trounin.ru

Трудно быть человеком, когда живёшь не по задуманным природой правилам, а стараешься установить собственные ограничения для существования среди себе подобных. Если не устанавливаешь такие ограничения сам, то подчиняешься чужой воле, существуя ради существования. И хочется жить хорошо, не чувствовать бремя ответственности, не задаваться вопросами бытия, а просто жить, чтобы тебе не мешали, чтобы ты никому не мешал. Поэтому трудно быть человеком: твоё мнение интересует одного тебя, твоя жизнь интересует окружающих тебя, тогда как окружающим в той же мере хочется быть интересными другим, отчего они губят себя, заодно изводя тебя. И если кто посмеет заявить о простейшем желании стать счастливым, того не поймут — на подобное имеет право каждый, но каждый при этом подразумевает лишь себя.

А имеет ли право на счастье проститутка? Может она заработать деньги, купить дом родителям и прослыть для соседей добродетельной женщиной? Может! Так и должно быть. Нужно забыть о пустопорожней злобе, не капать ядом, не усмехаться и оставить желчь желчным протокам. Пусть Пауло Коэльо приукрасил действительность, сгладил углы и построит повествование в сказочных тонах — истории обязаны заканчиваться хорошо, иначе их нет смысла начинать рассказывать. Важен факт понимания необходимости преображения, который осознает главная героиня «Одиннадцати минут». Она ошиблась — она согласна с этим. Но путь всегда позволяет пойти по другой дороге жизни. Если не быть проституткой, то отчего не уподобиться древнегреческой гетере или венецианской куртизанке?

Героиня произведения Мария выросла в бразильском городке. С детства она мечтала о пляже Рио-де-Жанейро, и более ни о чём не мечтала. В своём одиночестве она познавала тайны тела, давала волю фантазиям, ласкала плоть и до всего доходила на личном примере. Никто не сказал главной героине, чем грозит обернуться для неё будущее. Она шла вперёд, спотыкалась, пользовалась милостями судьбы и жила дальше, пока Коэльо не поставил её перед необходимостью задуматься над будущим, наконец-то обратить изнанку вспять.

Трудно быть писателем, когда понимаешь необходимость быть ответственным перед издателем и читателями. У человека имеется ряд обязательств, должных быть выполненными. Кому-то Коэльо обещал жизнеутверждающее произведение, а кто-то ждёт исполнение договорённостей к определённому сроку. И возникает перед писателем проблема, поскольку нужно рассказать интересную историю и избежать пустых слов. Так слагалось под пером Пауло произведение «Одиннадцать минут»: сперва в меру ровно изложенный на бумаге текст, а после излитие беллетристических вод. Сюжет первой половины обязан был уступить место оголтелой второй половине, лишив читателя всего благого, на что он смел надеяться.

Где та точка невозврата, которую переступил Коэльо? Отчего повествование превратилось в упоение от садомазохистических забав? Почему тема получения женщиной сексуального удовлетворения стала важнее того, чтобы женщина имела право быть на равных с мужчиной, не оставаясь в качестве ведомого? Пауло утопил идиллию, наполнил ожидаемую пастораль инвентарём для укрощения потребностей тела. Коэльо опошлил жизнь главной героини, посулив счастье до последнего вздоха. Снова через веру осознание вернуло происходящее на страницах на круги своя. Поэтому трудно быть писателем: кто-то обязательно останется недовольным твоей манерой — лишними событиями доводить повесть до размера романа.

Постыдно не то, что главной героиней «Одиннадцати минут» Коэльо сделал проститутку, а то, как он с ней обошёлся. Речь не о праве на счастье — Мария его заслуживала. Паоло распорядился добродетелью так, словно хорошее обязано быть испачканным. На ведро чистой воды нашёлся килограмм фекалий. Впрочем, удобрение — есть удобрение. Не надо принимать близко к сердцу — лучше излить на огородную грядку: сделаем Марии приятно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Тень Бехистунга» | Книга №2

Забудем о мемуарах Брусилова. Посчитаем, будто мы ничего не знаем о Первой Мировой войне. Ещё меньше мы знаем о происходивших в России социальных потрясениях. И ещё меньше — о политическом положении Персии. Тогда будет полезно ознакомиться с произведением Арсена Титова «Под сенью Дария Ахеменида». Но перед этим нужно обязательно закрыть глаза и быть готовым к примитивному построению диалогов с помощью повторяющихся слов-паразитов, обозначающих действия вроде «сказал я», «сказал он».

Что важного сообщает Титов читателю? Арсен рассказывает о Персии, отзываясь о ней положительно лишь при упоминании прошлых заслуг населявших этот край людей. На момент описываемых событий Персия пребывала на положении раздробленного государства. Север контролировала Россия, юг — Британия, с востока активно вмешивалась Турция, относившая Персию к сфере своих интересов. На фоне подобной обстановки Титов показывает будни солдат русской армии, описывает их передвижения и заражает мнением о бездарных командирах. Главного героя, каким бы талантливым артиллеристом он не был, читатель в прежней мере воспринимает в качестве резинового элемента, служащего скорее связующим звеном для повествования.

Мелочей в произведении хватает. Для пущей наглядности Арсен решил отразить детали. О чём-то ведь следует писать. О чём-то действующим лицам необходимо говорить. Так строится сюжет с первых страниц. Читатель узнаёт подробно о создании бехистунской надписи, знакомится с заветами царя Дария, получает сведения о схожем отношении древних персов и казаков к лошадям, понимает опасность умереть от выпитой воды из отравленного колодца, осознаёт удручающее положение медицины и невозможность помочь солдатам. Таково начало — какая-никакая, но в меру полезная информация.

Вскоре Титов превратил повествование в отражение происходивших в России перемен. Оказался забыт сюжет, которого и не было. Мемуары Брусилова не зря ранее упомянуты, в них содержится даже больше информации, тем более из первых рук. Титов будто бы вещает из Персии, где происходили точно такие же события, как на европейском театре войны: началось разложение армии, участились случаи расправ над командным составом. Россия повсеместно теряла позиции, в числе прочих был оставлен Хамадан. Ничего нового Арсен читателю не сообщил, всего лишь изложив моменты истории со стороны личной точки зрения.

Желание понять поведение главного героя наталкивается на глухую стену. Пусть он продолжает пребывать справедливым человеком, забыл о прежде свойственной ему жалости к мирному населению, теперь он, учитывая его высокое положение, обязан бояться бунта солдат. Чего не происходит. Читатель будет чувствовать себя обманутым. Кого следовало первым устранить, тот оказывается в числе ратующих за новое устройство мира. И ладно к тому он стремится сам — почему его таким видят окружающие?

Все мысли главного героя касаются происходящего в столице России: убийство Распутина, отречение Николая II, временное правительство… Так далеко и при том очень близко. Если Титов хотел вложить некий смысл в им описываемое, то явно он этого не сделал. Почему «под сенью Дария»? Что или кто? Какое значение Арсен вложил в сочетание слов «Тень Бехистунга»? Каким-то образом история Древней Персии связана с судьбой Российской Империи? Задавать вопросы можно до бесконечности. Отвечать на них не требуется, ежели сам автор не потрудился наполнить текст чем-то большим, нежели повторением эпизодов истории без указания на цикличность процессов.

Осталось узнать мнение Арсена Титова о событиях 1918 года. Чем он обернётся для главного героя повествования, который, как помнит читатель, с малых лет привык сравнивать себя с Наполеоном. Главный герой всё-таки решится открыть стрельбу по мирным жителям?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ничего не поделаешь, советские писатели периода становления государства излагали мысли в совсем уж непотребной кричащей форме. За кого не возьмись, всюду надрыв души, повышенный эмоциональный фон, рваное содержание и отсутствие сюжетной линии. Всеволод Вячеславович Иванов шёл в ногу со временем, поэтому его произведения ничем от ему современных не отличаются. Берёшь «Железный поток» Серафимовича, видишь похожую манеру письма. Берёшь другого писателя — опять в том же духе изложено. Безусловно, интересно наблюдать за метаниями человеческих порывов, не находящих себе покоя в пору столкновения интересов, выраженных гражданской войной. И нужно тот фон принять, иначе нельзя подходить к пониманию творчества людей, переживших подлинную трагедию понимания с ними происходящего.

Темой рассказов Всеволода Иванова преимущественно является советский восток. На страницах задействованы китайцы, японцы, жители Сибири и Средней Азии. Что-то может касаться иных областей страны. Чаще каждый рассказ представляет собой нечто эпически малое, возведённое в ранг человеческого отчаяния. Герой становится героем прежде всего в своих глазах, умирает и о нём более никто не вспоминает. Иванов брал историю о подобном для воплощения в рассказе и, в изматывающих писательское нутро словах, изливал скопившийся в нём текст.

Ярко! Под пером Иванова людей могли сбрасывать со скалы, их черепа трескались о камни, они телами насаживались на острые грани, им вослед сбрасывались другие люди. Человек у Иванова мог лечь на рельсы перед поездом и тут же застрелиться, чтобы не позволить движущемуся составу помешать красным закрепиться на позициях. Старик мог просто утонуть, пытаясь спасти ребёнка, делая это в порыве желания броситься в воду и помочь. Порядочные селяне вмиг оказывались преданными делу большевиков, пусть вся их семья большевиками же была растерзана. И далее в подобном духе — эмоции и снова эмоции.

Какой вывод читатель сделает из прочитанного? Сомнительно, чтобы хотя бы какой-нибудь вывод у него получилось сделать. Идеологическая борьба красных за обладание умами населения страны ушла в прошлое. Ныне читатель понимает, насколько красные стремились к справедливости, боролись за неё и добивались, обращая противника в бегство. Такой образ должен соответствовать истине по праву желания на то победителей. Иванову осталось романтизировать образ красных воителей, боровшихся за правое дело, погибавших безлико и тем усиливая величие поступка, эпически малого.

Когда пыл Иванова остынет, он возьмётся за повесть «Вулкан», рассказав о Крыме и курорте Коктебель. Писать он её будет на протяжении двадцати двух лет. Читатель это поймёт, знакомясь с текстом. Возникнет мысль, что Иванов в год дополнял повествование очередной главой. Конечный вид повести стал напоминать нечто мазаное по бумаге, лишённое эмоционального фона вообще. Усталость стала преобладать. Могла сказаться Вторая Мировая война — источник совершенно иных чувств, нежели владевших сознанием людей в двадцатых годах.

Бронепоезд 14-69, Вулкан, Бык времён, Лога, Синий зверюшка, Пустыня Тууб-Коя, Старик, О казачке Марфе, Поле, Жизнь Скотинина, Полынья, Оазис Шехр-и-Себс, Сервиз, Особняк, Барабанщики и фокусник Матцуками: таково содержание сборника рассказов, предлагаемых читателю издательством «Художественная литература» в серии «Классики и современники». Надо постараться оценить авторский текст со всем достоинством. Нужно прорваться через рваный стиль. Создать представление о целостности содержания. Забыть о прочей литературе. Видеть лишь желание писателя высказаться. Тогда проза Всеволода Иванова не будет прочитана зря.

Когда новый день несёт новое, а старый уносит старое, значит жизнь не стоит на месте. А если жизнь не стоит на месте, то стоит бороться за обновление старого. В ином случае старое не даст дорогу новому, последует взрыв и говорить придётся на эмоциях, как Всеволод Иванов.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Список лауреатов литературной премии «Русский Букер» открывает роман Марка Харитонова «Линия Судьбы, или Сундучок Милашевича», написанный в начале восьмидесятых годов, опубликованный в 1992 году. В романе рассказывается о писателе Семёне Кондратьевиче Богданове, чья доля вела его через реалии советского государства с первых дней основания, и в итоге ни к чему не привела. Не приведёт жизнеописание к полезным мыслям и читателя. Харитонов смешал вымысел с ещё большим вымыслом, разбавив повествование порцией хронологических причуд.

О Семёне Богданове известно мало. В действительности, разумеется, такого писателя не существовало. Не существовало и писателя с псевдонимом Симеон Милашевич. Как не существовало исследователя его творчества. Но на страницах произведения одним из действующих лиц найдены свидетельства, сообщающие обратное. Почему бы читателю не попытаться вместе с Марком Харитоновым восстановить фрагменты утраченной биографии и заодно прикоснуться к никогда не написанным художественным произведениям? Желание похвальное, вполне может быть нужное, но скоротечное.

Для начала требуется обвинить писателя Милашевича в плагиате, чтобы усомниться в истинной ценности его произведений. Возникает мысль, будто он брал материал из изданий с низким тиражом, переписывал истории и слегка изменял само повествование. После обвинение потребуется снять, дабы читатель проникся уважением к нему, человеку с трудной жизнью. Жил он в тишине, спокойно работал и старался оставаться незамеченным. Потому и так трудно восстановить его биографию.

Все дальнейшие события в повествовании перемешаны. Они восстанавливаются перед читателем скорее сумбурно, нежели способствуя правильному пониманию происходящего на страницах. Личность Милашевича будет всё чаще отходить на второй план, уступая место исследователю его творчества Антону Лизавину. В разговорах о разном, вплоть до обсуждения присадок для водки, перед читателем пройдёт ряд событий, неизбежно обязанных получать подпитку в виде тех или иных обстоятельств жизни непосредственно Милашевича.

Понять особенности творчества исследуемого писателя сможет не каждый. Трудно разобраться в том, почему, сказывая житие Макария, мораль сведётся к превращению человека в куст. Реальность у Харитонова то и дело искажается. Если с особенностями творческого процесса такое допустимо, то в отношении настоящей жизни — не совсем. Неужели Лизавин мог встретить Милашевича? Только во сне такое возможно. Про инопланетян допустимо не упоминать. Впрочем, чему удивляться — загадок в романе Марка хватает. Было бы желание их разгадывать.

Думается, не Лизавин писал кандидатскую диссертацию о творчестве земляков, а делал это Харитонов, причём рассказывая о судьбе человека, чьи произведения могли бы его вдохновить на литературные свершения. Приходится признать, у Харитонова получилось заинтересовать людей, ежели отлежавшийся в столе роман сразу после публикации получил одобрение. А может быть общественность давно ждала свежего взгляда на литературу: чего-то экстраординарного и далёкого от реалий будней Советского Союза. К тому же хорошо, что неоценённое в двадцатых годах творчество Милашевича, нашло спрос спустя семьдесят лет.

Скорее всего, это именно так. Сошла лавина, обнажив перед читателем сходных по духу с Харитоновым писателей. Их произведения не публиковались в Союзе, либо издавались за рубежом. Не в рамках «Русского Букера», но с помощью других литературных премий их имена стали известны русскоязычному читателю. Но Харитонова можно считать первым среди подобных, какой бы действительной ценностью его произведения не обладали.

Теперь сундучок Милашевича позволительно закрыть — линия судьбы восстановлена. Не в наши дни, а лет через сорок-пятьдесят, кто-то проявит интерес к творчеству писателей девяностых. Марка Харитонова точно не обойдут вниманием.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дельфина Лакруа и Альбан Серизье, исследователи творчества Экзюпери, представили вниманию сборник произведений Антуана, включив в него «Манон, танцовщицу», «Авиатора», фрагменты «Южного почтового» и «Ночного полёта», а также снабдив текст собственными комментариями, дополнив повествование для полноты понимания письмами. Получилось нечто вроде биографии, показывающей читателю Экзюпери с его лучшей стороны — в виде романтика, ищущего себя в мире.

Личность Антуана раскрывается на глазах. Словно он сам рассказывает о себе. Дельфина и Альбан последовательно знакомят читателя с Экзюпери. Сначала он думал о службе военным лётчиком, вынужденный по настоянию родственников забыть о том, устроившись на почтовую службу. Он постоянно писал письма, раскрывал в них мысли, делился творческими замыслами и трудностями профессии пилота. Так в одном из посланий Антуан поведал о замысле рассказа о Манон. Данный рассказ будет опубликован много позже — в 2007 году. В другом послании сообщил о храбром лётчике, разбившемся в горах и сумевшем выжить. Жизнь сама подсказывала Экзюпери сюжеты — придумывать ему ничего не требовалось.

Антуан искал себя, тем же занимались герои из небольшого наследия истинно художественных произведений. Искала себя и Манон — третьеразрядная танцовщица, прислуга, вещь для всех, «кусок мяса» для мужчин, подстилка из плоти, тело с мнительной душой. В её буднях не было того, ради чего стоило существовать. Она признаётся в никчёмности, но понимает необходимость жить. И живёт по той причине, что это необходимо. Если не ей, то другим. Оказалось, подобные люди способны вдохновлять других. То есть быть чем-то вроде музы. Манон о таком не думала, зато об этом задумался Экзюпери. Задумался и стал писать. Чья-то ничего не стоящая жизнь явила собой пример важной ценности каждого из нас. Искать нужно не своё предназначение, а быть опорой для других. Читатель должен вынести только такой вывод из первого литературного опыта Антуана.

Важнее для Экзюпери стало отражение реалий авиаторского ремесла. Рассказом «Авиатор» он определил дальнейший творческий путь. Сумбурные мысли пилота, попытка понять чувства других, желание передать личные ощущения читателю — всё это стало основой будущих романов, сделавших Антуана знаменитым писателем (читатель знает — «Маленький принц» увидит свет незадолго до смерти автора). «Южный почтовый» и «Ночной полёт», отрывки из которых приводят Дельфина и Альбан, усиливают подобное ощущение. Этого достаточно, чтобы понять, чем жил и дышал Экзюпери. Приводимые в сборнике письма являются тому наглядным доказательством.

Антуан, оказывается, был ранимым человеком. Его задевала критика, указывавшая, насколько он плохой писатель, ежели сообщает читателю сведения о своей профессии. В сборнике приводится имя единственного критика, так считавшего, словно во Франции натурализм отжил своё, уступив место экзистенциализму. Антуан не уступал, и правильно делал. Мнение одного растворилось в прошлом, а произведения Экзюпери продолжают пользоваться спросом.

Антуана интересовало многое. У него хватало дельных мыслей. О многих думах он рассказывал в письмах. Переписка превращалась в обмен энциклопедической информацией. Потом исследователи его творчества вырежут им необходимое и составят сборник «Цитадель». Дельфина и Альбан поступили не так варварски. Они взяли самое чувственное, показывая Экзюпери лирично настроенным человеком. Есть чему поучиться, читая пропитанные любовью послания Антуана.

Читатель обязан зарядиться долей положительных эмоций. Поймать оптимизм и пустить его на бреющем полёте. Преграды будут преодолеваться с лёгкостью, а жизнь нестись скоротечно. Под крылом пусть всегда будут те, кто ценит; в кабине — тот, кто любим; на взлётно-посадочной полосе — те, кто ждёт возвращения; а дома — тот, кто примет таким, какой ты есть. Не надо забывать и того, что ты — пример другим, на тебя смотрят и тобой вдохновляются.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Знаете, это, конечно, безумно так будет думать, но Валерий Былинский частично напомнил о некогда жившем писателе Юкио Мисима. Помните, какой жизненной позиции Мисима придерживался? Он всегда шёл вперед и старался добиться осуществления поставленной перед собой цели, в ином случае готовый показательно совершить самоубийство. Нет, ни о чём подобном Валерий не рассказывает. Просто он предложил читателю историю о молодом человеке, братом которого являлось подобие реального Юкио. Тот тоже стремился быть первым в любом увлечении, рьяно отстаивал независимость от других и оставался себе на уме, пока не пришлось расплатиться за убеждения. И не беда, что действие произведения «Июльское утро» происходит где-то в девяностые годы. Подобное может быть в любые времена.

Читательский интерес представляет детство главного героя. Из-за имени Валерий его становление воспринимается автобиографическим. Не смущает другая фамилия — такой приём часто используют писатели. Чем дальше продвигается сюжет, тем более читатель сомневается в прежнем мнении. Стоит предположить, что где-то случился срыв, продолжив развитие в рамках альтернативной истории. Перед читателем появляются элементы действительности — главному герою надо как-то зарабатывать на жизнь. И тут Былинский очернил «Июльское утро» банальной сюжетной линией, сведя будни главного героя в ту степь, которая и ассоциируется у читателя с девяностыми.

Забудем про финал. Остановимся на детстве. Главный герой с юных лет любил рисовать, а немного погодя стал сочинять роман об Африке. Влияние на него оказать мог только брат. И какое это было влияние — первым советом в рамках чтения стали письма Эпикура. Ничего вроде бы особенного — Былинский не сообщил читателю подтекста. Читатель же насторожился. Эпикур? Совет от человека, в числе чьих способностей позже окажется умение выживать в дикой среде без достижений цивилизации, не может не насторожить. Но это лишь эпизод, практически ничего не означающий, так как главный герой не сможет применить братских советов, войдя во взрослую жизнь в качестве унылого человека, зависимого от обстоятельств и потому стремящегося к саморазрушению. Разрушая себя, он опосредованно уничтожит всех связанных с ним людей, начиная от школьных друзей и заканчивая братом.

Именно завершение «Июльского утра» ставит читателя в неловкое положение. Какое бы детство не было у главного героя произведения, оно воспринимается отдельно от последующих событий. Безусловно, задача писателя показать, вследствие каких причин главный герой стал тем, кем стал. Былинский этого не сделал. Обстановка в стране не располагала к тому, чтобы воспитание человека могло помочь ему в резко изменившихся реалиях. Коли нужны деньги, принимайся за доходную работу. Если выгодно торговать на рынке — торгуй. А если предстоит заниматься асоциальной деятельностью, то будь готов к расплате.

В чём-то Былинский определённо прав. От человека не так много зависит. Проще подчиниться обстоятельствам, нежели стремиться к лёгкой жизни. И если всё-таки хочется, то нужно принимать ответственность за содеянное в полной мере. Принять, как принял Юкио Мисима, но не как это сделал Валерий, главный герой произведения.

В сборник «Риф», помимо повести «Июльское утро», вошли рассказы, написанные Былинским с 1995 года. Говорить о них можно, но не следует. Это выплеск эмоций, собственных впечатлений от увиденного и боли за происходящее в современном мире. Одна часть их сумбурна, другая — вызывает недоумение, третья — заставляет усомниться в правильной интерпретации действительности. Есть моменты пошлости и нецензурных выражений — куда же без них в нашем мире.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дело происходило в середине XIX века в Калифорнии, сперва пропала группа людей, чудом выжила, после разбрелась по стране. На том бы и заканчивать повествование, поскольку форма рассказа исчерпала себя и не подразумевала продолжения, но Брет Гарт решил развить тему. И развил её в неведомые дебри таинственности, подмены действующих лиц, завязав сюжет на мало кому известной серебряной жиле, существовавшей краткий миг, чтобы внести в людские отношения истинную сущность человеческой натуры. Кто не съел себе подобного на первых страницах, будет это пытаться «сделать» другими способами. Вплоть до судебного разбирательства.

Читателю потребуется изрядное количество усилий, чтобы вникнуть во все детали повествования. Произведение ими чрезмерно насыщенно, до возникновения чувства отторжения. Хотелось бы понять, зачем действующим лицам столько мороки вокруг чего-то, если жизнь от них того не требовала. У них возникла обоюдная неприязнь, ныне они теряются — кто из встреченных ими является тем самым, с кем некогда пришлось претерпевать смертельно опасную ситуацию. То никому не интересно, особенно читателю. Давно пора было снять маски, представив происходящее в истинном свете. Брет Гарт предпочёл развивать действие полунамёками.

Необычные методы использует Фрэнсис, дабы описать необычные же ситуации. Казалось, должны были сгинуть люди от голода, и погибли бы, не вмешайся «провидение». Кому-то (разве важно кому?) приснился пророческий сон, вследствие чего спасательная команда отправилась на поиски. Пришла на нужное место, нашла искомое, задалась рядом предположений о происходившем до их прибытия, задумалась над естественными причинами смерти некоторых погибших и судьбой пропавших. И вот должна быть поставлена точка, оставив читателя самостоятельно домысливать случившееся. Лучше её всё-таки поставить, ибо в дальнейшем Брет Гарт редко сдвигался с определённого сюжета, никак не продвигая развитие событий, томя читателя однообразностью догадок действующих лиц.

Вялотекущим оказался и азарт золотоискателей, нашедших серебро прямо под ногами одного местного жителя. Тот и не знает, каким богатством располагает. И читатель не сразу понимает, кто является местным жителем. А когда Брет Гарт ему о том сообщает, верить ему не стоит. На страницах произведения продолжается игра в таинственность. Мало кто из действующих лиц ходит с открытым лицом, у каждого из них имеется тайна, причём общего характера. Такой уж замыленный глаз у персонажей — не могут они разобраться, сомневаются даже в себе. Их принимают за кого-то определённого, кем они не являются. Порой не являются и тем, кем они являются непосредственно для читателя. Поэтому и возникает у читателя чувство отторжения.

Мог Брет Гарт подвести повествование к логическому завершению, позволив каждому действующему лицу дальше жить со спокойной совестью. Они всё равно остались при том, что имели. Если о чём не знали, то утрата того их не сильно обеспокоила. Брет Гарт просто снял маски с каждого из них, хотя не требовалось вообще их надевать. Но ежели изначально надел, пришлось Фрэнсису строить повествование исходя из задуманных им сюжетных линий.

Стало ли лучше действующим лицам после окончания повествования? Кажется, что нет. Они снова наденут маски, продолжат жить в таинственности, испытывая из-за этого приятное ощущение неизвестности. Не так важно на самом деле. Толком история закончилась счастливым избавлением от гибели после голодного блуждания. Пусть Брет Гарт расширил повествование — читатель получил возможность прикоснуться к тому, что редко ему даётся — к продолжению. Только не о тех пошёл дальнейший сказ.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё, что можно сказать о втором сборнике рассказов Хэрриота, было сказано о первом. Стало меньше умерших животных, появилось больше нерадивых фермеров. Джеймс в прежней мере женат, ожидает повестку для службы в армии. Свободное время он заполняет работой. Продолжает сталкиваться с трудностями ветеринарной профессии, не высыпается по ночам, консультируется с узкими специалистами и неизменно гуманен. Каждый случай из его практики можно рассматривать отдельно, но этого делать не стоит — пусть читатель сам ознакомится с творчеством Хэрриота.

Поскольку Джеймс начал писать воспоминания довольно поздно, он постоянно сравнивает прошлое с его настоящим. Он не упускает возможности посетовать на отсутствие важных для здоровья животных лекарств, печалится от томившей его раньше неизвестности, когда теперь всё некогда происходившее уже не сможет вызвать прежних проблем. Не стесняется Хэрриот расписываться в собственной неспособности в ряде случаев, припоминая раз от раза, насколько мало он проработал практикующим ветеринаром. У него появились знакомые соратники по призванию, в чём-то знающие гениальные рецепты для облегчения труда, а в чём-то загоняя положение мучающихся зверей в худшее, нежели было.

Приходится недоумевать, насколько мало знали фермеры о том, чем они занимались. Может Хэрриоту на таких везло? Словно не по наследству переходило хозяйство, не учил отец сына премудростям разведения животных, а просто из чистого любопытства люди поселились в сельской местности и принялись за выращивание скота. И это при том, что Джеймс периодически оправдывает фермеров, действительно приехавших из города для ведения хозяйства на селе, ибо такова их мечта, или хозяин умер, не передав никому секретов мастерства, отчего подворье повально вымирает. Но большинство из вызывавших Хэрриота всё-таки занимались животноводством давно, значит должны были иметь представление о своём занятии. Только не имели, что крайне странно.

Оттого и описывает Джеймс множество вызывающих возмущение ситуаций, в которых он один чего-то стоит. Знания у него не отнять — по повествованию он является грамотным специалистом в ветеринарном деле. Ему доводилось постоянно спасать животных, иного Хэрриот рассказывать не мог. И упирает он чаще сугубо в безалаберность людей, способных запустить хозяйство, забыть о домашних питомцах и заниматься чем угодно, кроме заботы о прекрасных и удивительных созданиях. Со своей стороны он будет прав, какими бы его способности к излечению братьев меньших не видели непосредственно воззвавшие к квалифицированной помощи.

Чем ценится проза Хэрриота, так это занимательными случаями из практики. Если чего не может повториться у другого, то того, что случалось с Хэрриотом. О чём-то не перескажешь, заново заливаясь слезами веселья, о другом — слезами сочувствия. Попробуй разгадать ещё один ребус, наблюдая за мучениями животного. Или разберись с человеком, чья натура не поддаётся пониманию, но всё же заслуживает снисхождения. Каждый достоин быть понятым, даже не имей он права на прощение.

Опять читатель понимает, скоро практика Джеймса прервётся. В первом сборнике рассказов он уже отправился служить, во втором же — получил повестку. Читатель узнает, как трудно далась Хэрриоту необходимость покинуть дом, поскольку появилось то, чему он должен будет посвящать часть оставшейся жизни. С войны он мог не вернуться, тогда трудно бы пришлось жене. Мысли Джеймса переполнены, думы омрачены, но деваться ему некуда — нужно исполнять долг перед страной. Осталось понять, почему при переводе на русский язык об армейских годах Хэрриота решили не рассказывать, вырезав эти моменты из повествования последующих книг.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Повесть «Где сходилось небо с холмами» — литература, написанная Владимиром Маканиным для себя, и, как оказалось, для премии «Ясная поляна», ибо в составе одноимённого сборника была объявлена лауреатом в рамках номинации «Современная классика». О причудах премирования говорить не следует — всякое случается. Дают награды и за такие произведения, которые писались явно для души, без цели обрести широкую огласку. Теперь люди снова приобщились к чтению творчества Маканина. О чём же он решил рассказать?

И рассказал читателю Маканин о человеке из шахтёрского городка, взятого на воспитание в приёмную семью, после вставшего на ноги и уехавшего, а затем вернувшегося и осознавшего — впустую провёл пятьдесят лет жизни. Ничего толкового главный герой повести не сделал, все его старания канули в безвестность — растворились в повседневности и никто никогда о нём более не вспомнит. Но ведь знали этого человека раньше — слушали его музыку по радио, распевали её пьяными под окнами, не придавая значения, кто является сочинителем. Да и не является главный герой сочинителем — он лишь перерабатывает старое, изменяя до малой узнаваемости и приукрашивая иной манерой исполнения.

Центрального сюжета в повести нет. Маканин подходит к изложению истории с разных временных точек. Без лишнего объяснения сразу погружает читателя в круговорот событий, почему-то всегда располагающихся рядом с накрытым яствами и алкоголем столом. Пока люди веселятся и пьют, кто-то умирает, либо решается чья-то судьба. Так, например, с первых страниц читатель становится свидетелем поминок, взирая через светлые бутыли с водкой и банки с солёными огурцами, обходя стороной сваленные горой варёные яйца с картофелем, чтобы через десяток страниц столкнуться со схожей ситуацией уже где-то в Вене, где чествуют главного героя, слушая из его уст рассказы о детстве.

Хорошей была некогда жизнь. Не такая угрюмая, какой стала потом. Закончились застолья. Лица людей погрустнели. Почему же человек пел песни и балагурил с самой древности, а тут разом былая удаль сошла на нет? Стоит в том винить автора, либо главного героя. Для них жизнь перешла грань прежней лёгкости, обозначилась мрачными красками и ожиданием погружения в беспросветность. Читатель поддаётся тому же чувству, которое описывает Маканин. Нигде на страницах далее не найдёшь улыбок прочих действующих лиц. Их заставили понимать жизнь с позиции пятидесятилетнего главного героя, растерявшего вдохновение и желающего найти забытый народом мотив, дабы его возродить в новом звучании.

Только канул народ в прошлое. Не поют в деревнях. Молодёжь разъехалась, остались старики и те, кому безразлично кем им быть. Именно с оставшимися главный герой будет пытаться наладить отношения, но встретит лишь непонимание, ибо он сам из некогда покинувших родные места. Нет более ему веры. Не будет к нему прежней теплоты от старожилов. Молодым же селянам попросту плевать, в силу того, что они не способны задуматься хоть о чём-то, кроме необходимости ночью заснуть да утром проснуться. Найти среди таких людей получится тоскливый мотив, щемящий грудь, если главный герой окажется на это способен.

Кто-то действительно сочинит шлягер, порадует тем людей, кто-то людей не порадует, шлягер не сочинив. Одна радость может быть в жизни — сойти на старости лет с ума, тронуться всеми фибрами души, ловить лучи счастья и чувствовать себя внутри лодки, пока кругом тебя дуреет от страстей толпа. Времена меняются, забудутся дела прежних поколений. Так отчего грустить нам об этом сейчас? Пусть печалятся о том далёкие потомки.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пастораль, трупы, кал… Что ещё мог увидеть журналист в Конной армии? Он приехал не воевать, а участвовать в жизни людей на войне. Он не Лев Толстой. Он — Исаак Бабель. Поэтому повествование ведётся от лица еврея, читающего чужие письма и пересказывающего услышанные истории. Кто желает взглянуть на гражданскую войну глазами отстранённого человека, будто происходящее для него лишь забава, тому «Конармия» может прийтись по вкусу. Но нужно быть настроенным на избыток действующих лиц, имеющих сказать каждый своё самое весомое слово.

Героических поступков Бабель в армии не увидел. Романтики тоже не заметил. Он смотрел сны, думал на еврейские темы, показывал умение быть жалостливым. Однажды довелось ему заполучить в личное распоряжение коня из-под провинившегося казака, так намаялся с ним, измял седло и довёл животное до плачевного состояния. Не был Бабель к войне приспособлен: обходились с ним просто — обходили стороной. Потому и писал он после рассказы такого содержания, словно сидел в углу, развесив уши.

С первых страниц читатель даже не поймёт, о чём повествует Бабель. Где заявленная конармия? Почему главный герой видит себя общающимся с комдивом во время сна, потом описывается костёл, какое-то письмо родным о судьбе-кручине боевой, что-то невразумительное на религиозную тему, снова чужое письмо, опять еврейские мотивы, далее про боязнь убить гуся и про печальных пчёл, и только, ознакомившись со всем этим, читатель начинает понимать, что стали появляться зарисовки о конармии. И какие это зарисовки: чьи-то жаркие бои и чьи-то мучения перед смертью.

Интересует не столько описание будней Конной армии, сколько конкретика. Точно Бабель на стороне Красной Армии воевал? По сюжету рассказов судить невозможно. Чаще видишь уход в самоволку, куда-нибудь туда, где вкусно накормят и где есть кому сыграть красивую мелодию. Если читать рассказы Бабеля под жалостливые завывания скрипки, тексту будет придана должная атмосфера. От каждой страницы веет меланхолией — автор удручён действительностью. Бабель знает, тоскливые будни пребывания в конармии закончатся, тогда-то и отправится он туда, где не придётся резать гусей, а очень даже вкусно кушать под звуки скрипа струн.

Пусть будет громко сказано, складывается впечатление, не любили Бабеля в армии. Читая его биографию, складывается аналогичное впечатление. Негодовали от «Конармии» многие, в том числе Будённый, непосредственный руководитель Конной армии. Не оценили по достоинству при жизни автора, не придают значения его произведению и сейчас. Разве только иной учитель литературы просит ознакомиться с творчеством Бабеля в рамках гуманитарных классов.

В 1940 году Бабеля расстреляли. Конец жизни писателя заставляет по иному смотреть на его творческий путь. «Конармия» может не нравиться, но этот сборник рассказов всё-таки пришёлся по душе сперва Максиму Горькому, после Константину Паустовскому. Бабеля реабилитировали, как реабилитировали и его «Конармию». Заслуженно или нет — читатель определится сам. Каким бы образом Бабель не описывал войну, он был её непосредственным участником, а значит имел право выражать личное видение. Главное, в «Конармии» нет отражения классовых ценностей, есть грусть от случившегося.

Что касается манеры изложения, то так писало большинство ранних советских писателей. Они желали выражать надрыв чувств прозой, разрывая восприятие читателя, и они его разрывали, теряя при изложении нить повествования. Отчего бы не назвать такой подход футуризмом? Вполне разумное объяснение попранию умения доходчиво изъясняться. Исаак Бабель был среди прочих на одной волне.

Автор: Константин Трунин

» Read more