каковых совершенно лишён тот же Гомер. В сходном духе звучит перевод рецензии на новое издание поэзии Шенье «О просвещении в Европе», но тут упоминаются деятели пера из европейцев. Почти о том же статья «Трогательное воспоминание», где описывается благородный поступок Поупа, посадившего дерево, что печально погибло от удара молнии.

Для некой надобности Карамзин перевёл статью Ж. В. Пижу «Женские парики», с её неоднозначным содержанием. Автор утверждал, будто мода на парики пошла от революции, поскольку волосы с голов погибших брались носить родственники, отчего и зародилась идея париков, теперь уже утратившая первоначальное значение. Но как их можно носить? — смел возмущаться автор. В них сохранились частицы жизненной силы владельцев. В общем, Пижу выступал против, о чём он кратко и сообщал.

За авторством Д. Флаксмана переведена статья «Народный британский памятник». В оной сообщалось о могуществе британцев на море, коим прислуживает сам Нептун. Посему следует задуматься об установке памятника величию британцев.

Из писем госпожи Дюдеффан о возлюбленной Вольтера «Маркиза де-Шатле» был составлен соответствующий перевод, может для кого в первые годы XIX века и представлявший интерес.

Иной интерес — статья Ж. Жоффруа «Новая политика» (с подзаголовком «Насмешка над французской политикой»). Автор ставил современников на место, смевших говорить о нравственности, приводя в пример древних. Следует ли так поступать? Отнюдь! И среди древних хватало самодуров. То один греческий тиран запрещал селиться близ водоёмов, дабы избежать соблазна увеселения; то другие — проявляли стремление к тотальному аскетизму. Единственное утверждение может быть верно — государство не способно существовать без торговли, тогда в нём нет никакого смысла.

У П. Лемонте Карамзин перевёл индейскую сказку «Истина», имеющую отношение не к индейцам, а к индийцам. В ней сказывалось сперва про факира, раскопавшего в пустыне колодец, откуда вышла девушка, говорившая всем истинные вещи. Под девушкой и следовало понимать Истину. Правда жизнь той девушки оборвалась, стоило ей заметить про кривой нос жены султана. От такой правды на её шею накинули шёлковую нить.

Думается, это малая толика из того, о чём следует помнить, размышляя о начатой Карамзиным переводческой деятельности. Имелись у него и прежде статьи, о которых сказано в подходящем для них месте.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Филиппика переведена Николаем Карамзиным в 1803 году

О, греки! Власть Филиппа над вами велика! Велика власть того, кто держит над вами власть тринадцать лет, и не думает этой власти никому уступать. Кому прежде вы, греки, доверяли над собою власть, как ныне македонскому царю? Разве афиняне владели греками? Никогда. Лишь малой их частью, и то не владея полноценно. Может спартанцы? И их власть — ничто, ежели браться сравнивать с властью Филиппа. Есть отчего негодовать, оттого и негодовал аттический оратор Демосфен, всячески призывая греков к сопротивлению. Пора сбросить иго всевластия македонца — вещал он с трибуны. Да не знал тогда Демосфен, к чему приведёт власть Филиппа, какого могущества на стартовом капитале отца достигнет его сын — Александр. Не ведал Демосфен и о распаде империи македонцев. Но всё он успеет застать, ибо переживёт Филиппа, Александра и сам падёт, поскольку афиняне выскажут ему приговор, должный привести к смерти оратора.

Речь Демосфена не во всех моментах ясна, скорее местами пространна. Но интерес к ней сохраняется на протяжении всех последующих лет. Среди русских историков к оной проявил внимание Николай Карамзин, взявшись перевести для читателя «Вестника Европы» одну из филиппик — девятую, прозываемую одной из лучших, каковые принадлежали Демосфену.

О чём ведал жителю Афин оратор? Он сетовал на раздор, неизбывно пребывающий между греками. Как так получается, что сила греческих городов — в разнообразии нравов? Взять афинян — это целеустремлённые люди, считающие, будто мудрость мира сосредоточилась сугубо в их владениях — аттических. Никто не может жить в Афинах, кроме афинян, он только имеет право пребывать в качестве гостя, не смея рассчитывать на большее. А вот взять для примера их соседей — беотийцев. Такие же греки, только за таковых афинянами не принимаемые. Или взять жителей южного полуострова, где царствовали спартанцы — довольно военизированный народ, среди соседей которых числились лаконцы, на века прославившиеся неразговорчивостью и максимальной краткостью в высказываниях. Уж не лаконцам ли являли полную противоположность афиняне, любившие много и пространно говорить? Поистине, Демосфен — золото среди подобия драгоценных камней. Он словно один говорил по делу, тогда как прочие переливали из пустого в порожнее.

Итак, греки пребывают в раздорах. А таковых всегда проще одолеть, нежели сильных единым духом. Тем и пользовался Филипп, сумевший раскинуть над греками власть. Не следует ли сынам Эллады забыть о предрассудках, сплотиться, навроде когда-то уже бывшего объединения, стоило возникнуть нужде выступить одной силой против троянцев. Ведь тогда в бой шли бок о бок будущие спартанцы, афиняне и жители отдалённых западных островов, представителем каковых был Одиссей с Итаки. Разве такое невозможно повторить вновь? Реальность всегда оказывается отличимой от преданий. Это в сказаниях о прошлом земли греков населяли герои, ныне канувшие в Лету вместе с олимпийскими богами.

Подобно Демосфену будут ещё не раз раздаваться призывы, дабы люди забывали обо всём, когда предстояло предстать единой силой. Таковое станет случаться каждый раз, стоит очередному оратору осознать крах той системы мира, которая прежде для него была привычной. Нужен яркий пример? Достаточно упомянуть Виктора Гюго, чьи жаркие стихи обвиняли французов в трусости, так как те соглашались на возвращение над собою императорской власти, приняв в качестве полновластного владетеля Наполеона III. Но всё это сводится к риторике. Ежели потребуется говорить с жаром — такие речи раздадутся с трибун. Не может человек спокойно воспринимать крушение ему близкого… и всё же обязан принимать! Ещё не бывало такого, чтобы ничего не поменялось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Соратники Ленина были обречены. Революция всегда поглощает своих детей. Нет места после никому из тех, кто добивался её осуществления. Погибнут практически все члены первого Политбюро. И хорошо, ежели своей смертью. Среди сумевших безболезненно просуществовать до старости приходится считать Калинина и Сталина. Первый числился за бутафорскую фигуру правителя Советского государства, второй — напрямую занимался управлением. Сам Ленин умер немного погодя, стоило большевикам придти к власти. А какова же судьба прочих соратников? Троцкий изгнан и убит. Крестинский, Пятаков, Каменев, Зиновьев и Бухарин расстреляны. Так революция поглотила своих детей, хотя сохранилась в деяниях Сталина. Волкогонов в прежней мере его считал верным продолжателем идей Ленина.

Но благом ли обернулась революция для населения Советского Союза? Пожалуй, люди желали единых для всех условий существования. Что же, быть репрессироваными и трудиться в лагерях — стало осуществлением их чаяний. Сталин нуждался в бесплатной рабочей силе для больших строек, для чего и наполнял лагеря, невзирая на провинности людей. Сам факт одинаковости важен — то изначально подразумевалось, ежели кто не понимал, какие цели имели большевики, стремясь взять от страны всё, в том числе и её естество. И нет важности в ранней смерти Ленина — при нём всё было бы аналогично.

При этом, управление государством оказывалось из рук вон плохим, как бы о том не говорили. Советская идеология поглощала ресурсы, не умея ничего толком продуцировать самостоятельно. Сельское хозяйство оказалось едва ли не поставлено на колени, поскольку появилась нужда в экспорте продовольствия, чего при царской власти не случалось. И разбазаривались на это природные ресурсы страны, отдаваемые за прочие ресурсы, вполне способные быть произведёнными непосредственно гражданами страны.

Но Ленин умирал в начале правления большевиков. И как он умирал? О чём он думал? Его терзали головные боли, порою ему приходилось учиться читать заново. И этот человек продолжал оставаться наделённым властными полномочиями. Он не боялся просить дать ему цианистый калий, ежели его здоровье безнадёжно пошатнётся. И больше прочих возлагал он данное желание на Сталина, от исполнения чего тот в послании к членам Политбюро отказывался.

История — наука сложная. Интерпретация её неимоверна трудна. Документов о прошлом может быть великое множество, но следует ли им полностью доверять? Не надо ли искать скрытый смысл? Ежели так рассуждать, то всё может быть иначе переосмыслено. Однако, если так думать, вовсе запутаешься в различии взглядов. Всё равно, какую книгу о Ленине не возьми, не встретишь в них однозначности. Поэтому, как бы не повествовал Волкогонов, его трактование останется одной из возможных версией. Вполне способной оказаться правдивей остальных.

Волкогонов старался отстаивать термин «вождизм», синонимичный «ленинизму» — это особый вариант диктатуры, при котором население страны добровольно вверяет власть диктатору. Говорил Волкогонов и о посмертном деле Ленина, вернее о том, каким символом он стал буквально, положенный в саркофаг той религии, культ почитания которой расцвёл при Сталине, стал сбавлять обороты к падению Советского Союза, и продолжающий будоражить умы, покамест мумия сохраняется в построенной для её нахождения усыпальнице. Но для советских граждан Ленин оставался человеком, будто желавшим блага гражданам страны. Отчего-то никто не придавал значения, что на тезисы Ленина ссылались все генсеки, неизменно вступая друг с другом в противоречия.

На самом деле, говорить о Ленине можно бесконечно. И о нём человечество продолжит говорить необозримо долго. Или так кажется, но с полтысячи лет точно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Фёдор Эмин продолжал повествовать. Он действительно желал объять необъятное, чем усугублял восприятие его версии истории. На фоне терзавших Русь распрей требовалось остановиться на определённом моменте, с которого и рассматривать интересовавший предмет. Вместе этого Эмин предложил сказ абсолютно обо всём, что ему казалось интересным. По хронологии второй том «Российской истории» подойдёт к 1150 году, более принимаемый за окончательное наступление разрыва между князьями. За ним последует столетний мрак, переходящий в иго.

Со слов Фёдора, Русь с 1055 года всё чаще терзалась татарами. Под оными он понимал торков, переиначив их в турков, потому и наградив прозванием татар. Терзали Русь и сами князья, привыкшие добиваться им угодного силой. Всё чаще они обращались взорами за западные пределы, призывая на помощь польских правителей. Тому имелась причина, объясняемая родственными связями. А как поступали киевляне? Они открывали ворота всякому, кто бы к городу не подходил. Так титул Великого князя спокойно переходил из руки в руки, довольно скоро возвращаясь и к тем, кто его в недавнее время утрачивал.

Изредка киевляне противились, ежели симпатизировали взявшему их под опеку князю. Но другие князья с чувствами киевлян не считались. Могли подстроить потерю воловьей повозки с мукой у стен города. Мука оказывалась отравленной. Так в Киеве начинался мор, способный уносить за день до десяти тысяч жителей.

С 1078 года всё чаще упоминается литва. Этот народ добился государственности, становясь грозной силой. И уже к ним стали обращаться князья, желая обрести так требуемую им помощь. С 1093 года отмечается рост военного умения и со стороны половцев. Эти кочевники научились от россов премудростям ремесла, применяя его против прежних учителей. Остаётся непонятным, как при столь вольном обращении с соседями, со способностью призывать на помощь, князья оставались надменными в присущих им желаниях? Хотели князь владеть вотчинами большими, нежели им доставались.

Читатель труда Фёдора Эмина мог заскучать от княжеских ссор. Тогда автором предлагалось на десяток страниц изменить основную тему, переключившись, допустим, на распри вокруг папского престола в 1096 году.

Так и останется непонятным, какой принцип для изложения выбирал Эмин. Если он всё-таки опирался на титул Великого князя Киевского, тогда зачем отходил от основной темы? Если преследовал иные цели, то где это всё? Вполне вероятно и стремление следовать за «Повестью временных лет», что отчётливо всё-таки не прослеживается.

Дойдёт дело до Владимира Мономоха, чтобы окончить второй том правлением Изяслава Мстиславовича, по нумерации Фёдора считаемого Вторым. При обилии содержательности материала, интерес к труду Эмина заканчивается первым томом, поэтому далее следовать за изысканиями Фёдора становится крайне затруднительно. Нужно задаться целью лучше знать о событиях до нашествия монголо-татар, без чего к чтению лучше не приступать.

Опять же, возникает вопрос. Насколько необходимо чтение труда Эмина? Внести ясностью в историю Российского государства он не смог. Может облегчил труд последующим поколениям историков, считавших необходимым опираться на его работу. Но происходит ли то поныне? Или труд Эмина забыт, поскольку появились иные источники информации, гораздо лучше доносящие определённую идею?

Уже было сказано — Эмину не хватало определённой точки зрения, из которой он бы и исходил, трактуя историю. Так могло стать понятнее, к чему он брался повествовать. Пока же остаётся доминирующим предположение, будто Эмин писал в силу казавшейся ему на то необходимости. Ведь кто-то должен излагать, ежели другие до сих пор не сподобились.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть смысл поговорить ещё о ряде публицистических работ Лескова, ежели их можно именовать таким образом. Иная заметка — это чудом сохранившееся авторское творчество. Читателю часто кажется, что мнение писателя о его произведении — есть истинно верное, должно так и трактоваться. Если бы! Таковое суждение применимо касательно времени создания, но никак не последующих лет. Позже постоянно приходит переосмысление. Что же, человек обязан судить о ему становящемся известным. И пока о романе «Некуда» у читателя имеется собственное мнение, он может ознакомиться с заметкой Николая о том же романе, датируемой 1871 годом. Только нужно учесть, она является именной надписью на экземпляре книги. Основное её содержание — укор цензуре, постоянно требовавшей делать исправления.

В 1872 году в газете «Русский мир» опубликована рецензия на произведение Сергея Турбина «Страна изгнания и исчезнувшие люди. Сибирские очерки». В оном описывалось путешествие автора по Сибири, под которой он и подразумевал страну изгнания. Собственно, в России если куда и ссылали, то чаще всего в Сибирь. Уже из этого должен быть сделан вывод о её предназначении. Но интересен другой момент, представленный для читательского внимания. Сибирь настолько велика, что на её просторах можно повстречать арестантов, преимущественно бежавших, либо пребывающих до сих пор в цепях. В целом впечатление должно сложиться угнетающее.

Годом спустя в «Русском мире» опубликована статья «О русской иконописи». Читатель знает, насколько на протяжении семидесятых годов Лесков был причастным к духовной жизни страны, как сильно волновали его вопросы религии, в том числе и искусство иконописи. Должно восприниматься кощунством потребительское отношение к иконам. Ни в коем случае нельзя печатать, а каждый раз их следует писать мастеру. Где взять столько умельцев? Потому Лесков и сожалеет о гибели иконописного дела. Исправить ситуацию предлагает учреждением премий — лучший способ направить стремление художников в требуемое для того русло.

В 1877 году для журнала «Странник» Николай написал заметку «Карикатурный идеал» о книге Ливанова «Жизнь сельского священника. Бытовая хроника из жизни русского духовенства». Разбор был подробным, достаточным для выхода отдельным изданием. Но суть содержания сводилась более к острому неприятию ханжества некоторых деятелей, склонных думать о нравственном воспитании россиян.

В том же году для журнала «Православное обозрение» написана заметка о рассказах и повестях Александра Погосского. Лесков выразил неприятие натурализму автора, в своих произведениях склонявшегося показывать жизнь простого народа, особенно его солдатской части.

К 1879 году Лесковым написана заметка «Из мелочей архиерейской жизни» для газеты «Новое время». Мера эта была вынужденной. Недавно опубликованные «Мелочи архиерейской жизни» вызвали широкое обсуждение в обществе, особенно со стороны религиозных деятелей. Они-то и обрушились на Николая с множеством укоров. Поэтому Лескову пришлось опубликовать заметку, выражая свою позицию ещё раз. Он прямо сообщал, как ему надоело говорить об одном и том же. И читатель прекрасно его понимал, осознавая, как любит ряд деятелей рассуждать о чём-то, не включая головы. Для них не имеет значения чужая точка зрения, кроме собственной. А ведь в чём прелесть человеческого социума? В многообразии доступных человеку мыслей обо всём и ни о чём одновременно. К сожалению, на непонимании данной особенности и проистекает горемычность людского рода, не способного остановиться, дабы задуматься о насущном, когда-нибудь обязанном стать частью старины глубокой.

Теперь может показаться, Лесков выбрал определённое направление мысли, связанное с духовностью. Обязательно надо посмотреть, к чему он придёт в последующие годы творчества.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если и браться за Лескова основательно, тогда придётся принять во внимание и его компилятивные работы, вроде очерков о популярных русских людях, опубликованных без подписи в «Биржевых ведомостях». Это трудно назвать именно компиляцией, скорее критическими заметками на исследования, которым присуща необходимость пересказа их содержания. Сия пагубная страсть рецензентов объясняется необходимостью написать сверх того, чтобы остаться в рамках собственных умозаключений. Свободное место помогает заполнить пересказ. К тому же, это позволит быть в курсе тому читателю, который не успел познакомиться с оригинальным произведением, либо не имеет к тому желания вовсе.

Николай взялся за рассмотрение двух полководцев, блиставших во время Отечественной войны — это Михаил Андреевич Милорадович и Алексей Петрович Ермолов. Лесков постарался провести сравнение между ними, выяснив, насколько они отличались друг от друга, но вполне заслужили им положенное. Опять же, нужно понимать, Николай мог и не выражать личное мнение, скорее донося до читателя точку зрения автора оригинального произведения.

Сперва предлагается рассмотреть личность Милорадовича. С юных лет он не стремился к знаниям — учился плохо. Но был он статным и хорошо танцевал. Вроде всё имел для успеха в обществе. Да вот французским языком плохо владел. Впрочем, на военном поприще быстро шёл в гору, был особо любим Кутузовым. За жизнь успел побывать начальником над столицей и Малороссией. Своей смертью он не умер — был застрелен безумцем.

Ермолов столь быстрого роста не имел. Наоборот, явил собой противоположность Милорадовича. По возрасту они практически ровесники. Из-за нехватки средств не мог получить достойного образования, хотя к знаниям всегда проявлял стремление. При императоре Павле попал в опалу из-за брата, вследствие чего отправился в ссылку. И так далее. Незачем излишне приводить пересказ. Читателю итак понятно — людьми Милорадович и Ермолов были разными, а полководцами — блестящими.

Как же быть теперь непосредственно с Лесковым? Не излишне ли он подвергался влиянию тем тех дней? Уместен ли подобный вопрос… Особенно учитывая анонимность оставленных им очерков. Всё-таки трудно воспринимать деятельность писателя, ежели он не озаботился сохранением своего литературного наследия. Правильно ли проявлять стремление к рассуждению, берясь за того недостойное? Имел бы Лесков хотение, предложил бы тогда для потомка определённые произведения, на основании которых желал создать о себе впечатление. Этого не сохранилось. Как нет и предпосылок к тому, к чему проявлять внимание. Впрочем, когда это потомки смотрели на деятельность человека так, каким образом он сам того желал? Отнюдь, требуется полнота картины. Вот поэтому и берётся для рассмотрения абсолютно всё, в том числе и компилятивные работы, по своей сути о самом авторе ничего не сообщающие.

Это примерно, как судить о человеке, который взялся писать о литературном наследии Лескова, чтобы через эти слова вынести суждение о нём самом. Для какой цели? Он ставил задачу понять писателя-предка, но никак не себя самого. Конечно, читатель возразит, найдя причину выражать мнение, будто всё произносится не из простых побуждений. Придётся согласиться. Насколько не смей рассуждать о компилятивности, сохраняется стороннее присутствие. Как Лесков не был до конца последователен в донесении чужого мнения, так и прочие не станут сохранять такую же последовательность.

В действительности, как не суди, ответ звучит гораздо прозаичнее. Просто нет смысла говорить о библиографических очерках Николай Лескова. Гораздо лучше обсуждать общие темы, имеющие такое же право на существование.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читатель должен радоваться, что в русской литературе возможно существование писателей, чьи произведения истинно становятся достоянием общественного обсуждения. А ведь было время, когда литература заставляла размышлять, пробуждая в людях определённый ход суждения. Чего стоят шестидесятые годы XIX века, если смотреть по критическим заметкам Лескова. Ежели «Отцы и дети» Николая не коснулись, то роман Чернышевского «Что делать?» и «Война и мир» Толстого — задели за живое. Особенно Лесков посчитал нужным высказаться по поводу пятого тома произведения Льва Николаевича, как раз опубликованного в 1869 году.

Кажется, разбираться в нюансах, то есть подходить к пониманию литературных произведений со скрупулёзностью — признак того, что человеку нечем заняться, либо он по роду своей деятельности должен находить всё новое в уже до него под разными углами рассмотренном. Надо ли приводить в пример пушкинистов? Они готовы отдельные слова и буквы соотносить друг с другом и со многим прочим, лишь бы открыть нечто ещё. Но пятый том «Войны и мира» вполне можно считать самостоятельным произведением. Вообще, если произведение пишется долго, публикуется частями, то его можно не принимать за монолитное творение. А ежели писатель является ещё и твоим современником, то всё им сказанное — примешь не так, как станут делать потомки. Собственно, Отечественная война для Лескова случилась не так давно — за несколько десятилетий до его рождения. Но он жил в среде, пропитанной рассказами очевидцев. Особенно таких, кто лично пострадал от московского пожара.

Основная тема пятого тома романа Толстого — необходимость понять причины поджога Москвы. Лесков посчитал нужным внести ясность от себя лично. Ведь должно быть понятно — город не может не загореться, ежели большинство строений являются деревянными, и в том городе вспыхивают искры ружейных и пушечных запалов. Хватило бы одной искры! Тем более, учитывая обстоятельство запустения Москвы, просто некому стало её тушить. Вот и вспыхнула столица. Так зачем говорить, кто её мог поджечь? Было бы кому. Скорее нужно размышлять, почему не потушили? И на этот вопрос Лесков грамотно ответил. Не французам же её тушить. Когда это было, чтобы завоеватель заботился о блеске завоёванного? Русские в расчёт не берутся, ибо Париж не давали жечь сами парижане — у них есть пунктик касательно личной гордости: лучше проиграть войну, но уберечь столичный город.

Говорить можно о разном, и роман Толстого для того служит лишь причиной. Например, про Кутузова, обретшего неограниченную власть. Вокруг него нашлось место интригам, о которых знали современники, кое-что почитывали ближайшие поколения и окончательно позабыли дальние потомки. Что до интриг, когда известно о самой войне (уже не Отечественной, а войне 1812 года) с последующим падением Наполеона. Ну, взяли французы Москву. Ну, сгорела столица России. Ну, гремело Бородино. А какие обстоятельства тому предшествовали? Будто не воевал царь Александр с Наполеоном прежде. Ни битвы под Аустерлицем, Прейсиш-Эйлау и Фридландом потомок не помнит. А жаль! Что же, память избирательна.

Очерки о пятом томе «Войны и мира» Лесков печатал в «Биржевых ведомостях» без подписи, потому авторство установлено по свидетельствам третьих лиц. Может Николай писал и о шестом томе, может вообще вёл активное освещение не только этого произведения Толстого, а то и не его одного. Установить того пока не получится. Остаётся сожалеть о нивелировании деятельности радетелей за литературу, готовых посвятить жизнь единственному писателю. Таковые имеются, но они предпочитают заниматься теми деятелями пера, о которых и без того сказано с избытком.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков продолжает оставаться писателем, память о котором приходится собирать по крупицам. Нельзя полностью восстановить картину его литературной деятельности, ежели не провести широких мер для соответствующих изысканий. Происходило это по должными быть понятными причинам. Если в годы советской власти ряд писателей мог похвастаться полными собраниями сочинений, то Лескова эта участь коснулась частично — ни одно из собраний не имело полного вида, неизменно лишаясь того или иного содержания. Можно не говорить про роман «На ножах» — и поныне не всегда становящийся известным читателю. В той же мере это касается романа «Обойдённые». О переводах иностранных авторов можно и не говорить. Схожая участь коснулась публицистических статей Лескова, почти полностью игнорируемых, если речь не про статьи на литературную тему.

С 1866 года Лесков — драматург. Его интерес к театру проявился и соответствующими работами для периодических изданий. Для мартовского выпуска «Отечественных записок» Николай написал статью «Русский драматический театр в Петербурге». Обычно с этой публицистической работой знакомство читателя и ограничивается. Становилось известным о грядущих для русского театра переменах, возникал своеобразный укор в сторону словно бы исписавшегося Островского. Но о чём писал Лесков ещё? То можно восстановить, взявшись за чтение тех же «Отечественных записок», но к тому же и на страницах «Литературной библиотеки». В оных Николай помещал впечатления от новейших постановок.

За 1867 год в «Литературной библиотеке» опубликована статья «Литератор-красавец», посвящённая Василию Авенариусу, всеми принимаемого за продолжателя беллетристических идей самого Лескова. Николай хвалил Авенариуса. В целом, статья могла служить показательным примером того, насколько Лесков способен приобщаться к какой-либо теме, особенно касающейся рассмотрения проблематики нигилизма в литературных произведениях.

Для «Биржевых ведомостей» Николай опубликовал общественную заметку «Большие брани», затронув тему критики. Оказывалось, что в периодике стало мало критических заметок и рецензий. Однако, о чём в них бы не писалось — всему этому читатель безоговорочно верил. Но этой заметкой Лесков не ограничился, дополняя «Биржевые ведомости» статьями на религиозную тематику. Дабы с их текстом ознакомиться, нужно искать оригинальные выпуски, поскольку советские собрания сочинений Лескова с ними знакомить читателя не пожелали.

Ограничено представлены «Русские общественные заметки», публиковавшиеся всё в тех же «Биржевых ведомостях». Читателю не полагалось отвлекаться от литературной тематики — от оной составители собраний сочинений и не отходили. Они же оговаривались, что Лесков статьи не подписывал. Но ими установлено двадцать пять им написанных заметок, из которых до внимания читателя доводились лишь две.

Самое яркое мнение Лескова из текста «Русских общественных заметок» касается непосредственно мировоззрения русского человека. Читателю сообщалось о нелюбви русских к русскому. Русский человек хает всё ему близкое. Он порочит русских писателей и русских политиков. Даже русская история — повод укорить русских за их принадлежность к русскому. И так во всём. Подобного за иностранцами Лесков не замечал.

В эти же годы Лесков вёл рубрику «Наша провинциальная жизнь», обозревая, надо полагать, провинциальный быт. Следуя мыслью за всем тут сообщаемым, становилось понятно, что из Николая получался публицист уровня Михаила Салтыкова-Щедрина, чьё литературное наследие пестовалось, дойдя до читателя в значительно большем объёме, нежели таковое можно сказать про Лескова.

Остаётся сделать неутешительный вывод. Читатель не знает о творчестве Лескова в достаточной мере. Можно бесконечно говорить лишь об одном произведении, которое ему предстояло написать в 1881 году — о «Левше». Кажется, благодаря «Левше» имя Николая Лескова и продолжает оставаться на слуху.

Автор: Константин Трунин

» Read more