Author Archives: trounin

Повесть о создании и попленении Тройском (начало XVI века)

Повесть о создании и попленении Тройском

Греческая мифология не могла быть чем-то особенным для населявших Русь людей. Если сделать поправку на монгольское вторжение, уничтожившее все прежние достижения, тогда только получится согласиться, будто пришлось всё собирать заново по крупицам. Даже сказание о Трое могло стать известным через художественные изыскания, автором которых за несколько веков до того явился итальянец Гвидо де Колумна. Учитывая монументальность оригинального произведения, русский перевод скорее принял форму краткого содержания.

Вообще, греческая мифология — особого рода информация, имеющая достаточное количество моментов, позволяющих считать её самодостаточной. Стало то результатом деятельности непосредственно греков, создававших в числе прочих и трагедии, становившиеся обязательной составной частью будто бы имевшего место быть когда-то. Последующим поколениям писателей, к грекам имеющим опосредованное отношение, осталось паразитировать на доступном их вниманию материале, без привнесения новшеств. Ежели добавить ничего не получалось, оставалось заново изложить.

Что же было в глубокой древности? Пять царей строили Трою, покуда не сел царствовать Троил, доведший возведение города до конца. У него родился сын, названный Приамом. Жене Приама приснится сон, будто её дитя станет причиной гибели Трои. С колыбели прозываемый Парижем, ребёнок под именем Александра отправится в иные земли. Дальнейшее — игра фортуны. Не боги сойдутся в отстаивании своих интересов, а волшебники и волшебницы. Именно между ними вспыхнет спор вокруг золотого яблока. Обречённый сделать неверный вывод, Париж похитит Елену. После начнётся война. Результатом чего и станет заранее предсказанное попленение Тройское.

Мифология краше, она сама по себе краткое содержание литературы древних греков. О чём пространно писали от Гомера и далее, в кратких выжимках передавалось дальше, становясь источником для нового вдохновения. Прежние истории обрастали деталями, воссоздавая иное представление о былом. Приходилось отсекать лишние сюжетные линии, предпочитая свести войну всё к той же «Илиаде», забывая о том, что Троянская война длилась дольше, нежели то оказалось представленным Гомером. Для красоты слога повествование укоротилось до самых эпических событий, тем побуждая воображение читателя дорисовывать представляемые ему сцены.

Но раз некий русский муж решился отобразить вкратце историю Трои, приходится принять именно его видение. Будет на страницах и принесение Агамемноном в жертву дочери, и троянский конь, и даже такой эпизод, довольно нетипичный для понимания, видимо являющийся неким назидательным содержанием, вроде расправы Менелая над изменившей ему Еленой и её любовником Лжеалександром: их головы окажутся срублены мечом. Если бы не подобное окончание повествования, быть «Повести о создании и попленении Тройском» заурядным литературный трудом, вольным переводом, без привнесения изменений в изначальное представление о заложенной в греческие мифы информации.

В самом деле, читатель встречал различные сведения о произошедшем после пленения Трои. Оказывалось и так, будто Елены там и не было, вместо неё присутствовал дух, тогда как она сама томилась от ожидания прибытия мужа в Египте. В таком случае получается, не мог Менелай казнить жену, обезглавив лишённое плоти тело. Это не имеет существенного значения. Представленные события всё же трактовались в угоду представления непосредственно читателя. Ежели ему не было известно описания судеб задействованных в повести лиц, он делал различные выводы, редко находя в собственных суждениях зерно истины. Но ужаснуться от расправы ему всё же пришлось.

В качестве памятника именно литературы Древней Руси сей труд не назовёшь. Он действительно имел хождение, к нему обращались и могли считать за повествующий об истинных событиях. Но всё же это прежде всего краткая адаптация романа итальянского писателя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Полевой «История русского народа. Том IV» (1833)

Николай Полевой История русского народа Том IV

История — предмет капризный. Достаточно малозначительного факта, грозящего огромными последствиями. Некогда Чингисхан мог погибнуть от ранения в шею и рот, выжив, в дальнейшем распространил влияние на огромную территорию, частью которой после его смерти стала и Русь. Полевой полностью переключил внимание на монголов. Кто они? Откуда возникли? Как распространяли влияние? Каким образом подошли к русским княжествам? И только после Николай приступил к описанию вторжения, сделавшего Русь подконтрольной власти кочевников. Утратив самостоятельность, русские князья не перестали пребывать в раздоре, но уже при содействии или противодействии монгольских правителей.

Первой пала Рязань. Потом завоеватели тронулись северней, не затронув самых северных земель. Полевой то объяснил покорностью живших там людей, несших дань без просьбы о том. Варианты с обилием лесов, холодным климатом, невозможностью прокормить лошадей — Николаем не рассматривались. Не стал он размышлять, зачем вообще монголам понадобилась Русь, по богатству многократно уступавшая блеску Индии.

Само иго — особое время умиротворения русских князей. Внутреннюю борьбу следовало вести при дворе монгольского правителя, который и решал, кому над чьими землями править. Политика перешла на другой уровень, далёкий от непосредственных интересов. Приходилось ехать далеко, где и выяснять отношения. Несмотря на сохранившиеся источники, доподлинно точно неизвестно, к каким ухищрениям прибегали князья, и какие именно процессы протекали в империи монголов, сохранявших интерес к северным вассалам. Русские историки обычно показывали то время снизу, опираясь на княжеские распри, вместо чего им следовало смотреть на ситуацию в полном объёме, учитывая обстоятельство вхождения Руси в Орду. Вместо этого, так поступил и Николай, читатель видит распри вассалов, почти ничего не узнавая о происходивших в империи монголов процессах.

Должно быть понятно, кто из русских князей угождал завоевателям, те и получали ярлык на княжение. Остальных просто убивали. Сама по себе Русь перестала иметь значение, полностью лишённая права на самостоятельное управление. Тут бы и рассказать Полевому о русском народе, пережитых испытаниях, уничтожение культуры и имевших хождение технологий. Уничтожился тогда и дух русского человека, превратившегося в жалкое подобие представителей рода людского. Можно сказать основательнее, русский народ деградировал до состояния полного упадка. Восстановить это получается по религиозным источникам, тогда как историки предпочитают таковой факт обходить стороной.

Николай посчитал нужным показать рост литвы. Никем всерьёз не воспринимаемая, литва под руководством Гедимина обретала политический вес, борясь за право на собственную государственность с немецкими рыцарскими орденами. Будет образовано Литовское княжество, в скором времени которому суждено стать Великим Княжеством Литовским с последующими униями с Польшей, преобразующими оба государства в Речь Посполитую. В связи со слабостью Руси, Гедимин искал покровительство римского папы, желая принять католичество, поскольку православие не сулило ему выгод.

Полевой не совсем последователен. Он допускал в текст вкрапления разрозненных источников, практически не имеющих значение для истории. Как тот случай с Евпатием, бросившемся догонять уходящих монголов, разграбивших Рязань. Единственное свидетельство было упомянуто в качестве будто бы необходимого. С той же настойчивостью Николай посчитал нужным рассказать о литвине Довмонте, пришедшем на Русь в качестве гонимого литвой князя, обосновавшегося и обижавшего бывших соотечественников на своё усмотрение. Может об этом приходилось говорить, так как сказать собственно было не о чем? Глобальная политика Орды Полевого не интересовала, а на локальном уровне практически ничего не происходило. Да и не могло быть, памятуя, какой разор оставили после своего нашествия монголы.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Полевой «История русского народа. Том III» (1830)

Николай Полевой История русского народа Том III

Третий том «Истории русского народа» подводит читателя к должному вскоре произойти нашествию монголов, и вместе с тем уводит от какого-либо понимания участия в минувшем непосредственно самого русского народа. Задав определённый акцент повествованию, Полевой сбивается не сколько на жизнь внутри Руси, он предпочёл дать характеристику соседним государствам и народам. Особенно его интересовали варяги, пришедшие не только в новгородские и киевские земли, но и за несколько веков до того проводившие экспансию на Европу. Ныне западный мир поделён между наследниками варяжских завоевателей, и потому-то между ними нет мира, что на Запад ушла знать, а на Восток — остальные. Но об этом рано говорить, Руси предстояло подвергнуться всесокрушающему удару кочевников.

До инцидента на Калке время ещё не подошло. Раздоры между князьями усиливались. Особенно примечательным выглядит убийство Андрея Боголюбского, сей светлый муж, неизменно прославляемый в церковных источниках, иначе оказался понят Полевым. Николай рассмотрел с ним произошедшее без воодушевления. Сугубо по необходимости, при задействовании человеческих обид, случилась жестокая расправа, стоившая князю Андрею жизни. Тот эпизод хорошо известен по сохранившимся летописным свидетельствам. Николаю их показалось мало, и он в духе беллетристики позволил себе расширить понимание тогда произошедшего.

Не забыл Полевой про ту Русь, что называлась Галицким и Волынским княжествами. Самая Западная Русь, исторически отдалившаяся и предпочитавшая контактировать с исповедующими католическую веру, принимала на себя иную роль, практически не рассматриваемую в современном понимании последующего становления Москвы. Несмотря на непосредственное вхождение в эти княжества Киева, переставшего играть значение первопрестольного города, уступив это право городу Владимиру. Разделяясь и соединяясь Галицко-волынское княжество получало особые функции от римского папы, единожды провозгласившего одного из её князей — Даниила Романовича — королём Руси.

И всё-таки важно другое, поскольку период разобщённости русских князей мало интересен с исторической точки зрения, рассматриваемый обычно по факту усугублявшегося внутреннего кризиса, в результате которого Русь оказалась под игом Орды. Полевой предпочёл в дальнейшем сложить историю монгольского народа, пока же подводя читателя к битве на Калке.

Почему вообще русские князья вышли за пределы подконтрольных им земель и решили помочь половцам в отражении неведомой им силы? Оказывается, распространялись слухи об огромной силе, зародившейся на Востоке, сокрушавшей государство за государством, истирая всё встречаемое в пыль, не щадя никого. Половцы не могли не испугаться, хлынув на Русь и далее в Европу, едва ли не умаляя принять в рабство, лишь бы позволили отойти от монголов как можно дальше. Здраво размыслив, русские князья решили помочь половцам, вследствие чего встретились с грозной силой, не ведая, каких бед натворили, не учтя щепетильности монголов в деле важности сохранения жизни послов.

Раздоры продолжили терзать русских князей, из-за чего им сопутствовала неудача. Вслед за последующим солнечным затмением на Русь обрушились иные напасти: землетрясение, неурожайные годы и мор. Николай говорит, что на Руси стало совсем плохо, отчего люди за хлеб оказывались готовы торговать собственными детьми. Хорошо известно, как земли близ Киева лишись большей части населения, и Киев с той поры практически перестал быть интересен для истории, полностью утратив какое-либо значение.

Осталось дождаться основного нашествия. Полевой обдумывал в течение трёх лет, каким образом лучше о том сообщить. Будет ли всеобщий упадок? Сыграет ли особое значение монгольское иго? Читатель по Карамзину прежде усвоил случившееся, осталось послушать новую точку зрения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэма о Начале. Глава 3. Жизнь

Поэму о Начале. Глава 3. Жизнь

Где вошёл осколок, там затвердела глина,
обожжённая огнём, ожила незримо.
Бесформенный вид её разбросанных кусков
напоминает сто рук, сто ног и сто голов.
Гигантского размера существа воспряли,
себя они живыми мыслили едва ли,
высыхали и рассыпались, стоило встать,
обречённые к тверди прижатыми лежать.
Крепко связаны с породившей их природой,
глина и гранит являются их основой.
Внутри каждого существа пламя горело,
вода и воздух также наполняли тело.
Впитали в себя гиганты силы планеты,
они первыми готовы познать секреты,
им предстоит властвовать над нашей Землёю,
расставшись с породившей их сейчас Луною.
До того предстоит иссохнуть многим телам,
они подадут пример развития всем нам,
кто не станет стремиться прослыть лучше других,
тот с грязью схожим будет считаться среди них.
На Луне они продолжали находиться,
водою с Неба не могли никак напиться,
испарялась влага с разгорячённых телес:
и глина зависимая от воли небес.
Распалял гигантов изнуряющий огонь,
паром исходили, чем-нибудь попробуй тронь,
подобие планеты собой представляли,
о том они, конечно, не подозревали.

Еженощно приходило облегчение,
среди гигантов начиналось движение,
протягивали к Небу руки они в мольбе,
причитая о жалкой своей горькой судьбе,
манила созданий глины прохлада Земли,
там покой от жара обрести они могли.
Воздух был побуждающей силой пойти вниз,
обтекал тела, стал властелином среди них,
отсекал излишки глины, укреплял гранит:
он ждал, кто первым пробудится, заговорит.
Само пришло, пробитым вдруг оказался рот,
гиганты захлебнулись от хлынувших забот,
общались звуками, свистели, гомонили,
стучали: шумом сразу мир заполонили.
Но проходила ночь, наступала тишина,
создания погружались в подобие сна,
войти в воды планеты со страстью мечтали,
грезили о тверди Земли — её желали.
Высыхали гиганты, пламя потухало,
в крошево обращались, племя угасало,
подхватывал ветер, переносил телеса,
из умерших рождались другие существа.
О прежних делах гигантов не знали они,
всё равно стремились достичь прохлады Земли.
За них хранила память глина, движение
направлявшая на воссоединение
с планетой. Огнём взбудораженные умы
приготовились сойти с поверхности Луны.

Глина не могла самостоятельно ожить,
фрагмент осколка должен в теле гранитном быть,
без его включения грязь не могла дышать,
чувствовать, передвигаться, о Земле мечтать.
Восставая из тлена, в себе сочетая
разное, влагой с Неба тела наполняя,
гиганты осознали жизни значение,
как воли ветра частиц соединение:
рассыпаясь, они становились другими,
усложнялись, переставали быть простыми.
Не раз они приближались к тонкой струе:
на перешеек, устремившейся вниз стене,
издревле соединявшей планету с Луной,
круто возвышавшейся исполинской горой.
Гибли гиганты, перешеек облепили,
телами путь к прохладе они проложили,
думали о лучшей участи для потомков,
что создадут будущее из их обломков.
С перешейка ветер тела гигантов сдувал,
на планету плавно комья грязи опускал,
смешались с твердью: пытались заново воспрять,
не ползать, а на все конечности твёрдо встать.
Они там, куда веками попасть стремились,
так вне понимания тем соединились.
Уже не глина Луны, но ещё и не твердь,
ожить в иных пропорциях предстоит суметь.
Стих гомон гигантов, в скорбном молчании мир,
ждёт глина град осколков. Поднимайся, Зефир!

Ветер дарует жизнь, ветер разносит семя,
всходы взойдут — нужна почва и нужно время,
требуется поливать и в тепле содержать,
это планета Земля могла гигантам дать.
Из глины состоит тело сошедших с Луны,
но не могут они жить без огня и воды:
огонь сквозь поры питает глину изнутри,
вода, удивительно, подобие души.
Пока нет в теле осколка — не дышит оно.
Комья грязи, куски гранита — едино всё.
Лунной глины больше становилось на Земле,
Луна уменьшилась заметно, почти вдвойне:
вновь угроза катастрофических перемен
обернётся уровнем планетарных проблем.
Кто из гигантов покинуть Луну не успел,
тот треснул, рассыпался, от пламени сгорел,
усеял пылью поверхность — поверхностью стал,
несколько дней между ними пожар бушевал.
Небо не могло унять, ниже опустилось,
что было Луной, в глыбу камня обратилось,
осталось при Земле, но вне пределов Земли,
огонь питал в прежней мере её изнутри.
Так и пребывать глине среди тверди вечно,
готовой ветра с севера ждать бесконечно,
он принесёт жизнь: воспрять должен кто-то один,
кому предстоит жить в пору тяжёлых годин.
Зефир поднимется! Зефир поднялся. Буря!
Небо лунную глыбу объяло, штурмуя!

Рассеял ветер пыль, но осколки не поднял.
Осела пыль — след осколков исчез. След пропал!
Смешался с пылью? Такое может быть вполне.
Где тогда искать осколки? Подскажите, где?
Разве форма жизни, в глине воплощённая,
была изначально на смерть обречённая?
Разве гигантам возродиться вновь не дано?
Они вскоре возродятся. Но не так легко.
Нужен осколок, будь хотя бы единственным,
свыше посланным, пусть способом таинственным,
станет он даром небес — Небо станет отцом,
первых на Земле оживших созданий творцом.
Будет найден осколок, он есть на планете,
его блеск пробьётся при лунном прямом свете.
Среди глины рассыпанной не может не быть,
чтобы жизнь дающее могло в вечном застыть,
чтобы осколок на атомы распался вдруг,
будучи твёрд, не делим и при этом упруг.
Осветит Луна поверхность Земли до краёв,
не обойдёт скрытых от внимания углов,
позволит Небу разглядеть всякий малый блеск,
не помешает молнии ветвящейся плеск.
Найденным на дне морском казался осколок,
добыть ветер северный с глубин не так ловок,
в воде воли равной огню не зародилось,
нанести глину потребно, дабы случилось
возрождение гигантов: выйдут из воды,
обживут земли. Не останется пустоты.

Это тоже может вас заинтересовать:
Поэма о Начале. Глава 1. Монада
Поэма о Начале. Глава 2. Планета

Павел Мельников-Печерский: критика творчества

Так как на сайте trounin.ru имеется значительное количество критических статей о творчестве Павла Мельникова (Андрея Печерского), то данную страницу временно следует считать связующим звеном между ними.

К. Трунин «Загоскин, Лажечников, Мельников-Печерский: Критика и анализ литературного наследия» (электронная книга)

Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь
Статьи исторического содержания
Именины Элпидифора. Великий художник
Красильниковы
Старые годы
Дедушка Поликарп. Поярков
Медвежий угол. Непременный
Именинный пирог. Бабушкины россказни
На станции. В Чудове
Гриша
Автобиография, критика и публицистика
О русской правде и польской кривде
Письма о расколе
Очерки поповщины. Начало раскола старообрядства
Первая мысль искания архиерейства. Зарубежные старообрядцы
Епископ Епифаний. Афиноген. Анфим
Поповщина до середины XIX столетия
Вторая часть Очерков поповщины
Княжна Тараканова и принцесса Владимирская
Очерки Мордвы
Белые голуби
Тайные секты
Предания о судьбе Таракановой. Счисление раскольников. Аввакум Петрович
В лесах. Части I и II
Воспоминания о Дале
В лесах. Части III и IV
На горах. Части I и II
На горах. Части III и IV
Старина. Балахонцовы. Семейство Богачёвых

О жизни и творчестве писателя:
— Михаил Ерёмин: «П. И. Мельников (Андрей Печерский)»
— Лев Аннинский: «Ломавший»

Павел Мельников-Печерский «На горах. Части I и II» (1875-81)

Мельников-Печерский На горах Книга 1

Новая книга — новый интерес. Опять приходит пора начинать делиться с читателем очередной порцией фактов. Мельников того, безусловно, ожидал с нетерпением. Он переносил действие романа «В лесах» немного в другое место, потому именуя его отныне «На горах». Там в прежние времена обитала мордва, значит читатель узнает обстоятельства их быта. Обязательно нужно рассказать про переселение в их земли русских. И про то, как русские относились к лесным насаждениям. Может читатель не знает, тогда Мельников пояснит. Где есть русский человек — там нет деревьев. Это лишь в сказках и в словах других писателей лес является неотъемлемой составляющей национального самосознания. Отнюдь, Павел то видел иначе. Впрочем, он многое воспринимал под другим углом зрения. Взять тех же старообрядцев. Их ли он взялся показать на страницах или нет? Читатель увидит не православных христиан с особыми ритуалами, а набожных людей, лишённых желания следовать религиозным требованиям и запретам.

Мельников любит строить повествование, постоянно отклоняясь на сторонние истории. Появляется ощущение дискомфорта. Всему этому нашлось бы место в виде отдельных рассказов, что вполне осуществимо, учитывая объём текста. Что-то достойно именоваться даже повестью. Приходится вспомнить о беде под названием — желание заработать писательским ремеслом. Именно потому страницы романа вмещают абсолютно всё, вплоть до травли баек о Потёмкине. Казалось бы, всё это рассказано не к месту, но против авторской воли не возразишь.

Особое внимание Мельников уделил двум сюжетным линиям. Первая касается семьи Смолокурова. Отец отдал дочь на воспитание, откуда та вышла добропорядочной девушкой, невестой всем женихам на зависть. Ей будет позволено выйти замуж по собственному разумению. Вторая линия — путь торговца рыбой по реке, должного озаботиться продвижением судна с товаром, убедиться в целесообразности предпринятого им дела, поскольку недалёк момент, вследствие чего легко прогореть. Раскрывая эти линии, Павел старался не отклоняться, так как и сам был захвачен повествованием, так удачно пришедшим ему в качестве возможности широко и щедро переносить мысли на бумагу.

Публикация романа шла частями. Сперва принятый с воодушевлением, получивший одобрение у первых лиц государства, он всё-таки встречал сопротивление редакторской цензуры. Рост недовольства Павла становится очевидным в последующем, когда вслед за первой начинается вторая часть, к которой Мельников скорее всего питал отвращение. Повествование резко сбавило в информативности, не сообщая ничего, если сравнивать с изначально проделанной Павлом работой. Один раз проявился всплеск, стоило затронуть тему судьбы торговцев вне России и людей, оказавшихся в плену. Вот там Мельников обрёл силу слова, донося до сведения читателя соответствующую информацию. Хотя, можно и не верить Павлу. С другой стороны, кажется — русские уже забыли ценность даваемых обещаний. Некогда и из плена не допускалось освобождаться с помощью побега, поскольку то приравнивалось к клятвопреступлению.

Нельзя не упомянуть наставительную речь Мельникова, взявшегося объяснить, кто такие фармазоны. Не возникает вопрос, зачем это ему понадобилось. Просто сидели герои произведения на берегу, удили рыбу и судачили обо всём на свете, в том числе и о таком явлении, имя которому масонство. Пугались они своей неосведомлённости, дивились проводимым ими обрядам, но не находили ничего особенного, кроме следования некоторым странностям, вроде запрета на женитьбу и употребление в пищу мяса, за исключением молочных продуктов. Читатель даже подумает, что Павлу без разницы было о чём писать. Мельников словно и сам давно забыл, о чём некогда собрался рассказывать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков «Притчи. Книга II. Часть II» (1762-69)

Сумароков Притчи

Судить о чужой мысли, что о себе судить пытаться. Истинных помыслов не узнать, покуда остаётся притворяться. К Эзопу Сумароков вернуться предложил, притчу «Эзоп и кощун» для того сочинил. Получил Эзоп задание накрыть стол, дело было к ночи, трудиться предстояло сверх доступных сил, хватило бы мочи. Что сделал Эзоп? Он свечу рано зажёг, уйдя на улицу, переступив чрез порог. На улице день, солнце ярко светило, потому видение человека с горящей свечой людей удивило. Эх, не знает человек, а берётся судить. Да знает Эзоп, лучше мимо пройти — всем помыслов своих не объяснить.

Тут и нужно остановиться, показав человеческую надуманность о личных качествах в мире нашем. Думает каждый, будто он не ниже других, словно видит себя выше вставшем. Отнюдь, притча «Львица и лисица» разобьёт сомнения в мелкую крошку, годную дабы посыпать в неприметном месте дорожку. Лиса задрала нос — рожает за раз много лисят. А львица — одного львёнка, и больше никак. Знала бы лисица, сколько она не рожай, плодит не царей, хоть сколь выше она нос задирай. Порою лучше и не знать, кто для чего в мир этот пришёл. Никто от такого знания особых заслуг себе ещё не обрёл. Словно притча «Свинья и волк» складывается человека бытие, он думает, что где-то нужен, только он не нужен нигде. Родила свинья поросят, подмога бы пригодилась, у волка тут тяга к помощи и проявилась. Свинья не глупа, указала волку на дверь, не всякому стремящемуся помочь верь.

Сомнение разобьётся. Представим суд. По его решению подьячего на казнь ведут. Говорят, украл «Протокол», за то его велели посадить на кол. Он же говорит — не крал. Всё равно виновным в краже протокола стал. Суди ли или не суди правосудие, знание прими: чертей всегда можно, если постараться, где угодно найти. Вторит тому и притча «Суд», мартышки в котором следствие ведут. Глупым судья быть может, коли посажен судьёю мартышка. Не дала ему природа ума излишка. Подумать только, судили не волка — судили овцу, она де украла у волка плоть свою. Коли требуется вынести приговор — он вынесен будет. Притчу «Угадчик» о том не забудем. Сжал птицу судья в руке, сказав угадать — жива она или нет. Нет разницы, какой будет ответ. Если жива — птица умрёт, если мертва — живой её угадчик найдёт.

Разумность отставим, Сумароков принялся о слабости ума притчи писать. Про ободья «Бочки» он мог притчи слагать. Про «Свечу», освещавшую жилище ночью и днём, чего не может сделать солнце, освещая лишь небосклон. Слаба умом свеча, ничего не сделаешь с ней, окружающий мир — не удел её очей. Она живёт внутри помещения одного, не зная, как много кругом другого всего. Но судит так, словно солнце сама, на большее свече не хватает ума. Или вот — притча «Кисельник», про торговца киселём, о Боге думавшем лишь в понимании своём. В самом деле, кто-то склонен считать, будто Бог за чистую одежду готов людей уважать. Разве так? Даже если сердце черно? Отчего-то думается, кисельник верил не в то.

В жизни человека глупостей хватает. Случается так, что Бог от того тоже страдает. Не могли поделить два купца «Мост», предпочтя оный вовсе разрушить, дабы во вражде разойтись, спором мысли не мучить. Но пришло время Богу реку перейти, и не увидел он моста. Есть убеждение, настигла молния каждого из о личной выгоде думавшего купца. Самое время вспомнить о притче «Противуестественник», она — про лгуна. Врал тот так, правду бы не смог он найти никогда. Даже умерев, в мир иной отойдя, не знала, где тело искать его же жена. Всё потому, как против естества жизнь прожив, он утонул, не по, а против течения уплыв.

Бывает и так, что полезно ложное представление создавать. Притча «Бубны» то поможет понять. Кто не хочет войны, врага пусть напугает, неверное сведение о своих возможностях предоставляет. Как это? Забраться надо на возвышенность и взять барабан, когда враг подойдёт, обрушить гром звуков на него ураган. Подумает враг о грозящей беде, не захочет принять смерть не в угоду себе. Испугавшись, отпрянет назад. Потому ложь и во благо бывает, верно ведь говорят.

Вера — она: для понимания сложна. Барабан гремит, опасность вроде не должна быть видна. Тогда притча «Хромая лошадь и волк», согласно сюжету получилось так, волк взялся лошадь излечить без всяких врак. Он дело знает, готов услужить, может знания враз применить. Да лошадь не глупа, ей хорошо известно, лучше хромать: внимание коновала ей не лестно. Надо в зубы дать копытом, дабы волк осознал, чтобы не был коварным, о чём без зубов он лучше узнал.

Вот притча о глупости ещё одна, со времён Федра существует она. Название «Петух и жемчужное зерно» дано сей басенной сказке, в очередной раз показанной в соответствующей окраске. Не суди о том, о чём не можешь судить, драгоценное не может бесценным прослыть, коли ума не хватило понять суть вещей, не усложняй, лучше понять наконец-то сумей: жизнь — словно жемчужное зерно, она даётся неспроста, пускай и смертно всё, главное — не разменивай её на зерно прогорклой пшеницы, до журавля не достанешь, не освободив рук от синицы.

Закрепим сведения притчей «Лисица и орех». Уразуметь её суть — уже успех. А суть в том, что негоже бегать от знаний, по причине неумения их понять. Невежа — подобие беззубой белки, которой всякий плод плох, если она не может его разгрызать. Притча «Верблюд» примерно о том же, немного о другом, про корабль пустыни сообщается в сказе том. Не зная, зачем его в дом позвали, верблюд всякого надумал, чего не подразумевали: будут кормить с золотой чащи его, больше не будет тяжким для него странствий ремесло. Как бы не так, позвали для того, чтобы навоз таскал — только и всего.

Тот верблюд счастливчик, навоз возить ему дали. В притче «Лев, притворившийся больным», верблюда бы кушать стали. Случилось льву захотеть поесть, притворился он больным, объявил во всеуслышанье, как мало у него осталось в жизни этой сил. Кто к нему не ходил, всех след простыл, лиса в том заподозрила неладное нечто, и не пошла. Может и не съел её лев, но явно не простил. Впрочем, сообразительность лисы от притчи к притче разнится, по одной из них с названием «Лисица и курятник» в сём можно убедиться. Залезла лиса есть кур, и ела, пузо отпустив, там и осталась, о необходимости вылезти обратно забыв. Не в том беда, будто много ела, просто дыра в курятнике мала оказалась для её раздобревшего тела.

Осторожным нужно быть, по притче «Крокодил и собака» то усвоим. Ещё раз осознав, как много по уму мы своему стоим. Пила собака там, где плавал крокодил, тот её поближе подойти попросил. Собака умна — подходить не стала. Кто скажет, что неверно собака поступала? И овца бывает умом наделена, притчей «Олень и овца» такая мысль подтверждена. Попросил олень сена у овцы, поручителем волка представив, всяко сего лесного зверя обставив. Овца умна — такого ей не надо, помнит она сего поручителя, как помнит и её стадо.

Не всё то существенно, коли задуматься о том. «Судно в море» — притча о буре с попавшим в неё кораблём. Что первым в воду погрузиться: корма или нос? Кажется, цена вопроса на копеечный грош. Потонет судно, так чего гадать, надо думать о другом — себя как спасать. Беспросветно многое, вот в притче «Старик и осёл» понукал старик осла, побуждая продвигаться вперёд. Да знал жизни мудрость осёл, понимал, что движением ничего он не обретёт. Будет стоять — заслужит ударов плетьми, а пойдёт куда, там тех же плетей от хозяина прими. Есть ещё притча «Ослова кожа» — сколько не думай покой после смерти обрести, не сможешь его и тогда ты найти, ибо натянут кожу на барабан, и будут стегать ещё чаще, не будет от боли только ран. В притче «Собаки и кость» задумали собаки вылакать море, кость увидев на дне. И ведь лакали, серьёзно думали добиться успеха в своём малом уме. Схожая ситуация в притче «Воробей», там пичуга насмехалась над жертвой орла, не думая скрыться от хищной птицы взора, потому теперь не дождётся за то она укора, ибо орёл воробья в другую лапу схватил, в высь небесную он его утащил.

Бдительность важна! Помнить постараться необходимо. Притча «Стрелок и змея» покажет, как дело было. Пока целился охотник, не мог заметить он змеи, и та вонзила в ногу ему зубы свои. Не видит стрелок грозящей опасности, пока не осознает её свершения, словно в притче «Крот» не допускает о видимом иного он мнения. Голубь на прицеле, никого кругом нет, так и у крота — под землёю есть всё, выше лишь солнечный свет. Поскольку крот слеп, не уразумеет он, иметь ложные представления о мире крот обречён. Незнание — оно вообще опасно, притчей «Девка» то подтвердим. Пока нечто не случается, о нём мы думаем, что хотим. Ежели родится, то не умрёт ли раньше срока дитё? Али умрёт, раз всё равно окажется со временем во гробе оно?

Знание — причина успеха. Та истина верна. Разве кто никогда не убивал клопа? Лучше обойти стороной, не тронув сию божью тварь, уберегая ноздри от вони, знали об этом и встарь. Сумароков это притчей «Лев и клоп» подтвердил, царь зверей понимал, с клопом сражаться — недостойно его сил. Вообще-то львам повезло, в притчах выше прочих ставится их ремесло. И на этом строятся сюжеты разного наполнения, вроде изложенного в притче «Осёл дерзновенный», рассказанной по причине вдохновения. Осёл глуп — ему в притчах меньше повезло, но лев понимал, сражаться с глупцами — дело не его. Коли дерзит, то от глупости значит. Притча «Хвала и хула» такое мнение подхватит.

Может думаться, в притчах всё определено. Белое — бело, а чёрное — черно. Развеем сомнения сказом «Угольщик» тут, испытывая надежду, что это прочтут. Жил угольщик, вокруг него чёрного полно, к чему не прикоснись — чернеет и оно. Может сложиться мнение, белизны нет нигде, чёрным должен быть угольщик даже в душе. Заблуждение ясно, не надо так считать, ведь сердце угольщика от чистых помыслов за чернотой жизни не дано разузнать. Притча «Учёный и богач» раскроет это с другой стороны, показав, какие сокровища человечеству нужны. Тонул корабль, плакал богач — он всё потерял. Ученый иначе — он оптимизму не изменял. Почему? То легко уразуметь, богатства учёного в голове, он носит его не на, а в себе.

Притч с избытком, но многие о шести-десяти строках, о них судить отдельно тяжело. Потому о некоторых без подробностей, у Сумарокова и без этого хватает всего. Притча «Менальк и Палемон» дана, дабы люди меньше врали, помнили и самих себя видеть не забывали. Притча «Воля и неволя» — возвращение к теме собак и волков, где одни желают жить в ошейнике, а другие не признают оков. Притча «Лисица и кошка» — на новый лад сказ про пользу выбранных для помощи зверей, чего не позволительно делать их дикому собрату из лесов и полей. Притча «Мореплаватели» о необходимости верить в лучшее, ибо не избежать взлётов и падений, не может жить человек без хороших и плохих впечатлений.

Особого свойства в творчестве Сумарокова притча «Стрекоза», Крыловым после взятая. Именно эта, а не басня заграничного творца. Объяснение легко даётся, когда с цикадою в оригинале сравнение ведётся. Да вот Сумароков про цикаду как раз и не писал, общий ход его притчи басней именно Крылова стал. Красок не хватило, а то бы хотелось узнать, какими сих баснописцев стали бы мы представлять.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков «Притчи. Книга II. Часть I» (1762-69)

Сумароков Притчи

За первой книгой следует вторая, Сумароков притчи слагал, покоя не зная. Пишет много, как не устал, словно новое слово мудрости он россиянам давал. Но басен всегда был избыток, всегда их изрядно бывало, о чём наследие Руси нам подсказало. Кто знает о книге индийских притч, греками названную «Стефанит и Ихнилат»? Тот постоянному повторению сюжетов не может статься рад. Обрыдло, устал, хоть таблицу сходства веди, не хватит жизни и сил до конца сей труд довести. Потому, каким бы не казалось похожим, богатство басен опять приумножим.

О том притча есть, «Терпение» — имя ей. Коли конь просит овса, то не дать ли поголодать ему пару дней? Отощает, запросит еды, а ты его всё равно не корми. Он ведь конь, должен сам корм себе добывать. Каждому это кажется правильным, каждому так и полагает знать. Да вот отощает конь, отбросит копыта, опрокинется навзничь, так голодом сия тварь божья будет убита. Как не корми коня после, не накормишь его, ибо благо не в терпении, им кормим не того. Так и с баснями — не терпят они вольных хлебов, достаточно для них и прежде бывших известными слов.

Вот притча «Старик со своим сыном и осёл», она о том, как старик шёл, и сына вёл с ослом. Садил он сына на осла, садился сам, сын рядом шёл. Каждый путник, грубо говоря, считал, что среди них старик и есть осёл. Разве дело, скотину утруждать? Подумал старик, будет лучше осла на плечи свои взять. Как не поступи, враги найдутся у тебя, потому верь только в себя. Поднимут на смех или укорят, то от зависти: говорят.

Есть баснописцы прежних лет. Среди них был Эзоп — знаменитый поэт. Вроде он лев, ибо дал нам урок, но и не лев он, быть себе хозяином он никак не мог. А если представить, будто Эзоп возомнил о себе выше, не в баснях, а прямо восстав? Разве он не стал бы свободным, рабом быть перестав? Всё суета, когда дело подходит к сказанию из жизни царя зверей, когда его могут оказаться звери сильней. «Осёл во львовой коже» облачённым предстал, он рыком всякого пугал, стали поклоны отбивать ему, не ослу — звериному царю самому. Представь себя таким же, по жизни ты лев будто, вечер ли, день ли, или уже утро. В том тебе уверение даётся, уважение к тебе у всех тут же проснётся.

Прояви смелость! И иди вперёд. Не важно, ногами пойдёшь, или кто тебя понесёт. Притча «Безногий солдат» как раз для того, чтобы осознать, сколько доступно в мире всего. Солдат без ног, в монастырь дорога ему, кормят там плохо, нельзя понять почему. Возопить от такой диеты, лучше покинуть стены обители строгой, пойти не этой, отправиться другой дорогой. Есть ноги или нет, поймёшь ты сразу, стоит перешагнуть за монастырскую ограду. Лучше воля, чем каземат, когда нужно, не ощутит отсутствия ног безногий солдат.

В жизни всё так, не знаешь чему благодарным быть. Проще, кажется, взять и забыть. «Подьяческая дочь» кутила, бед не знала, отца своего никогда не вспомнила. А между тем, отец крал, о благе дочери думая день ото дня, покуда за воровство не скатилась с плеч его голова. Что же до то, ради кого он жил, той будто никто даром ничего не подносил. Все обязаны ей — она никому. И не понимает, так почему.

Вот притча «Болван», как люди избрали богом болвана, руки-ноги при нём, но голова полна изъяна. Мольбы к нему обращали, взывали помочь, отогнать наваждения и огорчения прочь. А что болван, чем поможет он? За то он и будет с прежней должности смещён. По той причине, ибо доверие важно заслужить, попробовать стоит внимание на притчу «Одноколка» обратить. Там сын барский, неумеха, попросил вожжи, возникла для него утеха. Взял он, вскачь телега понеслась, пока лошадь не разбилась, она бежать не унялась.

Автор притч словоохотлив, говорит свыше меры? Не заслуживает оттого он веры? Хорошо, притча «Дельфин и невежа-хвастун» даётся для примера, вот где испытана окажется вера. Спас дельфин невежу, стал спрашивать о суше его: как в городах земных, в Москве происходит чего? А невежа хвастуном оказался, врал он и бездумно привирался. Надоело то дельфину, сбросил невежду в воду, тот утоп. Читатель мораль, есть надежда, усвоить смог?

Частый гость — притча про волю и про обязанность служить. Притча «Волк и собака» одной из таковых может быть. Волку лучше голодным в лесу существование влачить, нежели в ошейнике и конуре сытым о свободе забыть. Такое же дело в притче «Олень и лошадь», где откажется олень от стремян и седла, уйдя обратно, без долгих раздумий, в леса.

Притча «Черепаха» — извечный сюжет. О побуждениях узнавать причин нет. Задумала лететь, неважно куда, несли её утки, покуда та не открыла рта. Упала, ушиблась или разбилась о твердь, с седой древности сия трагедия известна ведь. Другой сюжет — про скопидомство гласит: в притче «Двое скупых» смысл сего стался раскрыт. Дело случилось найти клад. А кто кладу не бывает рад? Сговорились скупые клад разумно поделить, думая тайно его с глаз подельника утащить. Зачем крали друг у друга: кто объяснит? Жизнь минует, накопленного никто не сохранит. Получается, воровали, заранее зная о предстоящей потере. До них не удержали, и они удержать богатства не сумели.

Стоит ли просить кого-то о помощи, взывать к небесам? Не скупись, помочь себе каждый может и сам. Как в притче «Мужик и кляча» случилось, где лошадёнка от груза тяжести едва не надломилась. Требовалось малое, разгрузить наполовину воз, вместо чего мужик к богам молитву вознёс. Лучше спустился бы на землю, оценил возможности коня, вместо чего мужик дальше идёт, олимпийцев кляня. Кто возмутится сему? Притча «Олень и дочь его» в подмогу даётся ему. Там храбрым был олень, рога не красили его, как бравада человека не стоит ничего. Убедись в силах доступных, что лучшее есть в твоей персоне, вполне может быть — это не сила в руках, а быстрые для бега ноги?

Об Эзопе Сумароков притчи писал, только кто бы их понимал. Про «Эзопа и буяна» есть притча одна, с Аполлоном даже она. Да, никто не обещал раскрытия басен всех. И не надо показывать радостный смех. Ясно издревле, притча «Обещание» тому помочь должна, не держат слов, и обещания — такие же слова. Притчей «Орлиха, веприха и кошка» такое мнение можно укрепить, к разладу в понимании суть подводить. Знает кошка, каким образом поссорить соседок, такой для кошек способ не редок. Пожнёт она плоды своего ремесла, разругались другие, а она съела поросёнка и птенца орла.

Что тут не так? Отчего жаром пышет читатель? Какой он всё же истины искатель? Притча «Молодой сатир» должна охладить, стоит к ней себя обратить. Холодно сталось пастуху, сатир его согрел, да обжёг пастух рот, когда его кашу ел. Опять не так, а что читатель ожидал? Притчу «Раненый» он, пожалуй, ещё не читал. Прослышал как-то солдат, будто его друг, такой же солдат, руки повредил в бою, словно плети теперь они лежат. Но раненый солдат лишь ноги повредил, о чём он другу своему и говорил. Но не поверил друг, ибо молва о руках говорила. Выходит, не важно, что на самом деле было.

Допустим ещё притчу на тему злободневную, «Лисица и терновый куст» — эту притчу преотменную. Захотелось лисе ягод отведать, только колется куст. Она ветки раздвигала, слышался хруст, изодрала лапы, укоряя за то не жадностью свою, проклятия сыпала она всё тому же кусту. Впрочем, куст не мыслил зла, ибо не мыслит он. Притчу «Кобель и сука» о схожем прочтём. Пустил кобель суку к себе, пока та в положении находилась. Думаете, после та от кобеля удалилась? Как бы не так, коли сухо и тепло, отправляется пусть кобель, не трогая её.

Гневен читатель. Усталость накопилась. А знает ли, читатель, какая беда ещё приключилась? В притче «Лев и осёл» повелел лев ослу страшно рычать, стал тем осёл всех страшно пугать. Напугался и лев, благо вспомнил, какой зверь так грозно кричит. Значит, правым должен быть тот, кто, не сомневаясь, уверенно говорит. Нет веры опять? Вот ещё притча «Два крадуна», как у поваров мясо украли, и они не могли оправдать себя. Сомнение закралось в них самих, надо ли продолжать о том данный стих?

И вот Сумароков долгожданную мысль произнёс, достойную пролития горестных слёз. Не меритесь с врагами, ибо враг — это враг, он мирится только из-за последующих драк. Как не станет овцам волк заменой собаки, так и враг другом не станет — всё это враки. Попробуйте испробовать, убедитесь в том сами, только давайте сразу попрощаемся с вами. Не найдётся на земле мыслям о дружбе светлым места. Рассуждайте о том без чуждой фальши, насколько бы похвала врага не была лестна. Притча «Волки и овцы» как раз о том, слопают волки овец: по-доброму слопают безнаказанно солнечным днём.

Притча «Голова и члены» — ещё один призыв разум сохранять. Разум, кстати, очень легко потерять. Например, откажется голова желудок кормить, ибо не положено, как такое может быть? Все работают, один он переваривает, удовольствия ради: голова на том настаивает. Какой исход? Умерли все. Потому нужно помнить — лишнего не бывает нигде. И не стоит искать выгоду, где её не сыскать, никогда нельзя удачу отпускать. Притча «Рыбак и рыбка» мысль закрепит, про журавля в небе синица в руке прокричит.

Отказалась голова желудок кормить, рыбак пожелал рыбу мелкую жир нагуливать отпустить, а мужика укусила блоха, о чём тот мужик возопил, к богам обращаясь, словно свет ему быть перестал мил. Притча «Мужик и блоха» раскрывает секрет, не у одного человека, у всех одновременно случается множество бед. Стоит ли из-за блохи пенять на жизни течение? Следует проявить и к нуждам блохи хотя бы малое почтение. Ведь бывает такое, как в притче «Заяц» произошло. Льва рогами толкнули, и с той поры для рогатых всё уже решено. Всех истребить, дабы не осталось рогачей. Испугался заяц — владелец длинных ушей. От беды лучше из леса уйти поскорей, понимал, померкнет свет в очах в ближайший из дней. Не блоха, конечно, но лапа льва тяжела, раздавит всякого, чья длинной будет голова. Скажут, заяц много вообразил о себе. Позвольте, притча «Река и лужа» об ещё одном мрачном дне. Скакал рыцарь, от погони будто уходил, впереди водоём оказался, он сил своих не оценил. Думал о луже или о реке, в любом случае — оказался на дне.

И вот. Басня басен, притча притч. «Ворона и лисица» имя ей. Скольких её чтение умиляло людей. Всякий хвалил лису, ругая ворону за похвальбу, но знал ли кто, где искать исходную для известной истории притчи строку? Пожалуйста, строчка в строчку, без лишних прикрас, Сумароков сочинил, кто бы знал, что она теперь для нас. Потому иной смысл нужно извлечь, вспомнив, из одного теста разных изделий не испечь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Борис Екимов «Высшая мера» (1995)

Екимов Высшая мера

Не принимаешь жизнь — уйди! Уйди в специализированное учреждение для неустроенных душевно или сгинь в иной среде, где тебе будут рады. Только не надо при этом угрожать другим. Зачем мешать с грязью людей, коли сам ты ничем не лучше грязи? Сие есть риторический вопрос, не подразумевающий ответа. Разумеется, уходить некуда. Остаётся бороться. Но с кем, ежели ты единственный, кто считает всё происходящее неправильным? Либо ты единственный, кто кроме разговоров переходит к решительным действиям. И всё равно, идти против действующих условий, подобно бунту, был бы он в действительности обоснованным. Вот Екимов и взялся описать человека, что жил по своим принципам, рыбачил браконьерским способом, откупался от правоохранительных органов ящиками с рыбой. Пришло время ему смириться с необходимостью отказаться от ремесла, воспринимаемого обществом преступным. Что он сделал? Он взял ружьё и оказал сопротивление. Ныне про такого скажут — псих, а в девяностых принимали образ данного человека иначе, склоняясь к романтизации.

Проще сойти с ума, нежели принять действительность. Много проще, если кто подумает возразить. Создать вид невменяемого человека, поскольку со времён Руси к таковым относились с особым трепетом, почтительно называя блаженными. Теперь изменились обстоятельства. Берясь доказать правду, попадёшь в тюрьму или в психиатрическую лечебницу. Иного не дано. Никто не согласится принять проявление воли, считая таковую нарушающей покой мирных граждан. Как не отстаивай право… Да зачем его отстаивать? Живя в государстве, каким бы ты его не считал, как бы не относился, какое презрение к нему не испытывал, тебе полагается уподобиться большинству и принимать имеющееся без возражений. Любое другое помышление означает путь к сопротивлению. И тут возникает непонимание, ведь герой произведения Екимова думал лишь о себе, не помышляя добиться позволения для других жить подобием его жизни.

Читатель не сразу поймёт, почему ему с первых страниц представлена больница, один из пациентов которой требует к нему применения высшей меры, то есть самого сурового наказания, тогда существовавшего, смертной казни. Что же, Екимов вскоре пояснит, каким образом этот человек попал в это место. Им как раз и является психиатрическая лечебница. Проявлять сочувствие не требуется — герой повествования вёл беспутное существование, заранее обрекающее на потерю его личностью человеческих качеств.

Забыв про родителей, не обращающий внимания на воспитание детей, промышляя браконьерством, он считал себя никому ничем не обязанным. Все оказывались по достоинству ниже его. Он презрительно называл служителей правопорядка бранным словом, считая его допустимым к применению. И когда к нему пришли, указать на недопустимость продолжения проявления им вседозволенности, он впал в ярость и совершил неоправданные действия. Понимал ли, что совершил? Сомнительно. И не понял, оказавшись в безвыходном положении. Так зачем идти против порядка, когда наступит момент принять прописанное в законах наказание? Отнюдь, смерти он не достоин, ибо утратил понимание реальности. Его давно полагалось отправить в психиатрическую лечебницу, чего нельзя было осуществить без соответствующего повода.

Перемены в сознании случаются обязательно. Краткий всплеск дозволенного прежде требовалось забыть. Если нельзя совершать противоправные действия, значит нужно искать решение проблем другими способами. Екимов ещё раз напомнил, дав представление, что решать личную неустроенность нужно за счёт себя самого, не создавая дискомфорта для других. Находить решение обязательно нужно, причём без создания угрозы, в том числе и в отношении собственного разума. Не желаешь мириться — ищи адекватные способы разрешения конфликтной ситуации.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Горький «Ошибка», «Однажды осенью» (1895)

Горький Однажды осенью

Если повести людей к счастью, пообещать им лучшую жизнь: поверят ли? Говоря серьёзно, осуществив прежде измысленное. Вырвать сердце из груди, как то сделал Данко, и с уверенностью Сокола пронести это желание через препятствия, сделав невозможное реальностью. Не раз в человеческой истории появлялись таковые люди, неизменно обречённые на падение. В лучшем случае их объявляли сумасшедшими, а порою и обрывали им жизнь, боясь осуществления мечтаний о счастье одновременно для всех. Примерно с такими думами Горький писал рассказ «Ошибка».

На какой бы фактический материал Горький не опирался, достаточно малого количества примеров, дабы понять — забота о человеке презирается. Не слушайте тех, кто считает иначе. На самом деле, думая в широком смысле осознания бытия, видишь сплошное презрение. К тебе обращаются, пытаются воззвать к совести и человечности, подменяя понимание нужд в лице одних, забывая о праве на противоположную точку зрения. Путь создающего добро неизменно заканчивается трагически. Это хотя бы очевидно по представлению о том, как часто прорывается злоба на мир от принявших помощь. Потому добро наказуемо, причём теми, ради кого оно делается. Разве Горький об этом не писал?

Но нужно верить в благородные порывы! Добро существует, желающие всеобщего счастья живут с нами рядом. Осталось изменить к ним собственное отношение. И изменить отношение всех, кто склонен считать по-другому. Достаточно краткого мига всеобщей радости. Хотя бы одно человеческое поколение должно забыть о страданиях. А нам следует забыть о примерах из древности, согласно которым долгий мир приводил к последующей кровавой жатве, лишая надежды на лучшее абсолютно всех. Конечно, Горький писал рассказ «Ошибка» о другом. Максим больше говорил о необходимости поверить в осуществление мечтаний о счастье, отчего-то никем не принимаемых.

Давайте обсудим проблему личного счастья. «Однажды осенью» — рассказ о молодом человеке, проведшем ночь с женщиной лёгкого поведения. Повествование автобиографическое, возможно полностью совпадающее с имевшим место быть в действительности с самим Горьким. Максим не стал нисходить до особых подробностей, заменив пир плоти праздником души. Когда-то в тёмное время суток около берега, спрятавшись в лодке, двое целовались и обнимались до утра, задаваясь вопросами о данном им некогда праве на существование. Он — испытывающий горе парень, желающий рыдать. Она — обыкновенное земное создание, никем не любимое, избиваемое судьбой, будто рождённое для чужих услад. Они вместе — слитый на мгновение комок, ничего не значащий для прошлого, настоящего и будущего.

Такое не забывается, каким бы образом не происходило. О чём-то обязательно приходится запомнить. И если о Горьком могли говорить, будто первой женщиной у него была проститутка, ему оставалось представить ситуацию в обеляющем его виде, будто ничего на самом деле не случилось, он лишь признавал факт общения при весьма подозрительных обстоятельствах. Ничем другим не объяснишь мотивацию обязательного присутствия рассказа «Однажды осенью» во всех собраниях сочинений.

Горький постепенно открывался читателю. Имея материал для творчества, он опирался и на свои воспоминания. В каждом рассказе, где речь идёт от первого лица, неизменно желаешь видеть непосредственно Максима. В том понимаешь дарованное каждому писателю право самостоятельно создавать о себе представление. Для этого ничего сверхъестественного не требуется. Достаточно говорить, не стремясь вводить в заблуждение. Тогда любое событие будет трактоваться в угодном ему виде, без каких-либо исключений. Думается, Горький знал про такую возможность, чем и пользовался.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 130 131 132 133 134 356