trounin.ru

Авсоний пережил века, но так он и остался безызвестным. Судьба поэта нелегка, когда потомкам не становится он интересным. Авсоний Децим Магн — кто он? Чем славен путь его, ныне похвальбы достойный? То объясняется легко. Ответ на то вполне пристойный. Не тот велик, кому преграды не страшны. Не славен тот, кто даром слова обладает. Мимо поэзии Авсония можно пройти, потомок ничего от того не потеряет. Объяснение тому ниже облаков, и даже ниже травы. Истину потомок услышать готов, и высказать готов возражения свои. Так правду, потомок, знай, о величии просто гласящую. Другим, ты, её передай, веками читателей манящую. Суть успеха прошлого всегда в одном, чьи деяния сохранились, лишь его труды мы прочтём, остальные словно в былом растворились. Жребий слепой определил кому славным быть среди последующих поколений, повезло малому количеству из некогда живших людей, потому теперь с благоговением читаем обрывки их стихотворений, делясь хотя бы о таком великой радостью своей.

Чем славен Авсоний? Век четвёртый — время его. Родился он в римской провинции, где ныне стоит славный город Бордо. Поэтом от Бога себя не считал, не для того он жил на свете, он городами управлял, за сына императора он был в ответе. А ежели возвышенно он говорил, то записать желал то непременно, да разве он был из тех один, кто в Риме речи вёл надменно? Возьми любое, о чём хочешь громогласно заявить, и заяви, хотя бы так ты не сможешь забыть. На тему любую, хоть всю перечисли родню, вспомни и то, что предстоит сделать на дню, либо вовсе перечисли императоров или названия каждого месяца в каждом году, покажи тем самому себе образованность не зря полученную свою.

Овидий сквозит, не зря вспоминается данный поэт. Величие его прольёт на манеру стихосложения Авсония свет. Без мудрости великой, сугубо с формой играя, строки на слоги разной длины склоняя, Авсоний писал, решая задачи поэзии истинной суть, чего редко касается, вирши созидающий хотя бы как-нибудь. Лишь кажется, будто просто достаточно в рифму сказать, а как же ударение? А стихотворный размер кому тогда соблюдать? Но то не про Авсония, рифмой тогда никто не говорил, потому трудно понять латинского поэта, как бы его другой поэт не переводил. Усвоим содержание поэзии, ибо нет сложностей в том, такого уровня поэзию сейчас мы не найдём.

Но тут не об Авсонии речь. Авсоний важен, но речь не о нём. Хвалить нужно тех, в чьих переводах его мы прочтём. Это Ярхо, Брюсов и, безусловно, Гаспаров Михаил, что жизнь поэзии античной посвятил. Он жил, как дышал, и дышал, ибо жил, имя ему — Гаспаров Михаил. Он брался, не боясь услышать грозный окрик толпы, и слагал так, делая доступными гигантов поэзии древних столпы. И пусть не каждый поймёт, ежели то вообще необходимо, если такая поэзия не по духу, пусть каждый пройдёт мимо.

Теперь же, для грусти время пришло. Что раньше ценилось, теперь не оценит никто. Когда-то недавно, сроком малым давно, труд Гаспарова для читателя — важной яркости пятно. И вот прошли годы, блекнет всё, как блекнет труд человека, некогда оценили, забыв до наступления лучшего века. Даже на уровне государства, та самая печаль, ныне не ценят поэтов, что до безумия жаль. Не ценят и писателей, восхваляя кого угодно. Хочется спросить высших лиц страны: разве так можно?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда кто-нибудь спросит, что представляет из себя фантастика Сергея Лукьяненко, ему следует ответить: это фантастические допущения о будущем, основанные на не должной к тому времени существовать архаике. Не раз Лукьяненко использует данный приём в творчестве. Им же он вооружился, взявшись за написание большого романа «Звёзды — холодные игрушки», являющегося первой частью, где продолжением служит дописанный годом позже роман «Звёздная тень». Проще говоря, это одно произведение, специально разбитое на два, дабы не пугать читателя эпическим размером. Но, если быть честным, им нет места под одной обложкой, как сомнительна подача под видом одного произведения романа «Звёзды — холодные игрушки», должного быть разделённым, настолько разнится начало и конец, связанные между собой лишь личностью главного героя.

Читатель снова в будущем. Перед ним отважный космопилот, совершающий рейсы с помощью уникальной технологии «джамп», доступной одним людям (другие обитатели космоса крайне болезненно переносят столь скорый перенос в пространстве). Вследствие этого человеческая раса стала выполнять функцию перевозчиков, ни к чему более вроде бы и не приспособленная. Становится ясно, люди недавно вышли в космос, буквально каких-то сто лет назад, поэтому занимают одно из низших мест. Их могут уничтожить в любой момент, стоит того пожелать высшим расам. На беду людей, ибо так предпочёл Сергей, они летают всё на тех же шаттлах и буранах, выход в космос является такой же трудной задачей, как и в XX веке. И это лишь первая часть архаических представлений Лукьяненко о будущем. Остальные касаются Земли, но таковые допущения всяко лучше, чем безудержный полёт фантазии, сути повествованию не добавляющий.

Сюжет Сергеем был определён заранее. Пусть главный герой вернётся на родную планету, вместе с ним прилетит инопланетянин, должный сообщить некую информацию, причём безразлично, о чём он поведает. В ходе долгого размусоливания, в духе лучших образцов американского фэнтези, Лукьяненко неспешно подведёт читателя к какой-нибудь очередной космической тайне, где люди играют наиважнейшую из ролей. Достаточно вспомнить трилогию «Лорд с планеты Земля», где всё замкнулось на человечестве, неожиданно оказавшемся поставленным выше всех космических рас, включая самых древних. Похожая ситуация должна повториться и на этот раз. Только, к сожалению, уже не получится логически всему придать совершенный законченный вид. Скорее стоит говорить о сказочном развитии событий, учитывая количество излишних допущений, слишком далёких от реальности, о каких угодно технологиях не пытайся при этом рассуждать.

Главный герой обязательно вырвется с планеты, ведь именно ему решать задачи вселенского масштаба. По своей сути, ибо как же иначе, он воплощает в себе ребёнка, просто обязанного присутствовать на страницах произведения. Если хорошо задуматься, то происходящее больше походит на сон подростка, вообразившего себя космопилотом, на чьи плечи легла обязанность спасти человечество от угрозы. Поможет в том ему его дедушка, отважный человек — отчего-то уважаемый всеми молодыми космическими расами. И быть действию завершённым, не поверни Лукьяненко сюжет в совсем уж неожиданную сторону, ставшую той самой сказкой, далёкой от разумного её осмысления.

Лучше понять замысел противника получается изнутри. И ежели противник от тебя ничем не отличается, тогда необходимо стать лазутчиком поневоле. И без разницы, насколько настоящее окажется переполненным от предположений, главное создать красивую картинку. Потому и получается так, что роман «Звёзды — холодные игрушки» начинается выше всяких похвал, зато продолжается таким образом, которому применимо, в рифму сказанное, слово — провал. Вполне вероятно и такое объяснение: чрезмерным на творчество вышел для Лукьяненко 1997 год, поэтому понятно, почему не всё выходило из-под его пера достаточно качественным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Внутреннее переживание — повод написать книгу. В том есть особое значение, когда величайшее горе приобретает вид художественного произведения. Именно так следует понимать, знакомясь с повестью Анатолия Кима «Лотос». У главного героя умирает мать. Её жизненный путь прошёл от Казахстана до Сахалина, как и у матери Анатолия. Уже на излёте лет, оставив позади тяжести существования в советской действительности, она нашла силы и позволила жить другим в менее сложных условиях. Как об этом следовало рассказать? Разными способами. И Анатолий сообщил таким образом, каким умел.

У главного героя фамилия Лохов. Он рос без отца, желая теперь с ним встретиться. То не имеет для него значения, поскольку, кроме осознания факта существования определённого человека, являющегося его родителем, ничего не даст. Всё повествование о нём превращено в авторские метания. Сугубо на воспоминаниях, ибо никак иначе, читателю преподносится история, переполненная переживаниями.

Тот самый поток сознания, присущий творчеству Анатолия Кима, присутствует и в «Лотосе». Думается, нужно хорошо знать самого писателя, чтобы иметь твёрдое суждение о данной повести. Во всяком другом случае появится мнение, согласно которому получается, что если уж написано, значит имелась существенная необходимость. Но стать причастным к описываемым событиям не получится, так как нельзя сочувствовать плохо знакомому человеку. Вот будь Анатолий знакомым, либо имей о нём хотя бы какие-то представления, говорить бы пришлось иначе.

Разумеется, проникнуться размышлениями автора произведения можно. Всё-таки он писал о личном, делясь со страницами болью души. Уже на этом основании нельзя отказать ему в праве на сочувствие. Он страдал, отразив эмоции в виде художественного произведения. Таков стиль Анатолия Кима, должный быть понятным читателю. На всё остальное допустимо пристального внимания не обращать, понимая авторскую манеру изложения. Если где-то написанное является сумбуром, то лучше обойти ту часть текста стороной, словно её не было.

Нет смысла обсуждать жизненный путь матери главного героя. Такое позволительно, ежели есть желание критически отнестись к имевшему место в советском государстве. Пусть сказанного о тех годах кажется достаточным, но каждый хочет высказать личное мнение. Поэтому Анатолий Ким писал честно, ничего не скрывая. Его мать не была святой, жила собственными убеждениями и в чём-то могла поступать иначе. Обычный человек с присущим ему стремлением облегчить существование, лишённый на то возможности созданными против того условиями. О таком получится написать, какой бы режим в тогдашнее время не существовал. И ныне некоторые граждане могут написать о тяжестях жизни матерей, влачащих худо-бедное существование. Их дети пребывают в схожих условиях, становящиеся свидетелями угасания жизненных сил родителей.

Читатель не сомневается: мать главного героя к концу повествования умрёт. Для того и писалось произведение, дабы показать весь спектр чувств. Больнее станет как раз при осознании свершившейся утраты. А вот дальнейший провал Анатолий Ким описывать не стал. Не о том он написал повесть «Лотос», чтобы восстанавливать настроение главного героя. Нормализация произойдёт вне сюжетных рамок. И это, пожалуй, самое светлое, что есть в книге. Речь о понимании неизбежного краха человеческих надежд, за которым всегда следует такое же неизбежное рождение новых надежд.

А про дольки апельсина лучше и вовсе не говорить. Внутреннюю философию оставим на усмотрение самого Анатолия Кима: о чём он думал, называя произведение «Лотос», какой конкретный смысл вкладывал. Кто-то увидит и нечто такое, но основное внимание всё равно приковано к ожиданию грядущей смерти.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всему приходит конец. В перспективе то имеет определяющее значение. Конец действительно неизбежен, как не стремись сохранять имеющееся. Не дано человеку жить консервативными взглядами, пока он не обретёт бессмертия. Именно тогда, породив десяток поколений, он осознает рождение детей, чьи представления о должном быть схожи с его собственными. К сожалению, столь длительная жизнь грозит человеку усталостью, само по себе возникнет желание переосмысления. К чему это сказано? Даррелл боролся за сохранение имеющегося многообразия видов. Пока ещё его взгляды находят сторонников, но уже родилось достаточное количество людей, предпочитающих потребительское отношение. Приходится признать, действуют они согласно христианским представлениям — мир создан Богом для нужд человека, в том числе созданы животные и растения.

В последнем литературном произведении Джеральд предложил отправиться с щенком Паппи на пикник. Пришла пора забыть о грусти и не печалиться о свершившемся, нужно отпраздновать имеющееся, навсегда определившись не допускать исчезновения ныне существующего. На самом деле, как не ссылайся на библейские тексты, мир сможет просуществовать и без человека. Но раз люди для чего-то имеются на планете, значит того потребовала эволюция, согласно закономерностям которой появление человека нельзя было избежать. И почему бы не принять за должное тот факт, что люди потребовались Земле для возможности остановить мгновение? Ведь не могут животные проявлять заботу о других животных! Такое под силу лишь человеку. И хорошо, что Даррелл посвятил жизнь просвещению человечества, определив важность имеющегося, указав на необходимость сохранения, пока то не оказалось утраченным.

Правда, коли мир создан для человека, значит человек должен жить в созданном для него мире. Если допустить, будто человек уничтожит наполнение мира, тогда нужно понять — мир ему вовсе не требовался. Беда в другом — человек мыслит подобно насекомым. Он создаёт колонии, использует окружающие ресурсы, полностью истребляя всё находящееся рядом и в близком отдалении. Парадоксально, некоторые виды насекомых используют других насекомых целенаправленно для извлечения требуемых ресурсов, вроде определённой силы или для создания продуктов питания. В этом человек крайне близок, имеющий точно такую же линию поведения, только из-за своего размера — способный осуществлять деятельность в масштабе всей планеты. Не придётся удивляться, окажись, будто бы муравьи содержат зоопарки. А если это не так, значит ещё не родился среди них Даррелл, после чего таковые обязательно появятся.

Задача человека ещё и в том, чтобы помогать обитателям планеты, проявляя заботу об их существовании. Ежели некоторые животные издавна им приручены, то про остальных не следует забывать, облегчая их существование. Вот и Даррелл обратился к щенку Паппи, на личном опыте познавшего, как важна корова, дающая молоко. Важен даже дятел, уберегающий деревья от вредителей, дабы уже человек тем деревьям нашёл применение, позволяя пока селиться птицам на кронах и в дуплах. Хорошо будет уберегать страдающих представителей животного мира от агрессии хищников — тут Джеральд опять иносказательно показал, как требуется действовать человеку, уберегая от хищнических порывов другого человека.

Мир кажется сложным. Сейчас он действительно таков. Но надолго ли? Миру вскоре грозит стать простым, лишённым растительности и животных. Либо допустимо сказать громче — Земля примет вид бесплодного камня в космическом пространстве. Вполне вероятно, что жизнь зародится на планете снова, и обязательно появится создание, ведущее себя подобно человеку. Тот момент далёк, хотя избежать его не получится, но если проявлять заботу об окружающем, то, вполне вероятно, человечество просуществует максимально долго.

Теперь прочь сомнения. Труды Даррелла ждут вашего личного прочтения!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Третье приключение Паппи — знакомство с животными, сопровождающими человека. Пускай не по своей воле они идут за ним, скорее вынужденные следовать, поскольку их согласия никто не спрашивает. Надо бы высказаться негативно, так как нет ничего в том радужного, если представителей животного мира к чему-то принуждают. Тем более должно быть неприятно само созерцание созданий, находящихся в заключении, пусть и с будто бы благой целью. На самом деле Паппи ещё мал, чтобы понять истину от Джеральда Даррелла, пронесённую им через всю его сознательную жизнь. Может потому и случится пожар в окончании очередного похождения Паппи. Уж лучше уничтожить, стерев с лица планеты подобный позор. Да только нужно оставаться гуманным до конца! Поэтому читатель увидит спасение существующего, каким бы неприятным оно ему не казалось.

Паппи — озорник. Щенку приятнее познавать окружающее с помощью игры. Сперва не совсем понятно, зачем приводится история игры с поливочным шлангом. Неумелый щенок испортит настроение дедушке, облив водой. Такое непритязательное начинание имеет глубоко спрятанный смысл. Ведь нет ничего бесполезного! Всякое действие ведёт к лучшему из возможных результатов. Каким бы то кощунственным не казалось, но даже боль и страдания нужны, иначе не суметь понять, чему следует радоваться. Пока умные взрослые смеют рассуждать и осуждать кажущееся им неугодным, щенок Паппи извлекает полезный урок, ничуть не огорчаясь от происходящих с ним недоразумений. Должно показаться важным и то, что юность всегда склонна ошибаться. И как раз из ошибок вырастает то самое требуемое людям, находящее себе место в положенный для того срок.

Вокруг много животных. Многообразие собак поражает, как и прочих представителей животного мира. Сколько видов одних лягушек! Подрастающий читатель с ума сойдёт, ежели всё-таки осилит предлагаемую для него дорогу юного натуралиста. Ему ещё рано осознавать, к чему это его приведёт. Как и понимать, какие ошибки ежедневно совершает человечество. Имело бы то существенную необходимость. Отнюдь, пример Паппи должен быть заразительным. Придавать серьёзность придётся позже, а пока требуется познавать окружающую действительность, уже потом делая выводы и стремясь убедить в том других.

Важнее усвоить и такой урок от Даррелла, понимаемый следующим образом: важно делать, не задумываясь о последствиях, в соответствии с возникающей не то потребностью. Вот почему Паппи причинил неприятности, играя со шлангом. Дабы потом этот опыт помог ему спасти многих от пожара. Вроде бы он слишком мал, не должен уметь помогать, действуя целенаправленно. На деле же получилось иначе. Интуитивно щенок разобрался, какой поступок следует совершить. Однажды ошибившись, он в следующий раз то обратил на благо, хотя совершил схожее действие, от которого вне опасности вновь бы появились недовольные шалостями.

Надуманного тут ничего нет. Жизнь — не игра, как может казаться. И жизнь — не серьёзное мероприятие, требующее ответственности. Жизнь — это жизнь. Здесь шалость приравнена к ответственному поступку. Разница лишь в том, что нужно иметь представление, когда допустимо шалить, когда совершать ответственно важное дело. Может показаться, словно нет разницы — есть игра словами, ничего не означающая. Так ли? Откуда тогда появляются ответственные люди? Разумеется, всякой шалости необходима направляющая рука, умеющая объяснить, разъяснив, обозначив разницу между глупостью и существенной необходимостью. Думается, Даррелл наглядно то продемонстрировал, пускай и в форме занимательной истории для детей младшего возраста. И они не поймут содержания, им нужно обязательно рассказать, зачем Паппи шалил, отчего опыт шалости после помог спасти людей, их имущество и животных.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что теперь называется журнальной полемикой Михаила Салтыкова касательно расхождения во взглядах с Фёдором Достоевским, непосредственно полемикой не являлось. Если братья Достоевские могли выражать мнение в собственном периодическом издании, то таковой возможности Салтыков был лишён. Своё значение имела и цензура, не пропускавшая к печати острые выпады Михаила. Суть обоюдного разговора сводилась к продолжавшему будоражить умы разделению общества на западников и славянофилов. Достоевские отстаивали идеи почвенничества, призывая придерживаться обозначенных для русского человека рамок. Коротко говоря, что полезно для немца, то русскому всё равно не пригодится. Вот в русле подобного течения мысли и возникали разобщающие обстоятельства.

Большая часть полемических работ при жизни Михаила так и не была опубликована. Редкие статьи всё-таки печатались, но чаще без подписи. Следовательно и согласно этому нельзя использовать слово «полемика». Перечень следующий: Неизвестному корреспонденту, Литературные мелочи, Стрижи, Заметка, Журнальный ад, Литературные кусты, Но если уж пошла речь об стихах; Гг. «Семейству M.M. Достоевского», издающему журнал «Эпоха».

Время написания статей различается. Находятся рассуждения в духе негативного отношения к нигилизму. Салтыков не скрывал своей категоричности. Ежели кто-то в представлениях о должном быть опирается на «ничего», следовательно не станет предосудительным назвать данного индивидуума «ничтожеством». Смотря глубже, понимание нигилистов и должно строиться, исходя из меткого замечания Михаила. Нет нужды полемизировать, поскольку всё сводится к оскорблениям. Салтыков порою переставал понимать необходимость сдерживаться. Будто он не знал, насколько вчерашние представления имеют свойство быстро изменяться, становясь едва ли не противоположными к следующему дню. Отсюда вывод: не следует спешить и делать скоропалительных выводов, так как единожды сказанному придётся следовать до конца жизни, дабы не прослыть переменчивой натурой.

Не стоит искать политические аспекты, заставлявшие цензоров отказывать статьям Салтыкова в публикации. Михаил допускал излишне много грязи, не стесняясь оскорблений. Ежели сказанное слово растворится, сохранённое по воспоминаниям других, то напечатанное навсегда останется в памяти потомков. В этом Михаилу не очень повезло — деятельные исследователи его творчества не стеснялись публиковать всё им написанное, представляя читателю в изначальном виде, то есть без цензурных правок. По их мнению образ Салтыкова получался более верным, но, здраво рассуждая, он извращался в угоду стремления понять некогда жившего человека таким, каким он не был известен современникам.

Впрочем, Салтыков и не мог быть полностью понимаем современниками. Не все интересовались литературной или журнальной жизнью. Это легко понять, стоит проанализировать текущее положение дел. Много ли человек знает о происходящем на страницах периодических журналов? Что уж говорить про нарождающиеся литературные таланты, чаще всего читаемые узким кругом лиц. Можно возразить, сославшись на перемену интересов. Но так и во времена Салтыкова его современников интересовало аналогичное, но никак не страсти вокруг почвенничества. Безусловно, людей беспокоили проводимые Александром II реформы, изменявшие настоящее в совершенно отличную форму, казавшуюся невозможной в государстве во главе с монархом — обладателем абсолютной власти.

Нет, тут не укор в адрес Михаила. Он жил и дышал тем временем, какое выпало на его долю. Он знал о чём говорил, переживая за происходящее и желая лучшего. Только и он не мог сдерживаться от жаркие слов, считая себя вправе говорить на повышенных тонах. И это в стране, где никогда не спрашивали простых граждан, чего они хотят, что считают целесообразным. Но поскольку Михаил выражал мнение, то приходится ему внимать, обязательно о том рассуждая.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё — пустое. Размышления неизменно упираются в осознание бесполезности человеческого существования. За какой предмет обсуждения не берись, обязательно приходишь к осознанию неизбежной потери смысла. К чему человек не стремись, всё равно им делаемое обратится в ничто. Собственно, таково мировоззрение нигилистов. По своей сути, это самоубийственная философия, не позволяющая обществу развиваться. Необходимо остановиться и более ничего не предпринимать, так как будет только хуже. Сомнения отметаются, стоит вспомнить, какие возникают страдания, если кому-то задуматься об улучшении собственных или общих условий существования.

Точно не установить, когда Салтыков написал «Письма издалека», озаглавленные им «Современными призраками». Цензуру они не прошли, вследствие чего не были опубликованы. Вполне вероятно, что датировкой их написания следует признать время размышлений над возникшим в стране течением молодёжной мысли, выражавшего сомнением касательно важности преобразований. Относить к более поздним годам не имеет смысла, тогда от нигилизма в памяти останется лишь роман Тургенева «Отцы и дети». Но это может быть ошибочной точкой зрения, так как под термином «призраки» можно понимать иное.

Собственно, что есть «призрак»? Нечто отошедшее в прошлое, не имеющее права на продление существования. Но он продолжает оставаться на прежде занимаемых позициях, отказываясь признавать случившиеся перемены. Такой «призрак» питается былым. Он живёт, вместо того, чтобы признать бессмысленность терзающих его суждений.

Нигилисты — сами по себе призраки, но и они способны стать именно «призраками», заключёнными в кавычки. Их срок недолог, как бы они не хотели вносить вклад в происходящее в стране. Когда-нибудь наступит момент, что пришедшие им на смену уподобятся такому же «призрачному» состоянию, к осознанию чего они в той же мере не смогут подойти.

Кого ещё допустимо отнести к «призракам»? Видимо тех, кто желал увидеть наступление свершившегося, понял пришествие этого и сразу оказался бесполезным. Всё дело его жизни прошло под девизом борьбы, опасной и не дававшей надежду на победу. Теперь желаемое достигнуто, мысль устремилась вперёд и готова помочь в осуществлении десятилетиями вынашиваемых идей, да пыл былого задора отныне воспринимается бесполезным, тем самым обесценив прежние стремления. Так появляются «призраки» иного понимания, место которым в прошлом.

Знакомясь с подобными рассуждениями, читатель обязательно задумается о надуманности человеческого существования вообще. Всё, ради чего существует человек, обречено быть отторгнутым в последующем. Какого блага не добивайся — быть тебе на свалке истории. Впору опечалиться, проникнувшись духом упаднического настроения. Какой тогда смысл в делаемом, если завтра ты станешь эпизодом былого, чья деятельность никому отныне не нужна? Важно принять неизбежность этого. Призраком суждено стать каждому, требуется лишь вовремя уступить дорогу следующим мыслителям. В конце концов, когда-то и им предстоит свыкнуться, стоит столкнуться с непониманием идущим на смену уже им.

Развивая мысль Салтыкова, читатель обязан придти к пониманию «призрачности» во всём. Во всякой материи, какой бы она не являлась важной. Вплоть до высших идеалов, либо до таких высот, оспорить которые не представляется возможным. Собственно, цензоры могли придти в недоумение от арелигиозной позиции Михаила, прежде им высказанной в ряде произведений. В самом деле, почему не упомянуть Бога? Разве он не создал человека по образу и подобию? И он же вскоре вышел из понимания собственных творений. Грубо говоря, уподобился «призраку», некогда имевшего определяющее значение, а теперь подвергаемого сомнению. Ничего в том странного нет, таким был создан человек, обязанным стремиться к улучшению имеющегося, вплоть до отказа от идеалов прежних поколений.

Свои размышления Михаил продолжил в статье «Как кому угодно», опубликованной в «Современнике». Также им написана статья «В деревне», вновь затронувшая идеализацию крепостной жизни.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Противление — есть дорога без перспектив. Пока часть общества стремится поддерживать порядок, считая худой мир лучше доброй ссоры, другая часть всё делает, лишь бы разгорелась добрая ссора и похоронила худой мир, будто бы тем способствуя приближению к лучшему из возможного. В действительности получается так, что никто не желает уступать, усугубляя положение до критического. Исходя из этого и предстоит судить читателю, прав ли был Салтыков, активно выражая позицию или ему следовало умерить пыл, находя всевозможные средства, позволяющие трактовать настоящее хоть и не заслуживающим права на существование, но и не должным быть уничтоженным.

Собственно, Михаил с марта по октябрь 1864 года писал, явно не надеясь оказаться услышанным. Цензоры всё больше вносили правок в предлагаемые им для публикации очерки, делая невозможным их размещение в «Современнике». Либо положение сложилось, не дозволяя существования прежних воззрений. Общество развивалось, отказываясь от представлений вчерашнего дня. Нигилисты уже не воспринимались важной силой в России, уступая тем, кто и должен приходить на смену утомлённому от перемен поколению. Иначе быть и не могло. Бурное течение жизни требовало соответственного отношения. В России зарождалась сила, вроде бы полезная, и при том не способная самоорганизоваться. Отныне казалось глупым заявлять о непричастности. Как вывод: философия Пиррона умерла, пришла пора начать развитие мысли с самого начала.

Салтыков не публиковался. Ныне о им написанных очерках известно по проводившимся в советское время исследованиям его творчества. Восстанавливалась информация, поднималась документация, считывались сохранившиеся гранки, благодаря чему теперь становится ясным, о чём современники Михаила могли не догадываться. Вполне вероятно и суждение, согласно которому должно быть ясно очевидное — излишне придавать значение статьям в периодических изданиях. Ежели Салтыков о чём-то сказал, то с ним соглашались и отказывались принимать за объективную версию. И, скорее всего, редко когда писатель доносит мысли до всего общества, тем более если речь идёт о конкретном периоде, ограниченного сроком от месяца до полугода, и даже больше. Поэтому вполне разумно не придавать значения невысказанным суждениям, без существования которых общество смогло существовать, двигаясь к неизбежно должному наступить будущему.

Не получив страниц для публикации в марте, Михаил развивал мысль в апреле. Может тем он занимался вплоть до октября, о чём не сохранилось свидетельств. Но и октябрь не принёс нужного для Салтыкова результата: опубликоваться вновь не получилось. Активная линия противодействия лишала Михаила возможности доносить до читателя мысли об истинно происходящем, как то понимал непосредственно Салтыков. Да и не мог Михаил отказаться от убеждений, став на защиту царских реформ. Кажется, к чему не веди деятельность правительство во главе с Александром II, оно не сможет принести блага. А если и принесёт, то всегда найдутся противники избранного курса, находя в нём неблагоприятные последствия.

По крайней мере, стало ясно — Михаил осознавал слом эпохи. Уходили в прошлое нигилисты, уступая место деятельному поколению. Это должно радовать, только в словах Салтыкова не удастся заметить радужного подъёма чувств. Всё равно Россия катилась к упадку, как не пытайся с таковым явлением совладать. Почему-то не смущала Михаила цикличность подобного в истории государства: сперва становление, после достижение могущества, затем остановка в развитии и крушение, вплоть до смены всего имевшегося прежде. Оттого-то и нельзя добиться благополучия, способного существовать неопределённо долго, ибо за ним обязательно последует крах. Как не рассуждай, обязанного произойти избежать не получится. Думается, Салтыков просто о том говорил, не желая стать свидетелем истинного развала всего ему знакомого и понятного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Никакое мнение не бывает полностью подтверждаемым. Всегда изыскиваются доказательства, трактуемые требуемым образом. В феврале 1864 года Салтыков ещё раз задумался о судьбах крепостных в раскрепостившейся России. Ему говорили, как стало плохо, как прежде было лучше, насколько стало невозможно жить, что очевидно согласно пониманию произошедшего и имевшего место быть несколько лет назад. Так-то оно так: подмечал Михаил, видя противоположное. Нет, не прост мужик, постоянно тянущий лямку и напивающийся вдрызг при первой возможности. Сей мужик таков же, каким является его барин. Разница лишь в том, что крестьян больше, их социальное положение хуже, вследствие чего и жизнь их заметнее глазу. Тогда как баре не менее пьянствуют, и на улицах в подобном состоянии если их и встретишь, то не придашь значения.

Но какой мужик в быту? Он не является грязной скотиной, мыслями пребывающий в питейном заведении. Отнюдь, русские — люди с чистой душой. Это в Европе садились принимать пищу, не озаботившись помыть рук. В России крестьянин всегда заботился о благости того, чем собирался заняться. Вкушение еды — особого рода действие. Такую же важность имела молитва, предшествующая трапезе. И разве всё так плохо в России, коли барин спокойно ел с крестьянином за одним столом? Тут читатель должен попросить Салтыкова остановиться, поскольку идеализация прошлого очевидна. Но Михаил всего лишь уравнивал крестьянина и дворянина, не видя в них различий, скорее акцентируя внимание на схожих стремлениях, в том числе и к греховным помышлениям.

И всё-таки одно особое различие имелось. Крестьянам всегда трудно давалось существование. Им никто ничего безвозмездно не давал, и за оказанные услуги порою предпочитали с ними не расплачиваться. Это кажется, будто извозчик с лошадью способен оказаться обеспеченным человеком, тогда как за минусом расходов, он оказывается на положении находящегося в нужде. Посему, хоть на десять раз пересчитывай чужой доход, всё-таки не скупись помочь, какими бы средствами ты сам не обладал: такие мысли пытался передать Салтыков на страницах «Современника».

На самом деле в Российской Империи происходил повсеместных упадок. Михаил не желал видеть иного, воспринимая действительность в мрачных тонах. Сто раз скажи, что всё зависит от личного мировосприятия, то не поможет тем, кто настроен видеть негатив. В любой отрезок времени находятся отрицательные моменты, заставляющие думать о деградации морали или закате государственной деятельности. Однако, пессимизм иначе поймут потомки, на иной лад трактуя события прошлого. Пока же для Салтыкова казалось очевидным: Россию ждёт неминуемый крах.

Объясняется такое суждение Михаила обыденно. Покуда обычные люди живут плохо, каждый день проводят в тяжёлом труде, до той поры положение не исправится к лучшему. Процветание государства создаётся за счёт общего подъема, начиная от рабочих и крестьян, заканчивая ростом экономики, совершенствованием инфраструктуры и налаживанием производства. Если где-то возникает слабое звено, то вся цепь, ведущая к благополучию, обрывается. Следовательно, нельзя построить процветающее государство на горе граждан, так как нужда не способствует возникновению благосостояния. Разве не так, уважаемый читатель?

Сделав несколько шагов вперёд, легко увидеть, отчего завершится история Российской Империи. И Салтыков, конечно, оказался прав. Только есть множество нюансов, не позволяющих столь утрированно рассуждать о протекающих процессах. Роль угнетения населения важна в ожидании грядущего краха, но и про другие факторы не следует забывать. Желаемое не следует принимать за действительное! И, всё равно, всякое суждение основывается на неверно понимаемых фактах. Не быть такому, чтобы возникало единое видение.

Перечень очерков за февраль 1864 года, опубликованных в «Современнике» таков: Деревня зимою; Впечатление, производимое деревней на путешественника; Мужицкое житьё, Тонкие обстоятельства помещиков, Заключительные размышления.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цензурная реформа ожидалась с нетерпением. Неужели в Российской Империи каждый сможет писать, не сталкиваясь с необходимостью преодолевать выстраиваемые против препоны? Салтыков мог то только приветствовать. О чём бы он не писал, то подвергалось обязательному исправлению, вследствие чего до читателя не доносились истинные суждения. Приходилось проявлять изобретательность, однако то служило во вред. Всякий намёк, даже если он таковым не являлся, подвергался настойчивому требованию быть исправленным, либо вычеркнутым. Кажется, упадок русской мысли и русской литературы был близок к завершению. Недалёк тот момент, когда русское слово снова окрасится в золотой цвет. Впрочем, оно итак отливало всеми красками, лишённое гнёта цензуры, какой она была при Николае I.

Литературная жизнь успокоилась. Острые выпады казались редкостью. И Салтыков ожидал перемен, не смея потревожить думы власть имущих. Как знать, продолжи Михаил осуждать, пиши на злобу дня, как Цензурной реформе не случиться. Вполне понятно, что лучше не допускать до внимания читателя опасных суждений, нежели за оные сурово наказывать, но осознавать бесполезность этого, так как люди ознакомились и выработали собственную позицию. Потому Салтыков предпочёл удалиться в рассуждения о литературе, в чём довольно затруднительно оказаться неугодным государству.

Внутренне ощущая необходимость снижения критики, таковое же Салтыков отмечал повсеместно. Впрочем, не так всё казалось просто. Ежели человек молчит, значит его заставляют молчать: такая логика казалась Михаилу наиболее правдоподобной. С чего активист перестанет занимать активную позицию? Ему несвойственно уходить в тень и выжидать. Однако, и Михаил ушёл в тень, вроде бы к тому никем не побуждаемый. Цензура его не щадила, но и он понимал необходимость сохранения здравомыслия. Какой толк выражать мнение, если за него в итоге пострадаешь? Не в том суть борьбы, чтобы оставить след, а в том, дабы твоё движение позволяло двигаться всему обществу разом. Ведь прежде Михаил становился легко преодолеваемой преградой, втаптываемой, дабы не мешал. И лучше уж быть втаптываемым в грязь, постоянно оставаясь на виду, нежели оказаться запертым в клетке или сосланным с глаз долой. Подобное Салтыков на себе испытал, и сомнительно его желание подобное повторить.

Затихнув сам, Михаил видел общее затишье. Чем он мог это объяснить? Разве только общей пассивностью русского народа. Но почему и каким образом? Самолично осуждая нигилизм в начале 1863 года, теперь — в начале 1864 года — он осуждал, наделяя русское общество общим критерием, не собираясь находить для него нового определения. А не мешала ли ему соринка в глазу, которую он принимал за бревно? С чего бы кто-то должен был успокоиться и сбавить накал страстей? Для того необходимы серьёзные меры воздействия, подобные применяемым Николаем I. Привыкнув к старым порядкам, мышление Михаила не принимало либерализм Александра II. Всё равно не мог утихнуть дух деятельного человека, получившего право выражать личную точку зрения. Так о каком затишье может идти речь, если общество бурлит, встречая реформу за реформой, обретая всё больше даруемых царём гражданских прав?

Январь — это следующие очерки Салтыкова в «Современнике»: Размышления по случаю нового года; Открытия, им принесённые; Нечто о понижении тона, Нечто о независимости, Нечто об изобилии гениев, Заключение и слово в мою собственную защиту. Как видно, мысль не позволяла остыть разуму. Дай писателю право выражать мнение, как он всегда найдёт о чём сказать. В том и состоит его призвание, чтобы о чём-то постоянно говорить.

Автор: Константин Трунин

» Read more