trounin.ru

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №4

Пока Паустовский дописывал «Романтиков», Одессу покинули деникинцы. Установление новой власти не затрагивало мыслей Константина. Он трудился в журнале «Моряк». Беспокойная юность продолжалась, став теперь временем больших ожиданий. Но чего ждать, когда кругом разруха? Журнал печатался на царских чайных бандеролях, зарплату не платили, приходилось воровать дрова. И цены тех времён устремлялись к небесам. Миллион рублей уподоблялся ветру. Остаётся смотреть на происходившие в Одессе тогда события, поскольку ни о чём другом Паустовский не рассказывал.

Читателю предстояло узнать про корпус русских солдат, просидевших всю Мировую войну в Париже. Правда перед этим они совершили почти кругосветное путешествие через Тихий и Атлантический океаны, так и не сумев добраться до полей сражений. Как раз становление третьего десятка в XX веке побудило французов вернуть солдат домой, попутно переслав помощь белому движению. Это лишь первая история, которых у Константина с избытком.

Рассказывает Паустовский про встречи с литераторами. Он познакомился с Файнзильбергом — будущим Ильёй Ильфом. Особенно выделял Бабеля, неизменно с добром о нём отзываясь. В дальнейшем Бабель ещё не раз окажется на страницах воспоминаний. Где только не будет сводить его жизнь с Константином, как в Москве, так и на Кавказе. Есть в тексте и слова про Блока и Багрицкого. Отзывается Паустовский даже на творчество Куприна, с детских лет оказывавшего на него благоприятное воздействие. Кто бы знал, ведь и Константин того прежде не знал, у него с Куприным имелся общий знакомый Сашка-музыкант, тот самый из «Гамбринуса». С горечью, поскольку Сашка умер, Константин осознал, что близкий для него герой литературного произведения оказывается был настоящим, всегда находившийся рядом.

Всяких событий стал свидетелем Паустовский. Видел он и самый настоящий бунт на корабле. Не слишком ли сохранилось в памяти свидетельств? Ещё понятно: запомнить трудности работы в журнале, чехарду в творческом процессе, сохранить представление о коллективе, но пронести через годы столько деталей о прошлом, дабы поделиться ими через сорок лет. Это кажется удивительным. Впрочем, «Повесть о жизни», как бы не могло казаться, отнюдь не о всей жизни. Она обрывается на самом расцвете способностей Константина, не требующая продолжения. Поэтому с четвёртой книги, речь про «Время больших ожиданий», читатель должен быть готов к скорому окончанию повествования.

Не долго проработал журнал «Моряк», вскоре его закрыли, а после снова открыли, но уже иной по духу и содержанию. Паустовский нашёл себя в «Станке». Отныне он плавал по портам Чёрного моря, собирая материал для публикаций. Ему могло желаться воспеть каждый городок, известный малому кругу людей, если бы тем не занимался другой знакомый ему писатель. Приходилось наблюдать за становлением советской власти. Обстоятельства складывались так, что куда бы не отправлялся Константин, там вскоре его настигала революция. Он пережил этот период не один раз, поэтому ещё успеет подивиться подобной особенности своей жизни.

Впереди Паустовского ожидал «Бросок на юг». Ему предстояло расстаться с Одессой. Обо всех, с кем ему довелось встретиться, он ещё обязательно расскажет. Пути одесситов разойдутся, чтобы сойтись в Москве. К шестой книге воспоминаний Константин измается воспоминаниями, видимо позабыв, о чём он собственно хотел рассказать. Его юность излишне затянулась. Каким бы слогом он не владел, он всё-таки продолжал жить, чего по «Повести о жизни» не скажешь. Возникает ощущение, словно Константин выбрал момент во времени, предпочтя на нём навсегда остановиться. Пока это Одесса начала двадцатых.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Встреча между Булгариным и Карамзиным имела место в 1819 году. Тогда, вернувшийся из поездки по Европе, Фаддей не знал русских литераторов лично. Возможно, он и к литературе не имел стремления. Тому имелись особые препятствия, выражающиеся через неудобство выражать мысли на не совсем родном ему языке. А писать Булгарину приходилось по-русски, благо он по праву рождения оставался подданным Российской Империи. Но вот перед Фаддеем Карамзин — человек с античным профилем и чистейшей русской речью.

У Карамзина была привычка утром до девяти часов совершать прогулки. Присоединиться к нему не представляло трудностей. Получалось вполне в духе перипатетиков, когда за Аристотелем следовали ученики, слушая его наставления. Так и в случае с Карамзиным. Но читателю не настолько важно, при каких условиях складывалась с ним беседа Булгарина. Важен сам факт оной, к тому же интересно краткое представление о содержании разговора.

Говорить приходилось о французах и русских. Эти два народа наиболее ярко выделялись среди европейцев. Имеющие сходные черты, они друг от друга разительно отличались. Да и происходившее в недавнем прошлом противостояние пробуждало дополнительное внимание. Карамзин следовал собственному мнению, в целом правдивому и сохраняющему актуальность по сей день.

Булгарин отметил и то обстоятельство, что переубеждать Карамзина оказывалось бесполезным. Наоборот, сам Карамзин отстаивал собственную точку зрения, никогда не соглашаясь с мнением оппонента. Никакого послабления или мельчайшего намёка на допущение существования чужой правды.

Не зная Карамзина лично, Булгарин имел о нём представление. С его слов известность распространялась от берегов Вислы до Камчатки. К тому же он был осведомлён о «Письмах русского путешественника», приучивших соотечественников красивым слогом выражать ими увиденное и испытанное в поездках. Знал Фаддей и «Историю государства Российского», на тот момент насчитывавшей восемь томов. Посему не из простых побуждений Булгарин наградил Карамзина званием исполина Русской Словесности. Пусть и не со всем соглашаясь, Фаддей отдавал должное сему человеку.

Впрочем, «Встречу с Карамзиным» Булгарин описывал спустя два года после его смерти. Говорить отрицательно о чём-то, имеющем отношение к России, он не смел, всячески превознося едва ли не всё. Полностью положиться на слова Фаддея не получится. Да и многое ли он мог доподлинно точно вспомнить о событиях девятилетней давности, не додумав часть деталей уже от себя, успев с того времени набраться иных впечатлений.

И всё же, примечательным моментов встречи является не утренняя прогулка, и не первое знакомство в доме Сен-Мора. Карамзин пригласил Булгарина на вечернее чаепитие к себе домой. Жил он тогда на Фонтанке, близ Аничкова моста. Оказалось, что Карамзин дозволял всякому присоединяться, не предупреждая о визите. Посему тогда же там оказались чиновники, литераторы и подданные иностранных государств. Самое удивительное, Карамзин с каждым собеседником разговаривал на равных, сам поддерживая беседу, позволяя того же придерживаться и другим. И надо отметить, Булгарин позабыл, когда ему вообще доводилось участвовать в подобном мероприятии, где забывались разногласия, уступающие место непосредственному взаимному обогащению мыслями за счёт обыкновенного общения.

Знакомство с Карамзиным должно было повлиять и на Фаддея. Появилась цель, к которой требовалось стремиться. Так ли уж необходимо обижаться, когда обида ничего в себе не несёт? Булгарин сам по себе представлял сборище противоречивых чувств, стремившийся найти связующее, обречённый сталкиваться лишь с разногласиями. Ежели он терпел неудачу — его желали утопить ещё глубже, а если обретал успех — старались задевать за живое и больно обсмеивать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В виду своей литературной деятельности Булгарин принужден был писать некрологи. Делал он то малым историческим экскурсом. Особой пользы читателю это не несло, кроме напоминания о заслугах почивших людей. Так первым некрологом Фаддея стало «Краткое обозрение военного поприща графа Коновницына» (1822). Нельзя было умолчать про человека, недавно являвшегося военным министром империи, участнике русско-шведской войны, польских походов, всегда неизменно остававшегося на передовой. Отличился Пётр Петрович Коновницын и в компании 1812 года. А с 1813 — после ранения — более личного участия в боях не принимал.

«Память о Бурхагде фон Вихманне» (1822) — вспоминание о деятеле, собиравшем за границей произведения об истории России, задумавшем создать Российский Народный музей. Булгарин привёл основные труды, заслуга в обретении которых принадлежит именно Вихманну.

«Воспоминание о добром книгопродавце, московском купце Василии Алексеевиче Плавильщикове» (1823) — в данном некрологе Фаддей показал деятельного человека, стремившегося сделать чтение доступным для россиян. Именно Плавильщиков открыл первую публичную библиотеку, в которой изначально размещалось более семи тысяч позиций. От себя следует добавить, что дело Василия Алексеевича продолжил другой книгопродавец, находившийся у него на службе. Речь про Александра Смирдина, без чьих усилий читатель мог оказаться лишён удовольствия внимать трудам российских литераторов XVIII и первой половины XIX века.

Военный рассказ «Смерть Лопатинского» (1823) формально к некрологам не относится, однако повествует о храбрости помещика Якова Борисовича Лопатинского, участника австрийской и прусской компаний 1805 и 1806 года, отличившегося в сражении под Фридландом, убитого в Финляндии в 1808 году. Он был настолько храбр, что никогда не сдавался в плен, всегда готовый биться до последнего. Его имя стало нарицательным для противников Российской Империи, называвших Лопатинским всякого, кто отличался более прочих и являл собой образец несгибаемости перед непреодолимыми трудностями.

«Воспоминания об Александре Ивановиче Лорере» (1824). Лорера Булгарин знал лично, более того — он являлся свидетелем его отваги. Данные свидетельства с новой стороны открывают для читателя и самого Фаддея. За плечами Александра Ивановича длительная служба, он был ранен под Аустерлицем и оказался в плену. Дальнейшая его военная карьера складывалась не столь удачно, что не помешало ему отличиться в битве под Фридландом. После финской компании по состоянию здровья он вышел в отставку.

«Взгляд на военную жизнь генерала Константина Христофоровича Бенкендорфа» (1828) — панегирик в честь ещё одного военного деятеля, прошедшего славный путь со сражений 1812 года и вплоть до 1828 года, умерший от проблем со здоровьем во время войны с Турцией. Но Булгарин примечает его в связи с персидской компанией, где Бенкендорф дослужился до звания генерал-лейтенанта и был награждён золотой саблей с алмазами. Вступление про Константина Христофоровича с того и начинается, что перечисляются все его награды. К тому же, Бенкендорф интересен ещё и тем, что являлся братом Александра Христофоровича, с 1826 года возглавлявшего Третье отделение при царе Николае I.

Это не весь перечень некрологов, написанных Фаддеем. Он писал и про других лиц, почивших в период его литературной деятельности. Ему обязательно следует поставить то в заслугу, учитывая важность деятельности представленных им для внимания людей. Вовремя суметь собрать информацию, пока не потеряна для того возможность — золотое умение, пусть и не всегда оказывающееся требуемым для современников и потомков.

Обладание скудными знаниями всё равно не поможет лучше ориентироваться в событиях прошлого. Впрочем, скудные свидетельства позволяют учитывать абсолютно любую мелочь, порою являющуюся важным элементом прошлого, нежели нечто такое, чему несправедливо придаётся большое значение.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Говоря о Димитрии, нельзя обходить вниманием Марину. Она не менее важна для истории, нежели он сам. В возрасте восемнадцати лет Марина последовала за будущим русским царём, пока сохранявшем неясный статус наследника в самовольном изгнании. Но без пояснения складывавшихся в Польше политических событий, её портрет не получится полным. Потому-то Булгарин и сделал отступление в рассказе о Самозванце, сопроводив произведение о нём публицистической статьёй.

Польша большую часть своего существования отличалась свободными взглядами на действительность. А если быть точнее, то в один конкретно взятый исторический период она представляла идеал демократии, когда народ мог выражать собственное суждение по любому вопросу, оказываясь при этом услышанным. Даже король назначался посредством выборов. Но демократические устремления оставались далёкими от должных о них представлений. Говоря современным языком, Польша представляла из себя олигархию, то есть ею правили определённые члены общества, обычно самые именитые и само-собой богатые. Они и выбирали короля, не думая ему подчиняться, поскольку они ставили себя выше его. Как раз тогда и случилось полякам возглавить «освободительный» поход на Русь, дабы вернуть на московский стол «истинного» наследника.

Хорошо известно, без Марины того похода могло и не быть. Поляков сдерживал продолжавший действовать договор о мире. Открыто выступать против Руси они не могли. Но и Марина не являлась ключевой фигурой, оставаясь в роли последовательницы Димитрия. Теперь мы его называем Самозванцем, а до его воцарения и тем более во время царствования и некоторое время после, Димитрий продолжал считаться спасшимся сыном Ивана Грозного. И вот как раз после его смерти мнение Марины считалось определяющим.

Булгарин не видит, чтобы при Димитрии Марина чем-то выделялась. Она во всём за ним следовала, ни в чём не перечила и будто бы оставалась безучастным лицом. То Фаддей склонен объяснять желанием царствовать, тогда как прочее не могло оказаться заслуживающим внимания. Примерно такой он её и показывал в «Димитрии Самозванце», обыгрывая ситуации, в которых Марина ставилась на позиции жадной до власти женщины, готовой мириться с любым непотребством, лишь бы оставаться при муже с царскими регалиями.

Что с ней могло статься дальше? Читатель, ограничившийся знакомством с «Димитрием Самозванцем», о том не знает. Марине осталось жадно хвататься за возможность, в том числе быть согласной видеть Димитрия в каждом, кто сможет закрепиться в качестве русского царя. Собственно, именно по такому сценарию появился второй Лжедмитрий, принятый в объятья Марины, будто бы узнавшей в нём уже дважды не убитого сына Ивана Грозного. Дальнейшее описание мытарств Марины, пример человека, не способного расстаться с утраченным доверием и продолжающим хвататься за возможность заново его обрести. Не помогло Марине и рождение сына, будто бы способного считаться претендентом на прозвание русским царём.

Интерес Булгарина к данной теме понятен. Он происходил от польского рода, потому не мог не испытывать трепет от мысли о происходивших в Смутное время процессов. Он не приукрашивал, обыденно отражая человеческую страсть владеть чем-то, не считаясь с преградами. Марина сама по себе являла пример людских пороков, обычно присущих женщинам. Сперва она оставалась на вторых позициях, покуда не приходило к ней понимание способности добиться больше ей изначально предложенного. Мудрено ли, ежели она пожелала бороться и после того, как обрели смерть оба выбранных ею в супруги Димитрия. Но история Руси пошла под другому пути, что лично для Марины не имело значения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Куприну шёл тридцать второй год, когда он встретил двадцатилетнюю Марию. Их свёл Бунин, при самой первой встрече шутя на счёт будущей женитьбы. Свадьба вскоре состоялась, но и развод не заставил себя ждать. Преимущественно о том коротком отрезке жизни, практически восьмидесятилетняя, Мария написала воспоминания. Там Куприн выступил ярким творцом, литературным мыслителем, вхожим в писательское мастерство в разгар пришедшей к нему славы. Ещё не начал греметь «Поединок», но всё к тому шло, благодаря усилиям Марии. Когда они расстались, Куприн продолжил жить, через десяток лет удалившись в эмиграцию. И вернулся в Россию он затем, чтобы умереть на руках именно Марии — первой своей жены.

Воспоминания Куприной-Иорданской выполнены в духе беллетристики. Действующие лица на страницах воспринимаются в качестве исторических персон, они кажутся персонажами романа. Беседы с Буниным лишь предваряют повествование. На равных правах в «Годах молодости» появятся писатели Горький и Чехов, с теплотой относившиеся к Куприну. А сам Куприн — честный и порядочный человек, бравшийся не сколько сочинять рассказы и повести, а редактор периодического издания, готовый не жалеть времени для чтения трудов неизвестных литераторов, и, самое главное, предоставлять им место на страницах, чему противились прочие члены редакции, имевшие планы публиковать хотя бы малость именитых.

Куприн честен с другими и с собой. Как-то ему довелось ехать на поезде в вагоне для курящих. Он ехал не один: сопровождал недавно родившуюся дочь. Не умея словом добиться требования держать форточку открытой, Куприн предпочёл действие, разбив окно. Ему пришлось заплатить двойной штраф, зато никто не мог его укорить за совершённый проступок.

Известно, как Куприн относился к греческим рыбакам, с коими имел дело в Балаклаве. Он хорошо знал про их повседневную суету, став участником оной. И всё же честность в очередной раз проявилась в связи со вспыхнувшим на крейсере «Очаков» бунтом под руководством лейтенанта Шмидта. Став свидетелем Севастопольского восстания, Куприн отразил то в одной из статей, изложив всё по существу, выступив против официального замалчивания того происшествия.

Имел Куприн знакомство и с писателем Маминым-Сибиряком. Сошлись молодость и старость. Мамин устал от повседневности, собираясь писать сугубо для детей. Куприн же, наоборот, пылал желанием будоражить общественность. Тот самый «Поединок» всегда восхваляемый в мемуарах свидетелей его жизни и биографов, должен был показать истинную сущность армии. Из воспоминаний Марии читатель узнает, как она заставляла его приносить очередную порцию написанного каждый день, иначе не пускала домой.

Дальнейшее повествование — путь от произведения к произведению. Куприна-Иорданская взяла на себя обязанность музы, побуждая мужа искать материал для нового рассказа или повести. Совершенно отчётливо прописано, как знакомство с Рыбниковым побудило Куприна написать произведение «Штабс-капитан Рыбников», где всё выдумано от начала до конца. Но всё-таки не всё. Будучи человеком не совсем русских кровей, Куприн мог понимать чувства прочих национальностей, наводивших на сходство с японцами.

Когда молодые годы закончатся, писать Марии останется немного о себе и малость про Куприна. Чем он занимался в последнее десятилетие перед революцией? Как жил в эмиграции? Об этом не ей следовало писать. Сообщаемое читателю она сама знала из редких писем. Важно непосредственное прибытие Куприна в Россию. Он был встречен с сочувствием, с ласковостью принят, но он тогда уже умирал, о чём должен был знать.

Мария Куприна-Иорданская стояла у истоков некоторых проектов советской литературы, среди которых особенно примечательно участие в создании журнала «Новый мир». Может знакомство с Куприным и направило её мысли в соответствующую сторону. И очень хорошо, что она решилась написать о начале XX века, придав важное значение личности человека, некогда приходившегося ей мужем.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Америка конца XIX и начала XX века — воплощение краха человеческих надежд. Люди перестали иметь значение для государства. Даже желающие работать — не могли найти работу. Это ли новое явление? Отнюдь, с аналогичными проблемами сталкивались прежде в Англии и Франции, теперь очередь дошла до американских штатов Северной Америки. На этой почве могли трудиться писатели-реалисты, собиравшиеся нести читателю честное слово о происходящем. Но была ли в них нужда? Люди предпочитали зачитываться романтическими историями, обходя вниманием любые произведения, натуралистично описывавшие повседневность. Кто всё-таки брался писать в подобном духе, не пользовался спросом. Исключением стал Джек Лондон. Причина того отнюдь не в его воззрениях, просто он хорошо начал с разговора на отвлечённые темы, а потом уже нельзя было заставить замолчать того, кто успел прогреметь на всю страну.

Особенностью биографии Лондона является его участие в жизни социалистической партии. Он тратил силы и время, стараясь донести до каждого необходимость открыть глаза на происходящее. Он стремился участвовать в политике, только ни разу не выиграл выборы. Джек и с партией рассорится по причине расхождения в подходах к пониманию её деятельности. Не будет излишне назвать его жизненную позицию равнозначной представлениям ещё не народившихся большевиков, противопоставлявшего себя буржуазно настроенным социалистам Америки, чьё понимание аналогично меньшевикам, так же ещё не появившимся. Джек считал — нужно побуждать народ, не ограничиваясь участием в выборах. Не должен социалист уповать на победу там, где изначально заложен механизм, редко способствующий поддержанию республиканских или демократических традиций.

Фонер стремился понять, почему натуралистическая литература не пользовалась спросом. Вместе с тем, он не стал рассматривать самый очевидный вариант. Тот, кому она предназначалась, не имел возможности её купить. Вполне вероятно и то, что он не умел читать. А скорее всего третье — не хватало времени. Трудиться приходилось по тридцать шесть часов подряд за смену, либо более. Разве в таких условиях останется время на чтение беллетристики? Оная не могла ничего изменить. Горькой пилюлей она в той же мере не являлась. Поэтому, ежели душа требовала излить обиду на бумагу, то рассчитывать на всестороннее внимание не приходилось. Имелось одно исключение — провоцировать общество, тем пробуждая к себе интерес.

Оттого Фонер и называет Джека бунтарём. Лондон восставал против обстоятельств, словом одолевая капиталистов. Он их бил на страницах произведений, позволяя временно одерживать верх, дабы в итоге даровать пролетариям счастье. Джек будто действительно считал, согласно Фонера, что вся история человечества — это борьба эксплуатируемых с эксплуататорами. Вся ли? И всего ли человечества? Касательно трудящихся Америки — то походило на правду. Подобные мысли обязательно возникают в малом количеством случаев. Одним из основных является переход от кустарного производства к промышленному, где вследствие перераспределения человеческих ресурсов большая часть рабочих оказывается невостребованной.

Как же быть? Вроде сбывается мечта, позволяющая не работать. Вместе с тем, оказывается, лишаясь заработка, люди становятся перед осознанием голодной смерти. Вполне очевидно, никто не согласится содержать работников, когда в них нет нужды. Это больно видеть, да иначе быть не может. Человечество ещё не раз столкнётся с подобным в будущем. Поэтому не стоит забывать про социалистические воззрения. Они обязательно пробудятся, стоит свершиться усовершенствованию производства, вслед за чем последуют увольнения, а значит и станет очевидной незавидная доля выброшенных на улицу работников.

Фонер забыл про ещё один важный момент, хотя вскользь его упоминает. Джек Лондон пытался бороться за права американцев, видя обездоленных сугубо в лице пролетариев. Он никак не собирался обращать внимание на проблемы других слоёв населения американских штатов Северной Америки. А между тем, чернокожая часть общества испытывала проблемы, несоизмеримо сложнее. Сомнительно думать, будто Лондон допускал мысль о братстве разных рас, особенно вспоминая его идею превосходства англосаксов.

В остальном Фонер создал примечательный образчик биографии. Он рассказал про обстоятельства рождения, отношения с матерью и отчимом, про жён и немного про детей, поведал о поездках Джека на русско-японскую войну, в Англию и отчасти в Мексику, в том числе описал и вояж на Снарке. И всё же важнее было показать, каким Джек являлся бунтарём.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Второй том записок охватывает период с 1952 по 1962 год. После его публикации Лидия Чуковская была выдвинута на соискание Госпремии, которую получила за 1994 год. Последующий — третий том — оказался вне внимания, и вышел он уже после смерти Чуковской.

Минула война, Ахматова и Чуковская снова встретились. Теперь Ахматова — нежелательное лицо в государстве. Анна нужна Советскому Союзу в качестве доказательства отсутствия диктатуры, её стихотворения не публикуют, она живёт переводами. Чуковская в той же мере сопротивлялась государственной идеологии, резко выступая против любых проявлений неправдоподобия. Например, Лидия высказывалась против растиражированной писательницы Осеевой, прямо указывая на преднамеренное пропагандирование советских ценностей. Но, вместе с тем, личность Чуковской становится сложной для понимания. С одной стороны — она выступает в роли верного оруженосца Ахматовой, с другой — противится некоторым её суждениям.

Записки об Анне Ахматовой растворились в повседневности. Ахматова в них играет опосредованное значение. Прежде всего Лидия рассказывает о своих мыслях и минувшей эпохе. Она делится впечатлениями о творчестве писателя Рязанского (Солженицына), уделяет особое внимание конфликту Пастернака с государством. Читатель задумается, кто для повествования важнее. С одинаковым чувством важности Чуковская подошла ко всем троим, выражая сугубо своё мнение, утверждающее её в оппозиционных воззрениях.

В очередной раз забыт Лев Гумилёв, вернувшийся из лагеря, дабы отправиться обратно. Казалось бы, сын Ахматовой заслуживал больше места на страницах записок, вместо тех же Рязанского и Пастернака. Безусловно, особенность советского государства тех времён имеет значение, однако требуется проводить разграничение. Ежели поставлена цель писать об определённом, не надо забывать и переключаться на происходившие параллельно события, либо уделять им не так много внимания. Понятно, Чуковская почувствовала возможность выражаться открыто, чем она и пользовалась. Но причём тут тогда Ахматова?

Ахматова теряется для читателя. Он видит её существование в качестве переводчика иностранной поэзии. Анне ничего другого и не оставалось, как удовлетворять требования издательств, продолжавших с нею поддерживать сотрудничество. Но разве Ахматова не могла согласиться с требованиями? Требовалось не так много, и угождать не было нужды. Творец всегда найдёт способность для самовыражения. Существовали и иные нейтральные способы творить. Допустимо переквалифицироваться в детские поэты или писать об ином. Ничего не мешало самую малость уподобиться в творчестве той же Осеевой.

Нет сомнений, требования советского государства казались абсурдными. Ежели пишешь произведение, тогда покажи борьбу народа. Если критикуешь произведение, оценивай это со стороны борьбы народа. С надетыми шорами далеко не уедешь — ценность подобного творчества обязательно будет приравнена к нулю. Опять же, не все граждане Советского Союза от этого страдали. Некоторые с чистой совестью соглашались с линией партии, творя во имя её славы, считая то вполне необходимым обществу. Ахматовой и Чуковской мешал естественный фактор — они родились до установления советской власти, их мировоззрение формировалось при иных условиях, поэтому образ мысли никак не может соответствовать им вменяемым требованиям. Разумеется, они противились, считая ниже достоинства потворствовать.

Кто же ищет лучшей доли в современности? Обязательно находятся моменты, которые не устраивают. В абсолют возводится в том числе и мелочь. Но судить о режиме Сталина в оправдывающих тонах не получится, ровно как и о правлении Николая I, о ком Чуковская написала в окончании второго тома записок. Ею приведён пример порки бунтовщиков-поляков, забитых шпицрутенами до смерти. Остаётся понимать, когда нет причин для объективного недовольства — лучше не проявлять возмущения. Как знать, тихое время без репрессий когда-нибудь закончится, только отчего-то именно тогда замолкает голос всякого, кому прежде хватало духа говорить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Большинство исследователей жизни Эмиля Золя смакуют отторжение его обществом. Не стал исключением и Анри Труайя. Идя вслед за другим биографом — Арманом Лану — он повторял ошибки предшественников. Не получается понять, каким образом Золя имел успех у современников, тем более удостоился чести обрести захоронение в Пантеоне. Словно Эмиль специально писал на злобу дня и шокировал французов, считая то необходимым. Но стоило ему умереть — как слава великого деятеля во благо Франции тут же пришла к нему. Возникающее несоответствие не получается возместить никакими средствами. Либо требовалось искать иные способы рассказа о жизни Золя, или найти достаточное обоснование. Сомнительно, чтобы потомки приняли заслуги Эмиля, довольствуясь лишь его позицией в деле о защите Дрейфуса.

Рассказывать о Золя не сложно, а очень просто. Дабы понять писателя — нужно читать им написанное. Тогда не возникнет нужды в знакомстве с трудами исследователей. В самом деле, какой может быть у читателя интерес, если знакомство с биографией писателя происходит согласно тех или иных традиций, присущих другому времени? Девяностые годы XX века представляют совершенно другую культуру восприятия действительности, нежели существовала во второй половине XIX века. И это не голословное утверждение. С этим читатель столкнётся едва ли не сразу, принявшись знакомиться с трудом Труайя. Знаете, на чём сделан первый акцент? Пятилетний Эмиль подвергался интимным домогательствам от мальчика более старшего возраста, далеко не европейской национальности. Скажется ли этот эпизод на последующей жизни Золя? Никоим образом, поскольку Труайя о нём сразу забывает.

Говоря о Золя, нельзя обойти вниманием личность его отца. Исследователи часто не пониманиют, о ком они взялись сообщить читателю. Касательно Золя личность отца безусловно важна. Тот факт, что Эмиль не имел французского гражданства долгое время, ибо по линии отца считался итальянцем. Однако, отец станет истинно важен в последние годы жизни Золя, когда против Эмиля развернётся травля, связанная всё с тем же делом Дрейфуса. Тогда бы и следовало возвращаться к корням Золя, требовалось бы такое вообще. Читателю интересен непосредственно Эмиль, а не то, от кого он мог произойти.

Труайя уделяет внимание переписке Золя. И это не требовалось. Школьные друзья имели для него значение, но в дальнейшем это не особенно прослеживалось. А если и имело важность, то следовало искать иные источники информации. Пусть Эмиль предстанет перед читателем в отражении устремлённых в его сторону глаз. Этого Анри показывать не собирался.

Как сформировались у Золя представления о натурализме — в той же мере непонятно. Зачем и для чего он опровергал традиции романтизма? Неужели новаторский подход в живописи, вроде импрессионизма, смог на новый лад настроить ставшее присущим ему миросозерцание? Смущает очевидный факт… Импрессионизм — логичное продолжение романтических направлений живописи, просто под другим углом дающий представление об окружающей человека реальности. Не может быть и речи о натурализме, чьё основное требование — отражения естественности.

Против Золя каждый год поднималась волна критики. Стоило выйти очередному роману — недовольство вспыхивало с прежним накалом. Правильно ли говорить о писателе прошлого, используя мнение современников? Нужно понимать под былым непременно ушедшее. Воспринимать всерьёз критику и вовсе не следует. Если бы она имела эффект, умереть тогда Эмилю от голода. Но ведь его публиковали, а произведения продавали. Люди покупали, смаковали, ругались или восхищались, опровергали написанное или подтверждали. Вот где должен быть исследован Золя. Вместо чего на страницах биографии раскрывается ещё одна история угнетаемого современниками автора, очевидно ими недооценённого.

Закрыть портрет Эмиля следует ещё одним акцентированием от Труайя. Золя не имел детей от жены. Наследников ему родила любовница. Об этом Эмиль в своих произведениях не писал, но Анри посчитал иначе, приведя в пример содержание романа «Доктор Паскаль», последнего в цикле «Ругон-Маккары».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Набором разнообразных фактов о жизни Гоголя решил поделиться с читателем Владислав Отрошенко. Непонятно, насколько они способствуют лучшему пониманию творчества Николая Васильевича, как и его самого. Может быть делалась попытка написания биографии, но дело так и не сдвинулось с мёртвой точки? Владислав честно пытался нащупать, с чего ему начать, всякий раз не находя возможности для развития повествования. А может всё так и было задумано изначально. Лишней биографией никого не удивишь, зато удивительными обстоятельствами жизни — вполне.

Оказывается №1, Гоголь не любил показывать за границей паспорт. Он находил всевозможные способы, лишь бы этого не делать. Почему? Непонятно. По хорошему быть ему за то под пристальным вниманием служителей правопорядка. В самой России за такое с ним могли обойтись довольно сурово, как оно и происходило с теми, у кого не имелось требуемых по форме документов. Быстро бы определили Николая Васильевича в беглые крепостные, отправив в тюрьму. В Европе, получается, допускалось заниматься ребячеством. Именно в таком духе повествует Отрошенко.

Оказывается №3, Гоголь имел особо чувствительный нос, способный различать мельчайшие особенности изменения воздуха. Опять же непонятно, откуда тогда проистекает Оказывается №2, согласно которому Гоголь сравнивал Италию с раем. В суждениях Владислав опирался на письма Николая Васильевича. Хватало авторского послания, содержание которого воспринималось полностью правдивым. Но читатель ведь знает, вспоминая сообщения русских путешественников прежних веков, отрицательно относившихся к особенностям европейского быта, одной из них являлась нестерпимая вонь, повсеместно встречаемая, как на узких улицах, так и в тесных помещениях.

В дальнейших Оказывается встречаются понятные и не очень доходчиво объяснённые факты из жизни Гоголя. Совершенно непонятно, к чему Отрошенко повествовал про ад. Этим он скорее напомнил Дмитрия Мережковского, бравшегося в 1903 году описать творчество, жизнь и отношение Николая Васильевича к религии. Тогда получилось подобие чертовщины. Владислав нисколько в подобном не отстал.

Есть среди Оказывается раздел под названием «Гоголь и точка», где сообщается о работе над вторым томом «Мёртвых душ». Самое основное — работа шла еле-еле, буквально по одному слову в день, если не в неделю. Ещё одно Оказывается — Гоголь и Гоголь — доставляет читателю своего рода дискомфорт, связанный с утаиваемой от внимания информацией, поскольку второй Гоголь окажется всего лишь Гогелем. К слову надо сказать, что фамилия Гогель известна читателю, имевшему удовольствие внимать переписке Якова Княжнина с Генрихом Гогелем. Надо ли тут ещё дополнительно раскрывать содержание Оказывается «Гоголь и элементарные частницы»?

Основное Оказывается, представляющее особый интерес — «Гоголь и смерть». До сих пор непонятно, отчего и как умер Николай Васильевич. Есть свидетельства, восходящие вплоть до Сергея Аксакова, знавшего Гоголя крепким человеком, способным поглощать пищу более всякого, при этом неизменно жалуясь на расстройство пищеварения. Отрошенко проявил солидарность со многими, в том числе и с Мережковским, утвердившись во мнении, будто Гоголь умер от самого желания умереть. Николай Васильевич внушил себе эту мысль, и вскоре после скончался. Ныне зная, как человек способен изводиться из-за дум о здоровье, что думая о чём-то, он то и обретает в итоге.

Для того, кому Гоголь прежде был подлинно неизвестен, труд Владислава Отрошенко позволит приблизиться к пониманию особенностей Николая Васильевича. А ежели кто имел хотя бы самое малое представление, тот ничему не удивится, не придав сообщённому значения. Но чего не хватает, так это большего количества Оказывается. Слишком поверхностно рассмотрен Гоголь, многое осталось без упоминания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Материя способна растягиваться. Нельзя взирать на события, воспринимая их за данность. Нужно смотреть шире, для чего стараться находить возможность. От этого любой незыблемый авторитет окажется колоссом на глиняных ногах. Всему великому есть место в бесславии. Нужны примеры? Они есть у Владислава Отрошенко, написавшего «Тайную историю творений». К чему теперь не обращайся, всё кажется незначительным. Возвысить обратно не получится.

Взять для начала Овидия, величайшего поэта Древнего Рима. Но так ли это? Кем был Овидий? Певцом мифотворчества, чей успех обеспечили друзья, сумевшие сохранить «Метаморфозы», рукопись которых сам автор и сжёг. В последующем слава померкла, стоило против него выступить императору. Овидий отправился в ссылку, где и создал самые примечательные творения. И так оно и есть на самом деле. Владислав иным образом истолковал былое, вменив Овидию лизоблюдство. Поэт утратил силы для борьбы, поэт стенает из-за горести судьбы, поэт желает возвращенья, он собирает впечатленья, и быть ему среди гонимых ветром волн, да не пристанет боле к брегу его чёлн. Именно стремление угодить императору возвысило Овидия в глазах потомков, тогда как на самом деле он утратил былой задор, навсегда оставшись утратившим амбиции человеком.

Другой поэт Древнего Рима, Катулл, представлен Владиславом в виде циничного литературного деятеля, не брезговавшего писать скабрезные эпиграммы в адрес Цезаря. Для пущей правдоподобности, Отрошенко провёл исследование, выяснив, что Катулл был женат на женщине благородного происхождения, ведшей излишне развратную жизнь. В отличии от Овидия, Катулл оказался поданным читателю в окружении дурных обстоятельств. Владислав нисколько не порицал сего поэта, изначально соболезнуя печальному статусу, упомянув происхождение Катулла, долгое время не дававшее ему право называться римлянином.

Есть у Отрошенко обстоятельная история Дантеса, имевшего случай смертельно ранить «солнце русской поэзии». Как часто читатель задумывается о людях, бывших в окружении исторических личностей? Если многое можно упустить из внимания, то не следует проходить мимо непосредственно важного. Владислав выяснил интересное обстоятельство, согласно которому становится известным, как Дантес мог умереть сразу по прибытию в Россию, спасённый случайным человеком, давшим ему деньги на лекарство. Всё прочее — цепь событий, окончившаяся роковым выстрелом.

Другой деятель поэтического направления, Тютчев, был неизвестен современникам. Именно так получается, если верить Владиславу. И при этом его стихи пользовались популярностью, только никто не знал имени их автора.

Помимо вышеозначенных, Отрошенко проявил интерес к философу Шопенгауэру, писателю Платонову и ряду других деятелей, выяснив требуемые лично ему закономерности, одной из которых стала необходимость принятия факта человеческого умения придумывать в силу кажущейся для того необходимости. Допустим, отчего не создать ложную историческую реальность, представив прошлое на собственное усмотрение? Собственно, тем берётся заниматься каждый, кто соглашается воссоздавать былое заново, тем претендуя на достоверность.

В заключении Владислав решил убедить читателя во влиянии осознания пространства на человека. Если бы Япония занимала гораздо большую территорию, какими бы тогда были японцы? А если отвести России малый участок территории, тогда разве не было бы другим самосознание населяющих её людей? Утверждение спорное, хотя бы в силу того, что человек никогда не выходит за пределы доступного ему лично пространства. А с начала XXI века человек и вовсе не испытывает необходимости иметь более, нежели ему способен дать незначительный участок, отведённый под существование. Но если всё-таки придерживаться версии Владислава, то житель европейской части России воспринимает пространство далеко не так, как то делают жители Сибири и Дальнего Востока.

Автор: Константин Трунин

» Read more