Author Archives: trounin

Аристотель «О душе. Книги I-III» (IV век до н.э.)

Аристотель О душе

Что есть душа? Аристотель скорее отрицал возможность её существования, нежели соглашался. Но почему-то живое разительно отличается от неживого. Может быть причина во внутренней силе, называемой энтелехией? Под оной вполне допустимо считать именно душу. Если это так, тогда необходимо провести исследование, изучив представления древних и выработав собственную точку зрения.

Прежде мыслившие философы воспринимали душу разными понятиями. Кто-то видел в душе атомы, иные воспринимали её в виде огня, воды или крови. Пифагорейцы понимали под душой пылинки в воздухе. Некоторые отождествляли душу и ум. Алкмеон же предложил считать душу бессмертной. Сам Аристотель предположил под душой понимать состояние гармонии.

Вот первейшие вопросы, возникшие в начале рассуждения. Если душа всё-таки существует, то она цельная или состоит из частей? Соотносятся ли между собой души человека, животных и Бога? Все ли души кому-то принадлежат или есть души сами по себе? Душа без связи с телом может мыслить? Движется душа, или она неподвижна? Как душа способна двигать тело? Может душа сама является телом? Или душа воплощает собой число? Как видно, ответить на сии вопросы практически невозможно.

Аристотель решил опираться не на воплощение гармонии, представив душу в качестве энтелехии. Как это понимать? Допустим, если тело является глазом, то его душой тогда является зрение. Для тела человека в таком случае душою считается состояние бодрствования. Получается, душа подразумевает сущность одушевлённых существ. Даже у растений должна быть душа, но отличная от человеческой.

Если душа всё же является причиной и началом живого тела, то за счёт чего она растёт и чем питается? Аристотель склонен к двум вариантам: подобное питается подобным или неподобное — неподобным, за счёт чего и происходит её рост.

Если душа управляет телом, значит она понимает его чувства и ощущения. Вполне вероятно, что душа прозрачная, иначе её было бы видно при свете. Вероятно и то, что душа не имеет запаха, она не производит звука. Это объясняет невосприимчивость человеком души, либо её не существует вовсе. Можно посмотреть иначе, человек не настолько чуток, чтобы услышать или обонять душу, его зрение не позволяет её разглядеть. А может именно душа производит секреты человеческого организма? То есть помогает выделять, к примеру, слёзы и слюну? Коли так, то и вкус души нельзя распознать. Душа может помогать выполнять осязательную функцию.

Из рассуждений Аристотеля нельзя понять, какие выводы он в итоге сделает. Собирая материал, Аристотель его обрабатывал и на его основе высказывал собственные предположения. В ходе рассуждений о душе он не соглашался с возможностью её существования, о чём он окончательно скажет в последней книге сего труда. Единственное, с чем Аристотель согласен более прочего, отождествлять душу и мыслительную способность человека. При этом тело не играет важной роли для существования души, поскольку не нужно размышлять о теле, чтобы его ощущать.

Ежели душа — это ум, тогда проще размышлять. проведя разграничительную линию между человеком и животными. Сразу понятно, умственный потенциал человека неизмеримо выше, он не просто запоминает и узнаёт, как то делают животные, но способен позволять делать умозаключения. Осталось понять, чем душа Бога превосходит человеческую, только Аристотель таких сравнений приводить не стал.

Размышления о душе не дали ответов на беспокоившие современников и потомков Аристотеля вопросы. Наоборот, понимать столь тонкую частицу бытия стало ещё сложнее.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Владимир Сорокин «Метель» (2010)

Сорокин Метель

Можно сесть и написать произведение, ничего о нём не представляя. Пусть будет герой, едущий помочь нуждающимся, ему предстоит постоянно попадать в происшествия, а потом всё закончится так, словно никаких действий не происходило. Собственно, таково краткое содержание повести «Метель» Сорокина. Если постараться измыслить более этого, то получится пересказ, поскольку каждая деталь в повествовании связана с предыдущей, тогда как последующая деталь уже никак не связана с предшествовавшими событиями. Перед читателем развёрнуто полотно абсурда.

У главного героя есть цель — добраться до деревни, дабы вакцинировать население от пришедшей со стороны Южной Америки хвори, поднимающей мертвецов из гробов. На беду периодически случается метель, тем усугубляя продвижение к пункту назначения. Изредка погода успокаивается, чем пользовался Сорокин, но не помогая идти герою скорее, а нагружая текст лишними сценами. Читатель в том убеждается сам, видя смакование Владимиром моментов интимной близости с женой мельника и вдыхания наркотических препаратов, останавливающих движение к цели.

Не стоит разбираться, почему герой повествования именно такой. Таким его представил автор — этого вполне достаточно. Он мог быть другим, просто попал бы в иные неприятности. Оканчивать произведение Сорокин всё равно не планировал. Пусть действие движется, Владимир придумает ещё не одно странного вида обстоятельство. Допустим, транспортное средство обязано сломаться, и тут наступает пора повернуть назад. Сорокин предложил починить сломанный в повозке предмет медицинским препаратом. Будет ли оказанная помощь эффективной? Так как требуется мешать передвижению героя к цели, то когда у Владимира закончатся идеи, он ещё раз сломает повозку, покуда не придумает новое дополнение к сюжетной линии.

Представленные события происходят в придуманном автором мире. Это не прошлое, не будущее и не настоящее. Некий временной отрезок, совместивший в себе всё возможное. Главным каждый раз становится то, о чём Сорокину желалось думать. Если о лошадиной силе самоката, то сей агрегат внимательно описывался. Если о жене мельника, то ценители полных женщин с достоинством примут фантазии Владимира, описавшего процесс соития с оными.

Читатель, знакомый с произведениями Сорокина, найдёт в тексте привычную манеру повествования. Ожидаемый подвох начинается с первой страницы и не думает заканчиваться. Представленный вниманию мир постепенно открывается автором. Не стоит надеяться на его продуманность. Лучше настроиться, что ничего действительно полезного никто из действующих лиц не совершит.

Конечно, рассказываемая история затянута. Герою давно пора попасть в деревню, оказать помощь людям и отправиться куда-нибудь ещё. Да не было такой задумки у Сорокина. Требовалось продвигать героя, но не позволить ему дойти до цели. Пусть хоть полозья сломаются, застряв в ноздре насмерть замёрзшего великана, или оживают снеговики, представляя большую опасность, нежели неведомые зомби, либо витаминдеры дурманят снадобьями.

Не в том суть повествования Сорокина, в чём пытаются её найти. Безусловно, разглядеть в абсурде смысл можно, имелось бы на то желание. Есть произведения, в которых как раз абсурд вскрывает язвы общества, демонстрируя действительность в её настоящем понимании. У Сорокина абсурд не имеет такого назначения. Владимир возвёл абсурд в степень, оставив читателю только внимать сюжету, должному вскоре выйти из головы, ибо бесполезная информация долго в памяти не хранится.

Метель уляжется, «Метель» закончится: куда двигаться дальше? Повествование подходит к концу, так и не начавшись. Герой ехал к цели… и не доехал. А если бы доехал? Стал бы зомби. Остаётся поблагодарить Сорокина, что уберёг психику от внимания сцене трансформации живого тела в умертвие.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Андрей Курбский «История о делах великого князя Московского» (середина XVI века)

Курбский История о делах великого князя Московского

В Европе знали — Русью управляет жестокосердный царь. Спросить о том, почему он стал таким, могли лишь у Андрея Курбского. Поэтому Курбский решил написать об этом, дабы всякий мог с его ответом ознакомиться. Представленный на страницах Иван IV Васильевич после если и мог именоваться как-то, то неизменно Грозным. Причём не согласно русской традиции именовать подобным словом непримиримых борцов за право отстаивать правоту своих взглядов, а по причине творимых жестокостей. Иван Грозный убивал, ибо так говорил Курбский, и тех, кто умер до того, как он их мог убить. Реальность и вымысел перемешались в исторических выкладках, что теперь и не разобрать — действительно ли Иван IV Васильевич был настолько жестоким.

Для объяснения мотивов Грозного нужно вспомнить об его отце. Царь Василий III Иванович прожил бесплодным браком, пока под конец жизни заново не женился и не родил двоих сыновей, старшим из которых был будущий Государь всея Руси Иван Грозный. Через три года Василий умер, оставив страну под управление регента при малолетнем правителе его матери Елены Глинской, чей род восходил к Мамаю. Далее до пятнадцатилетнего возраста Ивана в повествовании Курбского почти ничего нет.

Рос Иван в атмосфере придворной борьбы. Бояре через него решали проблемы личного характера, сводя друг друга в могилу. Курбский не старался объяснить, что вины за то на Иване не было. Обозначая сей факт, даже приводя ряд примеров междоусобицы, потом тяжесть за принятие решений легла непосредственно на плечи вступившего в полную власть правителя. После Ивана IV Васильевича уже ничего не оправдывало. Если он кому-то доверял, убивая чьих-то политических соперников, то делал он это так, будто продолжал проявлять личную инициативу.

Истинному озлоблению Ивана Грозного способствовало шаткое положение Руси. Однажды страна подверглась набегу татар, опустошивших земли вокруг Москвы в пределах шестидесяти поприщ. С той поры Иван твёрдо понимал, пока не устранит Казанское и Астраханское ханства, покою не бывать. С той же категоричностью он впоследствии станет относиться к измышленной Курбским «Избранной Раде». Почему измышленной? Само слово «Рада» является полонизмом. Безусловно, приближённые к царю могли навязывать ему своё мнение, как то случается в любом прочем государстве, и именовать их следовало бы просто советниками, но Курбский видел в Раде именно польское явление, когда часть населения имеет право решать за правителя, если им то кажется более нужным.

Ценность «Истории о делах великого князя Московского» заключается в описании взятия Казани. Курбский во всех подробностях рассказывает про осаду. Он видел взывающих к небу противников, поутру кружившихся на стенах в танце, тем вызывая дождь. Полонить же город получилось благодаря лишению оного запасов питьевой воды. Действия Грозного при этом никак не прописаны. Царь появляется в повествовании по итогам захвата Казани, объявив всем, что теперь его ничего не сдерживает в порывах, он будет править так, как ему того пожелается, ни у кого не спрашивая на то совета.

К тому моменту закончился пятидесятилетний мир с Ливонским орденом. Не получив за весь срок положенную Руси дань, Иван пригрозил нападением, ежели в краткий срок не будет полного возмещения. Так Курбский приступил к описанию хождения русских войск по ливонским и немецким землям, чьё население сильно обленилось и не сопротивлялось ограблению. Когда же Ливонский орден присоединился к Речи Посполитой, Руси пришлось начинать войну с новым для неё соперником. В этот период Курбский навсегда покинул Русь, отправил первое послание Ивану Грозному и принялся за написание сего труда.

Теперь о проводимой Грозным политике Курбский мог судить по сторонним свидетельствам. Осталось рассказывать обо всём прочем. Грозный удостоился обвинения в следовании словам некоего старца, когда-то сказавшего ему никогда не держать советников умнее себя, дабы не он слушал, а его слушали. Так и поступил царь, заведя льстецов, потворствовавших его идеям, вместо того, чтобы сформировать орган вроде «Избранной Рады», помогавший бы ему управлять страной.

В окончании повествования Курбский решил вспомнить всех убитых царём людей. Список получился огромным, интересным для исследователей правления именно Ивана Грозного. Остальным читателям он даётся лишь для представления, каким ужасным в поступках был Иван IV Васильевич.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским (1564-79)

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским

Андрей Курбский, воевода Ивана Грозного, опасаясь быть убитым, покинул Русь в 1564 году. Уже в мае того же года он отправил первое письмо правителю Руси, положив начало так называемой Переписке. Была ли она в действительности? Подлинников писем не сохранилось. Дошедшие до нас свидетельства — результат труда переписывавших людей. Поэтому нужно с большой осторожностью подходить к таким документам, пропитанных заинтересованностью в продвижении определённых представлений о прошлом.

В первом послании Курбский сокрушается проводимой царём политикой. Отдавший молодость службе интересам Руси, он понимал, обратно ему не вернуться. Оставалось стараться переубедить Ивана, дабы не допустить наступления мрачных времён. Пока ещё тон послания выдаёт в Андрее раба, покорного воле правителя, но не согласного безвинно принять смерть. Подняв глаза на царя, Курбский осознал грозящую ему гибель, укоряя в том теперь именно Ивана. Грозный убивал сподвижников, как убивал и представителей именитых родов, приближая положение Руси к отсутствию каких-либо притязательных споров за власть. Кто это понимал — бежал. Перспектив у Руси не оставалось, она подвергалась глубокой трансформации нравов, оставаясь в прежней мере великим государством, каким её сделал Иван III, но близким к краху и поглощению соседними державами.

Курбский разумно замечает царю, что тот не вечен. С глазу на глаз им не встретиться, а вот перед лицом Бога предстоит всем отвечать. Когда-нибудь Иван умрёт, тогда они будут говорить на равных, принимая положенное каждому наказание. И скажет тогда Высший судья Грозному, как напрасно тот не ценил Курбского, погубив воевавшего во имя его славы человека.

Ответил Иван манифестом, разослав его во все края страны, дабы крестопреступники с ним ознакомились. Главный аргумент в защиту от обвинений — власть царя от Бога. Противиться божественной воле нельзя, и воле правителя Руси тоже. Ежели царю будет кого угодно убить, тот должен признать это с осознанием совершения богоугодного дела. Кроме того, Курбский подался в земли правителей не от Бога, где народ управляет государством, в отличии от Руси — управляемой божьими избранниками.

Иван правдиво замечает касательно смерти предателям. К оному наказанию всегда и везде приговаривали строжайшим из возможных способов. Семейство Курбских особо отмечается Грозным, этот род в каждом поколении выступал против правителей Руси. С детства Иван сохранил неприятные воспоминания, связанные с правлением бояр. Посему неудивительно количество людей, принимаемых Грозным за предателей.

Эти два письма послужили основой для понимания взглядов Курбского и Грозного. Андрей желал сохранить жизнь и продолжить лёгкое созерцание действительности. Грозный был полон мести, не имел ограничений в доступных ему возможностях и вершил власть с упоением, почти не имея проблем предыдущих Великих князей.

Ответное послание Курбского скорее всего не дошло до царя. На границе Руси и Речи Посполитой действовал запрет на обмен сообщениями, вследствие чего имелись естественные проблемы для продолжения Переписки. Андрей всё равно не понимал, почему Иван Грозный ведёт себя столь строгим образом, не допуская права жителей страны на беззаботную жизнь. Более этого он говорить не пожелал, опять напоминая о суде после смерти, где они окажутся в равном положении.

Об обидах Иван высказался во втором послании. Он снова вспомнил о детских годах. Им помыкали. Приходится считать, что Грозный желал уничтожить каждого, кто оказался тому свидетелем. Андрей Курбский был среди хорошо помнивших о событиях тех дней. Ещё обиднее Ивану за последующее время, уже будучи взрослым, он продолжал оставаться помыкаем, поэтому круг подлежащих уничтожению расширялся едва ли не до каждого боярина в стране. Надо ли напоминать, насколько будоражило представление Грозного осознание желания бояр поставить царём вместо него Владимира (сына четвёртого удельного князя). Грозный был уверен: Бог даёт власть только кому хочет.

Завершающим Переписку считается третье послание Курбского, представляющее его смирившимся с происходящим человеком. Велика ли разница: погибнуть молодым насильственной смертью или умереть от старости в постели? У каждого человека имеется собственная правда, отличная от представлений на жизнь у других людей. Грозный считал себя наделённым властью от Бога, Курбский того не отрицал. Расхождение в осознании предназначения сводилось к разному пониманию должного быть. Ежели Грозный предпочитал править железной рукой, убивая неугодных, то Курбский не понимал, почему неугодные должны умирать, даже при отсутствии вражды к царю.

Огорчало Курбского иное. Среди приближенных к Ивану Грозному было излишнее количество нахлебников, чаще без роду и племени. Появление таковых он предсказывал ещё в первом послании. Как же теперь продолжать укорять Ивана, разменявшего бояр на челядь, льющую елей ему в уши? Впрочем, Андрею Курбского скоро умирать, и он рад видеть, как Русь терпит поражение от Речи Посполитой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристотель «Метафизика. Книги XII-XIV» (IV век до н.э.)

Аристотель Метафизика

В последних книгах «Метафизики» Аристотель высказал дополнительное представление о первоначалах. Не имеет смысла разбираться в его предположениях, так как всё сказанное останется частным мнением, которому придётся поверить или просто с ним не согласиться.

Так что же представляет из себя сущность? Это то, что воспринимается чувствами, разумом или является субстратом, способным вмешать противоположные понятия. Материя тоже является субстратом, принимающим различные формы. У всего сущего нет единого начала, поскольку А и Б не могут быть тождественны АБ. В основе находится некая вечная неподвижная сущность. Прочее пребывает в постоянном движении, в том числе и время. Движению подвержены даже планеты, пребывающие в оном относительно друг друга и космоса.

Математические предметы не воспринимаются чувствами. Они являются разными сущностями. Два тела одновременно в одном месте находится не могут. Следовательно, математические предметы не существуют, либо существуют особым образом. В сходной манере можно судить обо всём, отказывая ему в праве считаться сущим. Будь то хоть идеи. Не раз Аристотель возвращается к математике. Сильны оказались позиции пифагорейцев, из-за чего потребовалось уделить внимание числам, стремясь опровергнуть их отношение к возможности считаться сущностями, тем более не дав право быть в числе первоначальных элементов.

Ранее начала ничего не могло существовать. С первого мгновения всё сущее состоит из окружающих нас элементов. Вечное подвергается сомнению.

Исследователи трудов Аристотеля решительно поставили книги с вышеозначенным содержанием в конец «Метафизики», будто бы дав ими завершающий штрих прежде сказанному. Поддерживать это мнение равносильно заблуждению. Наоборот, ранние мысли Аристотеля нашли отражение как раз в них. Это наблюдение основано на упрямом негативизме в отношении философии Платона и пифагорейцев, авторитет которых мешал развить представление о мире, обойдя вниманием идеи и числа.

Аристотель тратит силы на опровержение, чего он делать не должен, ежели осознал важность примирения с различными взглядами на действительность. Но с двенадцатой по четырнадцатую книгу в тексте высказывается твёрдая позиция, не имеющая права быть подвергнутой сомнению. Видимо, Аристотель был молод, если не допускал какого-либо иного осмысления им сообщаемого.

В окончании научного труда необходимы выводы, ради которых трактат писался. Этого в последних книгах «Метафизики» не наблюдается. Аристотель всё более осуждает Платона и пифагорейцев, желая отказать их представлениям в праве на существование. Если это не так, то почему Аристотель так тщательно останавливается на эйдосах и числах? Лишь бы доказать, почему они не являются сущностями.

Желательно выстроить «Метафизику» иначе. Сперва показать твёрдые представления о действительности, подведя в итоге к осознанию многовариантности бытия. Тогда заключительная точка будет поставлена в нужном месте, и труд не останется незавершённым, как он выглядит ныне. Стоит предположить о существовании утерянных книг, возвращавших Аристотеля от сомнения во всём к определённому убеждению. Но это не должно быть так, ибо поставило бы на «Метафизике» крест.

Безусловно, искать начало начал необходимо. Всегда будут высказываться разные варианты устройства Вселенной, неизменно находя сторонников, поддерживающих определённое воззрение на мир. Остаётся сожалеть, что у человечества никогда не получится договориться, как именно зародилось сущее и предшествовало ли ему нечто иное, либо точно такое же. Аристотель не смог убедить современников и потомков, он только объединил представления древнегреческих философов, сведя их в едином месте, чем облегчил задачу для определения истины силами последующих поколений.

Аристотель оказал важное значение на развитие проблем понимания устройства бытия. С этим лучше согласиться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристотель «Метафизика. Книга XI» (IV век до н.э.)

Аристотель Метафизика

Аристотель называл Метафизику мудростью. Он не говорил, что науку о мудрости следует считать единой, она вполне могла быть разделена на несколько, учитывая количество возможных вариантов. Одна из наук могла заниматься доказательством предположений. Вторая имела бы дело с первоначалами. Но и это такие же обсуждаемые проблемы, как всё сказанное Аристотелем вообще. Размышляй таким образом дальше, как суть Метафизики пришлось бы разбить на все существующие науки, сделав её не инструментом для познания первоначал всего, а определения начал каждой из них.

Так и произошло. Приводя в пример математику, Аристотель отмечает, что не математикам положено разбираться в началах своей науки, отдав право на это философам. Остаётся задаться вопросом: действительно ли метафизические затруднения математики должны исследоваться Метафизикой? Или первоначала математики исходят из другого, нежели призвана изучать непосредственно Метафизика? Приходится заменить данное слово на мудрость, как всё встанет на свои места. Получается, негоже математикам измышлять высшие материи, которые нельзя доказать математически. Пусть над этим размышляют мудрецы, толком не способные понять что-либо о первоначалах, запутывая рассуждениями себя и других.

Пришла пора вспомнить о словах Гераклита: ни о чём нельзя высказать истинное суждение. Это сходно с воззрениями на истину Протагора, допускавшего обратное: что каждому кажется, то и достоверно. Две точки зрения оказались противоположными по смысловому наполнению, но одинаковыми с позиции логики. Анаксагор внёс большую ясность: во всяком есть часть всякого. Знакомясь с такими измышлениями прежних поколений философов, Аристотель не мог не поддержать их, стремясь разное представить общим. Нет разницы, что именно стало первоначалом, ведь им могло стать нечто другое, неизменно породив прочие начала, какие бы породили и его, будь первоначалом нечто из них.

Сочетание несочетаемого порождает споры. Лучше об этом говорить в рамках одной науки, чем допускать недопонимание в каждой отдельно. Именно поэтому и нужна Метафизика, способная согласиться с текущими достижениями и увязать их с прежними представлениями о действительности. А если задуматься, то так ли важно тем же математикам, откуда пошло бытие? Они решают задачи иного свойства, не связанные со столь глобальным и принципиально неразрешимым затруднением. Для математиков метафизический вопрос просто не будет иметь ответа, поскольку не содержит исходных данных, как не содержит и итоговых.

Метафизика остаётся переполненной домыслами. Неизвестно, есть ли край у Вселенной или его нет. Так и было ли начало или его никогда не существовало. С тем же успехом можно измыслить науку о конце сущего, вполне имеющую право именоваться началом следующего цикла. Может лучше не думать, чем вызвано начало всего, а подумать, отчего погибнет известное нам, тем самым породив то самое, в чём так пытается разобраться Метафизика.

Рассуждая, Аристотель не остановился в мыслях на движении. Он не стал придавать сему акту ведущую роль в науке о началах. Тогда как не отрицал, что благодаря движению всё существует и будет иметь место, покуда движение не остановится. Поэтому предлагается внести ясность в метафизику, добавив собственное измышление. Пусть именно движение будет признано породившим всё сущее. Если опираться на теорию о Божественном волеизъявлении, то и оно было порождено движением, ибо Бог творил, а нечто создать без движения нельзя. Даже идея движется, если не относительно себя, то относительно чего-то другого. Опять же, предварять движение могла сама идея, тогда снова первенство придётся отдать Платону.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристотель «Метафизика. Книги VIII-X» (IV век до н.э.)

Аристотель Метафизика

Изведя себя размышлениями о сущем и не-сущем, Аристотель пришёл к разумному допущению существования всех возможных вариантов одновременно. Опять Протагор оказался близок к истине, позволив быть правыми всем, кто желает оными считаться. Пока происходит борение представлений о действительности, сама действительность не изменится, какими бы верными или ошибочными не были человеческие домыслы. Ежели кто скажет, что перед ним нечто похожее на олово, он никогда не ошибётся.

Аристотель стремился определять многовариантность сущего аксиомой. А как быть с началом начал? Неужели нечто конкретное стоит за созданием всего, при том оставаясь чем-то единственным определённым? Противоречие побуждало Аристотеля придти к согласию, допустив подобие антиномии, доказуемой с противоположных позиций. Но тогда метафизика теряла смысл. Какое назначение должно быть у науки, ежели она побуждает к сомнению и не содержит неоспоримых постулатов?

Кроме того, Аристотель заключил: основа целого — не есть суть целого. В дальнейшем он начал теряться, говоря о таком, что сам же впоследствии назвал нелепостью. Допустим, нечто действует, когда действует, и не действует, когда не действует. Приводится пример того: человек строит дом, значит он его строит, а если не строит, следовательно — не строит. Приходится усомниться в авторстве сих слов за Аристотелем. Лучше предположить, что чья-то рука пыталась доказать несведущим людям логичные явления, теми отрицаемые.

Исправить примитив таких суждений Аристотель смог рассуждением об А и Б: если есть А, значит есть Б. Говорить о таком допустимо бесконечное количество слов, неизменно оставаясь правым, коли никто не может тебя в тексте опровергнуть. Тут авторство слов скорее всего не должно быть оспариваемым, поскольку содержит совсем очевидные вещи, допускающие многовариантность трактования.

Тут же Аристотель сообщает: способности делятся на врождённые, приобретаемые навыком и приобретаемые через обучение. Как известно, европейские философы будут с упорством доказывать сие, но опираясь на нечто одно. Кому-то все способности покажутся врождёнными, другому — только приобретёнными. Непонятно, почему ими не воспринимались слова непосредственно Аристотеля, допускавшего это, будучи верным многовариантности?

Становится ясно, именно многовариантность отныне является главной аксиомой Метафизики. Аристотель более не занимает прежней позиции. Он теперь не отказывает в праве на существование чему-то. Проще согласиться и допустить возможность невозможного, нежели ломать представления, слишком изменчивые и всегда промежуточные. Только утверждать это с полной уверенностью нельзя, ибо говоря в одной книге «Метафизики» так, в другой Аристотель говорил иначе.

Если существует многое, следует предположить существование единого. Понимая глубже, определение единого не будет вступать в противоречие с многовариантностью, становясь одним из возможных предположений. Ведь единое — обязательная часть многого, пусть Аристотель так и не определился, позволительно ли делить целое на составляющие, допустив оное в качестве имеющего право на существование.

В измышлениях Аристотель оставался подверженным сведению чужих взглядов. Сперва осуждая, он пришёл к необходимости примириться с иным представлением о действительности, так как сам не мог привести веских доказательств собственной правоты, опираясь лишь на слова. Окончательную ясность сможет внести Иммануил Кант, разработав трансцендентальную философию, где уместит взгляды Аристотеля, имея для анализа больший объём человеческих представлений о бытии, в том числе и о незнакомом Аристотелю понятии христианского Бога, заставившегося усомниться в прежде представляемых первоначалах, заменив их на Божественное волеизъявление.

Метафизика античных философов оставалась востребованной всегда. Её сохранили для европейцев арабы, пропустив через собственные представления о действительности. Приходится признать, прав тот, кто соглашается со всеми и принимает все варианты трактования настоящего, поскольку не существует единственного верного мнения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристотель «Метафизика. Книги VI-VII» (IV век до н.э.)

Аристотель Метафизика

Допустимо ли метафизику поставить в один ряд вместе с другими умозрительными науками, к которым относятся математика, учение о природе и учение о божественном? Или метафизика не может быть постигнута умом? Она — не плод мыслей разума, а объект чувственного восприятия? Её невозможно понять, поскольку под метафизикой следует понимать нечто, сообщающее людям привходящее, надставленное над следствием из доступного им познания и опыта. Аристотель неспроста называл это тем, что идёт следом за физикой. Когда мир становится понятнее, требуется разобраться, почему ранее о том не задумывались. Хоть человек и смотрит в развитии вперёд, он не оставит желания разобраться, чего он так и не смог понять в прошлом.

Всё ныне нам известное не может объяснить человеческого бытия. Как у человека вообще появляется стремление к познанию? Вследствие каких процессов у него появилась к тому необходимость? Почему человека не устраивает текущее положение? Ответ понятен. Имеется стремление двигаться, сообщённое всему сущему изначально, коего вне воли придерживается и человек. Он обязан своими действиями вести движение, пока оное не остановится, поскольку Вселенной полагается когда-нибудь остановиться и вернуться в изначальное положение, ибо всё рождается и расцветает, чтобы увянуть и умереть.

Что же есть сущее? Это те элементы, о которых рассуждали до Аристотеля. Под сущим могут понимать даже числа и идеи. Сущее является и воплощением духовного. Значит, под сим стоит понимать многое, ничем его не ограничивая. Материю можно считать сущим. Суть бытия любой вещи — такое же сущее. Получается, вариантов множество, ежели Аристотель пытался об этом поведать, приводя в качестве примера разные формы носа. Как не смотри на сущее — оно является всем, что нас окружает.

Впрочем, Аристотель в противовес сущему измыслил не-сущее, дабы отделить материальное от духовного. То, что создаётся человеческим воображением было отнесено к не-сущему. Так идеи стали не-сущим. Сама метафизика стала таким же не-сущим. По сути, прошлое и будущее стало им. Для нас Аристотель теперь не является сущим, так как его в нашем времени и пространстве не существует.

Из рассуждений Аристотеля выходит: сущее и не-сущее не могут иметь сходных значений. Для примера приводится белый цвет кожи человека. Грубо говоря, быть человеком с белой кожей — сущее, а ощущать себя им — не-сущее. О сходных примерах Аристотель объёмно рассуждает, не давая уяснить, как это следует понимать относительно науки о первоначалах. Если он говорил о существовании и не-существовании, то отчего не ограничился более понятными примерами?

Возвращаясь к сущему. Оно цельное или состоит из частей? Говоря о человеке, не подразумевается разговор о его частях тела и органах, воспринимаемых в совокупности. Одно сущее предшествует последующему сущему? Палец не может предварять всего человека. Аристотель считает: важна каждая деталь. Речь снова не о первоначалах всего, а сугубо о началах нами воспринимаемого. Следовательно, подтверждается ранее сказанное, что «Метафизика» является сборником трудов, объединённых схожей тематикой.

Вследствие вышеозначенного формируется ложное представление о взглядах Аристотеля, должных в течение жизни изменяться, как то случается со всяким человеком. Его труды были объединены без учёта этого. Поэтому крайне трудно составить общее впечатление о метафизике, переполненной порою противоположными по смыслу идеями. Разговор о сущем просто невозможно понять, тем более соотнести его с наукой о первоначалах.

Аристотель задаётся вопросом: возможно ли разделить сущее? Будут ли полученные части самостоятельным сущим? Если от человека отделить часть, останется ли человек сущим и останется ли сущим отделённая от него часть? Если представить части человека сущими, то может ли человек быть сам тогда сущим? Может ли вообще сущее состоять из составляющих его сущностей? Думается, Аристотель заблуждается, уходя в размышлениях излишне далеко, провоцируя всему сущему придать вид не-сущего. Получится так, что бывшее мгновение назад сущим становится не-сущим в данный момент. Тот же человек, отдели от него часть тела, окажется отнесённым к не-сущему.

Вывод из рассуждений Аристотеля может быть один — использование приёмов софистов, желающих доказать угодное им, какие бы доводы рассудка они для этого не приводили в пример правдивости ими предполагаемого.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристотель «Метафизика. Книги IV-V» (IV век до н.э.)

Аристотель Метафизика

Труду о первоначалах быть! Аристотель в том твёрдо уверился. Решено посвятить доказательству этого одну из частей трактата. Таковой наукой полагается заниматься только философам. Диалектикам и софистам Аристотель отказал в праве на занятие метафизикой, ибо определил, что первые изучают непосредственно философию, а вторые считают, будто ею занимаются. Причина такого ограничения в необходимости установления аксиом, из которых исходит любая отдельно взятая наука. Путём диалога или суждением ради суждения аксиомы ими обязательно будут подвергаться сомнению.

Нельзя создавать науку на допустимости различных вариантов понимания одного и того же затруднения. Ранее Аристотель не мог определиться, чему отдать приоритет. Теперь он решил заняться проработкой деталей. Отныне не будет, якобы возможное и невозможное существуют одновременно. Даже учитывая убедительность речей Протагора, показавшего беседу оппонентов, где нет единой точки зрения, но оба они говорят правду.

Что же есть начало всего? Определённо точно можно утверждать: это то, откуда берёт начало движение, либо нечто первое, либо созданное по чьему-то волеизъявлению. Пример тому можно искать в греческих полисах, жизнь которых проистекает от начальствующих над ними людей. У всякого начинания есть твёрдая для того причина. Первоосновой начала должен являться бесконечно малый и неделимый элемент.

Задав ход суждениям, в дальнейшем Аристотель забыл, к каким слушателям он обращал послания. Представленное в тексте стало контрастировать с прежним содержанием. Видимо, Аристотель почувствовал себя Прометеем, должным вывести людей из пещер, ибо создаваемое им представление о первоосновах достойно внимания самых маленьких детей, не представляющих жизнь далее стен родного им очага.

Вот о чём говорит Аристотель: что есть природа или естество, без чего нельзя жить, без чего не возникает благо, как преодолевать препятствие через принуждение, как понимать — все вещи едины, что есть сущее, что есть сущность, что тождественно, что есть противолежащее, что есть предшествующее и последующее, что есть способность или возможность, что есть количество, что есть качество, что есть соотнесение, что есть законченное или совершенное, что есть предел, что есть расположение, что есть обладание или свойство, что есть преходящее свойство или состояние, что есть лишенность, что означает «иметь» или «держать», что означает «быть из чего-то», что есть часть, что есть целое, что есть нецельное, что говорится о роде, что означает «ложное», что есть привходящее или случайное.

Ознакомление с содержанием сих суждений не сделает знакомящегося с ними ближе к истине. Любой человек найдёт, какие пункты изменить на угодный ему лад. Разработать аксиомы Аристотель пока ещё не сумел. Высказываемое в прежней мере носит скорее компилятивный характер. Наиболее разумное нашло в высказываниях о понимании первооснов.

Примечательна в мировоззрении Аристотеля опора на существование мельчайших частиц, ограниченных в своей малости некоторым значением. Не допускается возможность существования частиц, не имеющих границ в делении, то есть способные иметь меньшие составляющие до безграничного предела. Это единственное, где оспорить утверждения о метафизическом понимании бытия не получится, поскольку сие предположение скорее всего никогда не сможет быть экспериментально доказано.

Прочее, нашедшее применение в первоначалах метафизики является подобием прописных истин, доводимых для сведения слушателей. Впрочем, сомнительно, чтобы древние греки были настолько несведущими в вопросах миропонимания, что с ними говорят на уровне детей, оскорбляя их интеллектуальные способности. Учитывая же, какими богатыми на слова были современники Аристотеля, практикующиеся в софистике, предлагаемый им вариант метафизики должен был мгновенно опровергаться. Посему неудивительно, почему ценителям научных диспутов и любителям праздных разговоров путь к метафизике оказался закрыт.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристотель «Метафизика. Книги II-III» (IV век до н.э.)

Аристотель Метафизика

Истина всегда формируется на основании прежних истин, не становясь от того истинной. Прежде обсуждаемое и отвергнутое не может становиться основой для нового представления. Требуется коренной пересмотр, коего почти никогда не случается. Всё известное человеку — результат преемственности знаний, подверженных иллюзии, будто новое постижимо, а старое — достойно забвения. Так ли это? Любая философия неизбежно заходит в тупик абсурда, чтобы после приняться за переосмысление снова, идя по сходному с прежним путём развития. Будет ли речь об античных мыслителях или мудрецах Древнего Китая, в итоге всё сведётся к повторению идей Аристотеля, поставившего точку в философии, после чего начинается падение представлений о действительности, пока не наступит время повторения им сказанного кем-то другим, вроде Иммануила Канта.

Надо смиреннее относиться к текущему положению, всегда принимая его за промежуточное. Не нужно допускать категоричности в высказываниях, ибо следующие поколения оспорят тобою сказанное. Стоит взять пример с Аристотеля, не дававшего никому права на первенство. Все перед ним оказывались равными. Он один привёл в равновесие представления предков, дав им право на совместное существование. Не так важно, в чём ошибался предшественник, главное — ему удалось дать тебе пищу для ума, позволяя трактовать настоящее на собственное усмотрение.

Аристотель не отрицает способность людей разными путями постигать информацию. Кому-то хватит математических выкладок, кто-то желает видеть примеры сказанного, третьи и вовсе усваивают материал по рифмованным трактатам. Ко всякому человеку требуется особый подход. И в философии аналогично, склонного верить предположениям пифагорейцев, не убедишь в необходимости принимать прочие версии объяснения действительности.

Есть множество «если», учесть которые в полном объёме невозможно. Какого бы уровня человек не достиг, он всё равно встретит несогласного с его мнением. В силу ли свойственной людям привычки оспаривать до них доказанное или противоречие является второй натурой, истина обязательно подвергается нападкам. Опять же, текущая истина занимает промежуточное положение между недостижимым вариантом понимания истины и той, какой её представляли вчера. Поэтому существует перечень «если», мешающий заключению согласия.

Дабы эти «если» свести к минимуму, Аристотель предложил разработать исходный вариант для понимания первооснов. После данная наука получит прозвание Метафизики, а европейские философы на собственный манер начнут сочинять собственные Опыты, чем затруднят путь человека к началу начал. Ежели нельзя придти к общему мнению касательно частностей, то разве получится таковые уразуметь из-за желания кого-то определённого? Аристотель желал тем внести собственный вклад в измысленное до него предками, чтобы встать с ними в один ряд или вовсе вытеснив их. Он предложил применить для объяснения первоначал аксиому, которую никто не сможет оспаривать, принимая её за данность.

Вместо неоспоримых утверждений, Аристотель начал рассуждать. Он думает: мир познаётся чувствами или разумом? Всё есть единое одно или является множеством единиц? Допустим, вода — это цельное понятие или она состоит, например, из капель. Таким образом Аристотель говорит о неких частицах, подобии атомов или монад. При этом в тексте «Метафизики» есть призыв прибегать к доказательствам, не допуская мифологизирования. Сам Аристотель мог разделить воду на составляющие её общие части, объяснив на свой манер, но разделить полученные части на более мелкие он не мог, хотя до него и были высказывания, касавшиеся неделимых или самостоятельных мельчайших частиц, составляющих сущее. Говоря же о мифологизировании, приходится удивляться, как оного не заметили философы последующих эпох, вплоть до Просвещения, объяснявшие суть бытия Божественным волеизъявлением.

Аристотель предлагает понять сущность и её состояние. Если сущность может быть разделена, тогда она из чего-то состоит. Это что-то разрешено принять за нечто, пусть им станут точки. Тогда линии сущности непременно также должны состоять из точек. В той же мере допустимо взять числа, тела и плоскости. Всё это вполне может подойти, ежели то будет казаться приближенным к понимаю состояния сущности.

Наблюдая за такими суждениями, приходится признать, надо всеми размышлениями Аристотеля превалирует идея. Без её участия в голове человека ничего бы не побуждало к пробуждению мыслей. Но идеи являются приходящими — они быстро рождаются и вскоре уступают место другим. Такое положение не соответствует представлениям Аристотеля о сущности, должной быть постоянно существующей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 187 188 189 190 191 356